Иллюзия смерти

Подняв руки в примирительном жесте, Пэтиссон протискивается между двумя мужчинами:

– Они правы, Карл. Не стоит нервничать. Это, наверное, еще один из их тестов.

– Твоя пресловутая теория страха? Оружие, которое не является оружием. А теперь вот еще и поломка, которая не является поломкой.

– А почему бы и нет? Давайте переждем. И продолжим работу. В конце концов, на что нам это радио? Плохие новости, рожа Льюиса, который швыряет нам приказания с любезностью агента КГБ. Ресурсов у нас хватит на много недель, полный резервуар воды, мы начали производить свои собственные продукты. Наши семьи знают, что мы в пустыне Атакама. Если они перестанут получать от нас известия, то сделают, что полагается. Связь вернется, я в этом уверена.

Оппенгеймер дает уговорить себя и утихает. Я наблюдаю за возвращающимся в купол Джонсоном. Мы все видели его лицо, его черные глаза, мы все слышали, как он ледяным голосом сказал: «Все, что потребуется». И в моем воображении тотчас же возникает пустой чемоданчик, найденный в Литл-Боксе. Мы с Пэтиссон обмениваемся многозначительными взглядами. Она думает о том же, о чем я – и, разумеется, все остальные: у Джонсона есть оружие.

К счастью, моя коллега-биолог оказалась, как всегда, права: спустя трое суток, утром восьмидесятого дня, связь была восстановлена. В кратком коммюнике Льюис довел до нашего сведения, что НАСА подверглось масштабной хакерской атаке и что из соображений безопасности они были вынуждены изолировать целостность своей информационной базы. Оппенгеймер нажимает на кнопку и резко бросает:

– При всем моем уважении к вам, Льюис, какая, к черту, хакерская атака! Объясните нам лучше, как это возможно, чтобы мы с вами могли общаться через антенну с передающей способностью как у рации? Как наши сообщения, посланные из этой пустыни, могут доходить до вас?

Напрасно Оппенгеймер ждал ответов на свои вопросы, в тот день экран больше не загорался.

День 92-й

Сегодня 9 октября, ровно три месяца, как родился Натан. При своих шестидесяти двух сантиметрах он весит уже пять килограмм семьсот грамм. Со слов педиатра, Элен сообщает мне, что он почти в пределах нормы. Я склоняюсь к экрану, чтобы рассмотреть его слегка размытое лицо. До чего же быстро он растет…

Три нескончаемых месяца, в течение которых я еще не имел возможности прикоснуться к нему, вдохнуть его запах. Мой сын даже не знает звука моего голоса. Как он отреагирует, когда увидит меня собственной персоной? Сейчас я испытываю глубокую грусть. Я пускаю слезу и в который раз говорю себе, что приношу эту жертву ради него. Однажды он будет гордиться своим отцом.

Выдвинутая Пэтиссон теория страха превращает нас всех в параноиков. Как и отсутствие ответов Льюиса на беспокоящие нас вопросы. Бывают дни, когда наш контакт в НАСА не подает ни малейших признаков жизни. Зато каждое утро продолжают поступать плохие новости. У меня впечатление, будто весь мир, кроме купола, горит в огне и утопает в крови.

Эта паранойя приводит к тому, что вот уже несколько дней я тщательнейшим образом изучаю полученные имейлы. Поскольку наши сообщения модифицируются, кто может мне подтвердить, что все слова, которые я читаю, действительно написаны Элен, а не НАСА? Когда я читаю, что Натан болен или что у него рост шестьдесят два сантиметра, – это на самом деле так или это их новая ложь? И что мне доказывает, что моя жена, в свою очередь, получает именно те письма, которые я ей посылаю?

Поэтому посредством наших тайных сообщений мы договорились применять систему, с большой вероятностью гарантирующую, что текст, написанный одним, тот же самый, что получает другой. Мы условились в каждом письме непременно пятнадцать раз использовать глагол «быть», трижды наречие «хорошо» и двенадцать раз союз «и». Это количество я вывел из чтения наших первых писем, вычислив среднее. Такой метод несколько усложняет процесс письма, зато у нас будут хотя бы какие-то ориентиры.

Система великолепно функционирует. В последующие дни я замечаю, что НАСА не модифицирует наши письма, если мы не затрагиваем стратегически важных тем. Но если я рассказываю о пустыне Атакама или о гигантской поломке информационной системы НАСА (кстати, согласно справкам, которые навела Элен, никакой поломки никогда не было), количество кодовых слов не соблюдается.

Я как-то даже возгордился, что мне удалось обвести их вокруг пальца. Элен – моя единственная настоящая связь с реальным миром, связь, которая позволяет мне заглянуть за горизонт. Очень важно, чтобы мы могли обмениваться достоверными сведениями. Важно и для нее, и для меня.

День 113-й

Сегодня третий выход из купола. Температура повысилась, дни стали длиннее, а это означает, что у нас больше солнечной энергии, а значит, доволен Джонсон. Небо такой синевы, какую я редко где видел, такое яркое, что кажется, будто над далекой грядой вулканов оно становится лиловым. Ни один след от самолета не нарушает ощущения его бесконечности. Мне кажется, будто я один во всем мире.

Мы со Смит двигаемся вдоль каньона, в тринадцати километрах четырехстах метрах от базы. Солнце яростно лупит по белой ткани наших комбинезонов и плексигласу шлемов. Физичка хочет собрать разные виды камней, в частности образцы, на которые не попадают солнечные лучи. Я привожу ее в знакомую пещеру, которую мы обнаружили вместе с Пэтиссон. У меня еще не было случая вернуться туда, так что я рассчитываю воспользоваться этим и изучить ее глубины.

Смит щипцами откалывает красноватые кусочки и кладет их в металлическую банку. Я тем временем углубляюсь в темноту, пригибаюсь, чтобы пройти под нависающими коричневыми скалами. Справа над одним уступом я замечаю какую-то неподвижную форму. Подхожу ближе и прищуриваюсь: трупик саламандры. Уже видна крошечная черепная кость. Белая кожа измялась и ссохлась, как пергамент.

Я перевожу взгляд на другие сверхъяркости, обнаружившиеся в свете боковых фонарей моего шлема. По мере моего продвижения растет количество саламандровых скелетов. Некоторые так и остались в щелях, высохли на месте. Другие раскололись на земле, как если бы упали с потолка уже мертвые. Камень изукрашен мелкими пурпурными пятнышками. Я перемещаюсь внутри могильника. Внезапно Смит вцепляется мне в руку. Я вижу за щитком ее лицо, мрачное, как затмение. Она не отрываясь смотрит в бездонную глубину раскрывающейся перед нами пещеры. Светильники не пробивают насквозь этот огромный тоннель, откуда как будто бы вырывается сквозняк: я чувствую, как мне в щиток дует ветер.

– Здесь как в аду, – говорит Смит. – Давай-ка свалим отсюда.

Она медленно разворачивается и отправляется в обратный путь. Я поступаю так же.

Оказавшись снаружи, она в отчаянии бросает свою жестяную банку, та раскрывается, и из нее высыпаются собранные несколько минут назад камешки. От яркого света зрачки голубых глаз Смит становятся крошечными, как булавочные головки. Мы возвращаемся к нашему транспортному средству. По дороге я спрашиваю, есть ли у нее какие-нибудь соображения насчет того, что могло случиться с саламандрами. Болезнь? Вирус? Что-то еще?

– Понятия не имею, – отвечает она. – Но это ужасно, и лучше нам не приносить эти камни в купол.

Бортовой журнал, день 120-й

Дорогой журнал,

спустя неделю после нашей жуткой находки в гроте Уотсон и Джонсон пешком исследовали окрестности базы. И менее чем за час обнаружили в тени скал еще девять засохших, обуглившихся на солнце трупов саламандр. Один из них находился всего в нескольких метрах от наружных стенок Литл-Бокса.

Джонсон приказал ни к чему не прикасаться и изложил проблему Льюису. Учитывая нашу находку в гроте, более чем в тринадцати километрах отсюда, Уотсон не видит иной причины, кроме вируса или бактерии, способной быстро распространяться и в рекордные сроки истреблять популяцию саламандр. Что-то вроде птичьего гриппа, версия зверушек пустыни. Уотсон информирует нашего референта, что надо бы оповестить санитарные службы страны. Льюис не желает ставить миссию под угрозу. Поэтому предлагает прекратить выходы и оставаться взаперти в куполе до нового распоряжения. И просит Джонсона следить за тем, чтобы его рекомендации соблюдались: больше никаких разведок.

– Послушайте меня, Льюис, – рявкает Оппенгеймер прямо в микрофон, – видимо, Уотсон высказалась недостаточно ясно! Дохлые зверушки – в двух дюймах от нашего купола и почти повсюду в этой чертовой пустыне. Так что предупредите чилийцев или придите и заберите эти скелеты, чтобы как можно скорее исследовать их. У меня нет ни малейшего желания подцепить какую-нибудь дрянь. Ствол, поломка, мертвые животные – я на это не подписывался, о’кей? Иначе, я вам гарантирую, дело кончится плохо. И прекратите изображать глухого, отвечать на наши вопросы молчанием или своим излюбленным «я уточню». На сей раз так не пойдет.

Продолжая что-то бубнить, он отрывается от микрофона и запирается у себя в спальне. Уотсон первая возвращается на рабочее место. Остальные следуют ее примеру. У Джонсона суровый вид, он избегает встречаться с нами взглядом и явно не имеет желания разговаривать. Может, он в курсе чего-то, что мне неведомо? Узнать невозможно. Некоторое время он неподвижно сидит за своим столом, а затем втыкает в цветочный горшок рядом с компьютером маленький американский флажок.

Завтра в Америке выборы.

День 122-й

6:55. Все, кроме Оппенгеймера, сгрудились вокруг радио в ожидании узнать имя нового президента Соединенных Штатов. Джонсон и Смит плечом к плечу приникли к экрану; они явно волнуются. Я разглядываю лица, позы, вижу общее нетерпение перед приемником и вспоминаю своего отца, когда я был еще ребенком, задолго до появления Интернета и мобильных телефонов. Таких моментов, когда уже само остановившееся время доставляет удовольствие, в нашем мире, где надо получить все и сразу, больше не существует.

Семь часов. Потрескивание. Женский голос:

Взгляд на мир 9 ноября 2016 года.

Иберийская рысь официально объявлена вымирающим видом.

Австралия: семья с четырьмя детьми застрелена в Ньюкасле.

Франция: рост ограблений в сельской местности на 24 % по сравнению с 2015 годом.

Население Земли только что превысило семь с половиной миллиардов человек.

Новые испытания водородной бомбы в Северной Корее. Хиллари Клинтон избрана сорок пятым президентом Соединенных Штатов.

До завтра, команда.

Джонсон и Смит ликуют, а потом хлопают по нашим подставленным ладоням. Краткий миг всеобщего ликования. В одиночестве сидя за столом в кухне и не сводя глаз с фотографии сына, Оппенгеймер ложками заглатывает восстановленный творог.

– Ну что, Оппенгеймер, видишь! Американский народ не столь дебилен, как ты думал! Прости, но тебе придется еще несколько месяцев терпеть меня.

В ответ Оппенгеймер показывает Джонсону средний палец и выходит из кухни. Он возвращается к своим платам, а я иду в ванную.

Избрание Клинтон – это хорошая новость: первой мировой державой не будет руководить больной человек, способный предать нашу планету огню и мечу. И вдруг я слышу крики Уотсон. Она срочно зовет нас.

Завернувшись в полотенце, я бегу на ее зов. Уотсон так и осталась возле приемника, мы собираемся вокруг столика. Сквозь помехи мы различаем мужской голос, тонущий в потрескивании и мировых новостях, которые по-прежнему читает дикторша. Хотя на экране сплошная рябь, можно все-таки различить лицо. Мне кажется, это мужчина.

Население… «Мэй-дэй»![6 - Mayday («мэй-дэй») – международный сигнал бедствия в радиотелефонной (голосовой) связи, аналогичный сигналу SOS в радиотелеграфной связи (с использованием азбуки Морзе). Используется в ситуациях, которые представляют непосредственную угрозу для жизни людей, например терпящими бедствие морскими и воздушными судами.] «Мэй-дэй»!… планеты только что… умерли… превысило… Все умерли. Пожалуйста… семь с половиной миллиардов… Если меня кто-то слышит… обезумел… Шшш… На помощь!.. человек… Шшш…

Новые испытания водородной бомбы в Северной Корее. Хиллари Клинтон избрана сорок пятым президентом Соединенных Штатов.

До завтра, команда.