Последний отзыв
Удивительная книга. Как никогда актуальна сегодня. Язык и стиль автора настолько тонок, лёгок и изыскан, что легко поведёт читателя в мир героев, кото...
Далее
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Три жизни доктора Сигала. Недлинная повесть
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Три жизни доктора Сигала. Недлинная повесть
Фреда Калин
Картина прожитой жизни представлялась Леону в виде двух треугольников: профессионального и женского. Противоположно наложенные друг на друга, они формировали шестиконечную звезду. Её углы пустели постепенно. Сегодня опустел последний. Книга содержит нецензурную брань.
Три жизни доктора Сигала
Недлинная повесть
Фреда Калин
© Фреда Калин, 2024
ISBN 978-5-0062-7910-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Три жизни доктора Сигала
(недлинная повесть)
Copyright 2024 Все права принадлежат Ф. Я. Ямпольской (Фреде Калин)
Ни единая часть этой книги не может быть опубликована или репродуцирована без письменного разрешения автора.
Эта книга – художественное литературное произведение. Имена, характеры, происшествия и места действия – продукт воображения автора и не должны приниматься за реальные. Ни один из характеров героев книги не основан на характере реального индивидуума. Любое совпадение является полностью случайным и ненамеренным.
Фреда Калин
Три жизни доктора Сигала
(недлинная повесть)
От автора.
Я хочу выразить свою признательность Наташе Гринберг за потраченное ею время на критический разбор моей рукописи; редактору Александру Карпенко за так необходимую мне профессиональную поддержку и энтузиазм; Людочке Штерн, которая навеки останется моей литературной Крёстной; и, конечно же, моей любимой, разносторонне талантливой невестке Оленьке, которая, как в сказке, превратила лягушку-рукопись в царевну-книгу.
Пролог
Картина прожитой жизни представлялась Леону в виде двух треугольников: профессионального и женского. Противоположно наложенные друг на друга они формировали шестиконечную звезду. Её углы пустели постепенно. Сегодня опустел последний.
И во что ж ты превратилась, звезда моего «еврейского счастья»?В не что иное, как символ бессмысленного существования.
Он швырнул ключи на столик в прихожей. Их стук о мрамор напомнил лязг пустых бидонов в грузовике, трясущемся по диабазу. Четыре года как в доме замолк голос жены. Другие женские голоса не задержались. Раньше его раздражало, что на его «Я дома!» она отвечала «Лёсик, это ты?».
Нe-ло-гич-но, ха! Да причём тут логика… просто такое приветствие.
Переступая через ступеньку – иначе не позволяла длина ног – Леон поднялся в свой кабинет. Достал из бара недопитую бутылку коньяка, раскурил трубку и упал в кресло.
Всё яснее ясного – король попал в пат: сам живёхонек, а ходить некуда и незачем. «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь».Но какое там будущее, если всего, на что был способен, уже достиг. А обладатель всей этой параферналии, – он усмехнулся, глядя на стену, увешанную сертификатами, дипломами, грамотами, – доктор медицинских наук, почётный член чёрт знает скольких медицинских обществ Леон Сигал чувствует себя заброшенной в угол старой куклой?!
Леон тряхнул бутылку и опрокинул остаток в рот. Почувствовал на языке соль.
Родного человечка, осколочек себя в землю положил. Эх, Сонька, резанула по живому.Я что, плачу?
Слёзы лились сами по себе. Он и не знал, что их столько накопилось.
Часть 1. Выбор профессии
Лёнечка любил сидеть в «подстолье». Там он играл во врача с двоюродной сестрой Сонькой: прикладывал папину деревянную трубку к её рёбрам и делал невзаправдашние уколы в её тощую попку. Там же он вёл в бой доблестную Советскую Армию маршала Жукова. Отважные полки в обход папиного тапка заходили в тыл тупым, трусливым немцам. Одновременно его уши ловили шёпот мамы.
– Яша, не рассказывай мне сказки, если бы Ося стал врачом, или хотя бы как ты, ветеринаром, я бы надеялась, что он-таки выживет. Подумаешь, академик, кому он нужен. Что, его физика поможет топором тундру рубить? А лечить, хоть и в их паршивом лазарете, так и живым останешься. У всех где-нибудь болит: у нас и у бандитов одинаково.
На что папа обычно отвечал, – Рахиль, генук, у Оси а гройсер коп не чтоб кошек лечить и помогать коровам телиться.
Идиш Лёнечка не знал, но генук, то есть хватит, а гройсер коп – замечательная голова – и ещё с десяток слов понимал. Сидя в подстолье – этом роднике злободневной информации «не для детских ушей» – он узнал, что папиного брата Иосифа снова забрали.
Первый раз дядю забрали в Институт Академии Наук, и все радовались – всё Макакское племя. Дядя Иосиф называл Лёнечку Макакчиком, дочь Соню – Макакессой, маму – Макакевой, папу – Макакастером, жену Розу – Макакозой. Ещё он объяснял, что нос с горбинкой, как у него и у папы, це-ле-со-о-бра-зен для шахматистов и фехтовальщиков. Что, например, для боксёров такой нос опасный а-три-бут, потому что им его непременно сломают. Дядя был очень умный и знал много красивых слов.
– Нос не что инное, как внешнее проявление ла-тент-ных достоинств: умственных и самцовых. А как известно, первые определяют место в обществе, а вторые привлекают женщин даже больше, чем мух варенье.
– Ося, тоже мне умник, чему ты учишь ребёнка! – ругала дядю мама и всё равно смеялась.
Когда дядю Иосифа забрали во второй раз, всё Макакское племя рыдало. У него нашли запрещённую научную литературу. Мама ежедневно нашёптывала, что, будь он доктором, можно было бы надеяться, что выживет, а так, они этого шлимазла – то есть растяпу, – сведут в могилу, если уже не свели. На что даже оптимист папа не находил лучшего ответа чем, – Ну хватит уже его хоронить.
Восприимчивый Лёнечка понял, что попасть в лагерь – дело не хитрое. Что в лагере не живут, а выживают, и что лучшие выживальщики – доктора. Из любви к солдатикам и к маршалу Жукову он решил стать военным врачом. Ну и ещё из-за Пашки-убивца.
Своё прозвище тот оправдывал: не упускал возможности стрельнуть из рогатки в белку, наколоть муху на иголку, или раздавить ногой лягушонка. На два года старше и в полтора раза крупнее всех в классе, он Лёнечке покровительствовал – спасал от уличных мальчишек, которые обзывали его жидёнком или евреем и норовили сорвать шапку и отобрать портфель. Пашка всегда хотел есть. Хотя мама давала с собой обильные завтраки, Лёнечка возвращался из школы зелёный от голода – Пашка сжирал три четверти.
Но обиднее всего, что целых два года, в пятом и шестом классе, он якобы с Лёнечкой играл, а на самом деле издевался над ним. На переменке клал его на учительский стол, ребром руки проводил по горлу, затем «разрезал» от горла до ширинки вдоль всего тела, «распиливал» рёбра, «отпиливал» сначала ноги, потом руки. Пашкина «хирургия» на глазах у ребят невыносимо унижала и нестерпимо щекотала. У Лёнечки вырывался хохот, когда на самом деле хотелось орать и рыдать.
В мечтах он, чуть ли не каждый день, видел рыдающего Пашку на больничной койке, а себя – стоящим в белом халате со стетоскопом на шее и в белой шапочке с зеркалом с дыркой. Пашка умоляет спасти его от смертельной болезни, от которой никто, кроме доктора Л. Я. Сигаловича, излечить не может.
– Только если ты встанешь на колени и будешь молить о прощении, а затем поцелуешь мой зад, – выдвигает своё условие доктор Л. Я. Сигалович. После того, как Пашка проделывает это десять раз, Лёнечка кладёт его на стол – не на школьный, на настоящий хирургический – и проводит невероятно сложную операцию на дурной Пашкиной голове. Затем во всех газетах появляется фотография благодарно улыбающегося Пашки в обнимку с утомлённым профессором Л. Я. Сигаловичем. Её видит весь мир, или, по меньшей мере, мама, папа, Соня, Мила, его обидчики и Зина.
***
– Пап, папа, проснись. Ты стонешь. – Леон открыл глаза. Увидел на своём плече руку сына.
– Ты, Петюня. Хорошо, что уже дома. Как там Сонькины мужики?
– Плохо. Разговаривают, выпивают и ревут. Я ушёл, мне завтра рано вставать.
– Ты куда на этот раз?
– Сначала в Нью-Йорк. Дам два концерта, потом ещё два в Атланте и вернусь. Ты тут не грусти. – Они постояли обнявшись.
– Хорошей поездки, родной. – Леон направился к бару за очередной бутылкой.
– Королю самое время напиться.
Фреда Калин
Картина прожитой жизни представлялась Леону в виде двух треугольников: профессионального и женского. Противоположно наложенные друг на друга, они формировали шестиконечную звезду. Её углы пустели постепенно. Сегодня опустел последний. Книга содержит нецензурную брань.
Три жизни доктора Сигала
Недлинная повесть
Фреда Калин
© Фреда Калин, 2024
ISBN 978-5-0062-7910-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Три жизни доктора Сигала
(недлинная повесть)
Copyright 2024 Все права принадлежат Ф. Я. Ямпольской (Фреде Калин)
Ни единая часть этой книги не может быть опубликована или репродуцирована без письменного разрешения автора.
Эта книга – художественное литературное произведение. Имена, характеры, происшествия и места действия – продукт воображения автора и не должны приниматься за реальные. Ни один из характеров героев книги не основан на характере реального индивидуума. Любое совпадение является полностью случайным и ненамеренным.
Фреда Калин
Три жизни доктора Сигала
(недлинная повесть)
От автора.
Я хочу выразить свою признательность Наташе Гринберг за потраченное ею время на критический разбор моей рукописи; редактору Александру Карпенко за так необходимую мне профессиональную поддержку и энтузиазм; Людочке Штерн, которая навеки останется моей литературной Крёстной; и, конечно же, моей любимой, разносторонне талантливой невестке Оленьке, которая, как в сказке, превратила лягушку-рукопись в царевну-книгу.
Пролог
Картина прожитой жизни представлялась Леону в виде двух треугольников: профессионального и женского. Противоположно наложенные друг на друга они формировали шестиконечную звезду. Её углы пустели постепенно. Сегодня опустел последний.
И во что ж ты превратилась, звезда моего «еврейского счастья»?В не что иное, как символ бессмысленного существования.
Он швырнул ключи на столик в прихожей. Их стук о мрамор напомнил лязг пустых бидонов в грузовике, трясущемся по диабазу. Четыре года как в доме замолк голос жены. Другие женские голоса не задержались. Раньше его раздражало, что на его «Я дома!» она отвечала «Лёсик, это ты?».
Нe-ло-гич-но, ха! Да причём тут логика… просто такое приветствие.
Переступая через ступеньку – иначе не позволяла длина ног – Леон поднялся в свой кабинет. Достал из бара недопитую бутылку коньяка, раскурил трубку и упал в кресло.
Всё яснее ясного – король попал в пат: сам живёхонек, а ходить некуда и незачем. «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь».Но какое там будущее, если всего, на что был способен, уже достиг. А обладатель всей этой параферналии, – он усмехнулся, глядя на стену, увешанную сертификатами, дипломами, грамотами, – доктор медицинских наук, почётный член чёрт знает скольких медицинских обществ Леон Сигал чувствует себя заброшенной в угол старой куклой?!
Леон тряхнул бутылку и опрокинул остаток в рот. Почувствовал на языке соль.
Родного человечка, осколочек себя в землю положил. Эх, Сонька, резанула по живому.Я что, плачу?
Слёзы лились сами по себе. Он и не знал, что их столько накопилось.
Часть 1. Выбор профессии
Лёнечка любил сидеть в «подстолье». Там он играл во врача с двоюродной сестрой Сонькой: прикладывал папину деревянную трубку к её рёбрам и делал невзаправдашние уколы в её тощую попку. Там же он вёл в бой доблестную Советскую Армию маршала Жукова. Отважные полки в обход папиного тапка заходили в тыл тупым, трусливым немцам. Одновременно его уши ловили шёпот мамы.
– Яша, не рассказывай мне сказки, если бы Ося стал врачом, или хотя бы как ты, ветеринаром, я бы надеялась, что он-таки выживет. Подумаешь, академик, кому он нужен. Что, его физика поможет топором тундру рубить? А лечить, хоть и в их паршивом лазарете, так и живым останешься. У всех где-нибудь болит: у нас и у бандитов одинаково.
На что папа обычно отвечал, – Рахиль, генук, у Оси а гройсер коп не чтоб кошек лечить и помогать коровам телиться.
Идиш Лёнечка не знал, но генук, то есть хватит, а гройсер коп – замечательная голова – и ещё с десяток слов понимал. Сидя в подстолье – этом роднике злободневной информации «не для детских ушей» – он узнал, что папиного брата Иосифа снова забрали.
Первый раз дядю забрали в Институт Академии Наук, и все радовались – всё Макакское племя. Дядя Иосиф называл Лёнечку Макакчиком, дочь Соню – Макакессой, маму – Макакевой, папу – Макакастером, жену Розу – Макакозой. Ещё он объяснял, что нос с горбинкой, как у него и у папы, це-ле-со-о-бра-зен для шахматистов и фехтовальщиков. Что, например, для боксёров такой нос опасный а-три-бут, потому что им его непременно сломают. Дядя был очень умный и знал много красивых слов.
– Нос не что инное, как внешнее проявление ла-тент-ных достоинств: умственных и самцовых. А как известно, первые определяют место в обществе, а вторые привлекают женщин даже больше, чем мух варенье.
– Ося, тоже мне умник, чему ты учишь ребёнка! – ругала дядю мама и всё равно смеялась.
Когда дядю Иосифа забрали во второй раз, всё Макакское племя рыдало. У него нашли запрещённую научную литературу. Мама ежедневно нашёптывала, что, будь он доктором, можно было бы надеяться, что выживет, а так, они этого шлимазла – то есть растяпу, – сведут в могилу, если уже не свели. На что даже оптимист папа не находил лучшего ответа чем, – Ну хватит уже его хоронить.
Восприимчивый Лёнечка понял, что попасть в лагерь – дело не хитрое. Что в лагере не живут, а выживают, и что лучшие выживальщики – доктора. Из любви к солдатикам и к маршалу Жукову он решил стать военным врачом. Ну и ещё из-за Пашки-убивца.
Своё прозвище тот оправдывал: не упускал возможности стрельнуть из рогатки в белку, наколоть муху на иголку, или раздавить ногой лягушонка. На два года старше и в полтора раза крупнее всех в классе, он Лёнечке покровительствовал – спасал от уличных мальчишек, которые обзывали его жидёнком или евреем и норовили сорвать шапку и отобрать портфель. Пашка всегда хотел есть. Хотя мама давала с собой обильные завтраки, Лёнечка возвращался из школы зелёный от голода – Пашка сжирал три четверти.
Но обиднее всего, что целых два года, в пятом и шестом классе, он якобы с Лёнечкой играл, а на самом деле издевался над ним. На переменке клал его на учительский стол, ребром руки проводил по горлу, затем «разрезал» от горла до ширинки вдоль всего тела, «распиливал» рёбра, «отпиливал» сначала ноги, потом руки. Пашкина «хирургия» на глазах у ребят невыносимо унижала и нестерпимо щекотала. У Лёнечки вырывался хохот, когда на самом деле хотелось орать и рыдать.
В мечтах он, чуть ли не каждый день, видел рыдающего Пашку на больничной койке, а себя – стоящим в белом халате со стетоскопом на шее и в белой шапочке с зеркалом с дыркой. Пашка умоляет спасти его от смертельной болезни, от которой никто, кроме доктора Л. Я. Сигаловича, излечить не может.
– Только если ты встанешь на колени и будешь молить о прощении, а затем поцелуешь мой зад, – выдвигает своё условие доктор Л. Я. Сигалович. После того, как Пашка проделывает это десять раз, Лёнечка кладёт его на стол – не на школьный, на настоящий хирургический – и проводит невероятно сложную операцию на дурной Пашкиной голове. Затем во всех газетах появляется фотография благодарно улыбающегося Пашки в обнимку с утомлённым профессором Л. Я. Сигаловичем. Её видит весь мир, или, по меньшей мере, мама, папа, Соня, Мила, его обидчики и Зина.
***
– Пап, папа, проснись. Ты стонешь. – Леон открыл глаза. Увидел на своём плече руку сына.
– Ты, Петюня. Хорошо, что уже дома. Как там Сонькины мужики?
– Плохо. Разговаривают, выпивают и ревут. Я ушёл, мне завтра рано вставать.
– Ты куда на этот раз?
– Сначала в Нью-Йорк. Дам два концерта, потом ещё два в Атланте и вернусь. Ты тут не грусти. – Они постояли обнявшись.
– Хорошей поездки, родной. – Леон направился к бару за очередной бутылкой.
– Королю самое время напиться.
Последний отзыв
Удивительная книга. Как никогда актуальна сегодня. Язык и стиль автора настолько тонок, лёгок и изыскан, что легко поведёт читателя в мир героев, кото...
Далее