Мы против вас

Мы против вас
Фредрик Бакман

Медвежий угол #2
«Мы против вас» продолжает начатый в книге «Медвежий угол» рассказ о небольшом городке Бьорнстад, затерявшемся в лесах северной Швеции. Здесь живут суровые, гордые и трудолюбивые люди, не привыкшие ждать милостей от судьбы. Все их надежды на лучшее связаны с местной хоккейной командой, рассчитывающей на победу в общенациональном турнире. Но трагические события накануне важнейшей игры разделяют население городка на два лагеря, а над клубом нависает угроза закрытия: его лучшие игроки, а затем и тренер, уходят в команду соперников из соседнего городка, туда же перетекают и спонсорские деньги. Жители «медвежьего угла» растеряны и подавлены…

Однако жизнь дает городку шанс – в нем появляются новые лица, а с ними – возможность возродить любимую команду, которую не бросили и стремительный Амат, и неукротимый Беньи, и добродушный увалень надежный Бубу.

По мере приближения решающего матча спортивное соперничество все больше перерастает в открытую войну: одни, ослепленные эмоциями, совершают непоправимые ошибки, другие охотно подливают масла в разгорающееся пламя взаимной ненависти… К чему приведет это «мы против вас»?

Фредрик Бакман

Мы против вас

Неде. Я все еще пытаюсь произвести на тебя впечатление. Просто чтобы ты знала

VI MOT ER

Copyright © Fredrik Backman 2017

Russian Edition Copyright © 2019, Sindbad Publishers Ltd.

© Издание на русском языке, перевод на русский язык. Издательство «Синдбад», 2019.

1

Это случится по чьей-то вине

Вы когда-нибудь видели город, рухнувший в одночасье? Мы – видели. Мы станем говорить, что насилие пришло в Бьорнстад этим летом, но это неправда; насилие пришло в Бьорнстад уже давно. Потому что иногда заставить людей ненавидеть друг друга настолько просто, что никто уже не понимает, как можно относиться друг к другу как-то иначе.

Мы – маленький городок в лесу; говорят, что дороги ведут не к нам, а мимо нас. Экономика заходится кашлем каждый раз, как попытается вдохнуть поглубже, фабрика ежегодно сокращает штат, словно ребенок, который считает, что если отъесть от торта в холодильнике понемножку со всех сторон, то никто не заметит, что торт стал меньше. Если наложить одна на другую старую и новую карты города, то видно, что торговая улица и участок с надписью «Центр» съежились, словно бекон на раскаленной сковородке. У нас есть ледовый дворец – вот, считай, и все. Но с другой стороны, тут у нас говорят: а какого рожна нам еще надо?

Людям, проезжающим через Бьорнстад, кажется, будто мы живем одним хоккеем. В иные дни так и есть. Иногда приходится жить хоть чем-то, просто чтобы выжить. Мы не дураки и не жадины; о Бьорнстаде можно сказать много гадостей, но люди здесь крепкие и вкалывают дай бог. И хоккейную команду мы сколотили такую же, как мы сами. И гордились ею, потому что мы не такие, как вы. Когда городским что-то кажется слишком трудным, мы усмехаемся: «А разве должно быть легко?» Жить здесь непросто, вот почему здесь выжили мы, а не вы. Выстояли, несмотря на погоду. Но однажды случилось нечто, и мы пали.

Была тут у нас одна история, еще до этой, и вина за нее навсегда останется на нас. Хорошие люди иногда делают чудовищные вещи, думая: мы защищаем то, что любим. Мальчик, звезда нашего хоккейного клуба, изнасиловал девочку. И мы сбились с пути. Общество есть сумма наших выборов: и слово одного нашего ребенка пришлось против слова другого, и мы выбрали слово мальчика. Потому что так легче: если девочка лжет, значит, можно и дальше жить, как жили. Правда сокрушила нас – и наш город. Легко говорить, дескать, надо было поступать по-другому; сам-то небось поступил бы точно так же. Когда тебе страшно, когда надо выбирать, с кем ты, когда знаешь, что придется чем-то пожертвовать. Возможно, ты не так отважен, как думаешь. И отличаешься от нас меньше, чем тебе хотелось бы.

Это история о том, что произошло потом, начиная с того лета и до зимы. Она – о Бьорнстаде и соседнем городке Хед, о том, как соперничество между двумя хоккейными командами может перерасти в яростную борьбу за деньги, власть и выживание. Это рассказ о ледовых дворцах и всех сердцах, что бьются ради них, о людях, о спорте и о том, как одни спасают другое и наоборот. О нас, о тех, кто мечтает и дерется. Кто-то влюбится, кого-то уничтожат, мы переживем и лучшие наши дни, и худшие. Этот город будет ликовать, а потом гореть. И грянет страшный взрыв.

Некоторые девочки заставят нас гордиться ими, некоторые мальчики вернут нам славу. Парни в красном и парни в зеленом будут драться в темном лесу не на жизнь, а на смерть. Некая машина слишком быстро пронесется сквозь ночь. Мы станем говорить, что это авария, но аварии происходят случайно, а про эту мы будем знать, что могли бы ее предотвратить. Потому что она случится по чьей-то вине.

Умрут те, кого мы любим. Нам предстоит хоронить наших детей под самыми красивыми деревьями.

2

Люди бывают трех сортов

Банк-банк-банк-банк-банк.

Самая высокая точка Бьорнстада – гора к югу от последнего дома. Оттуда видно даже большие виллы Холма, видно фабрику, ледовый дворец и скромные таунхаусы в центре, видно все, вплоть до многоквартирных домов в Низине. На этой горе стояли и смотрели вниз, на город, две девочки. Мая и Ана. Обеим шел шестнадцатый год. Трудно сказать, сдружились они несмотря на разницу характеров или благодаря ей. Одна любила играть на гитаре, другая – стрелять из ружья. Отвращение подруг к музыкальным вкусам друг друга можно было сравнить только с вялотекущим, десятилетним уже спором о том, кто лучше – собака или кошка. Прошлой зимой обеих выгнали с урока истории, потому что Мая шепнула: «Знаешь, Ана, кто был собачником? Гитлер!» – на что Ана заорала: «А знаешь, кто был кошатником? Йозеф Менгеле!»

Они вечно переругивались, неизменно обожали друг друга, и еще в начальной школе выдавались дни, когда подруги чувствовали: они вдвоем – против целого мира. А после того, что случилось весной с Маей, такими днями стали все их дни.

Июнь только-только начался. Три четверти года эти места закованы в зиму, но проходит пара колдовских недель – и вот оно, лето. Лес опьянел от солнечного света, деревья радостно качались по берегам озер, но в глазах девочек не было и следа умиротворения. Это время года было их вечным приключением; они жили в лесу и домой приходили поздно вечером, в изорванной одежде, с чумазыми лицами и детскими глазами. Теперь всему этому пришел конец. Теперь они взрослые. Потому что некоторым девочкам не приходится выбирать, хотят они взрослеть или нет. Их заставляют.

Банк. Банк. Банк-банк-банк.

На улице стоял дом, перед домом – мама. Она складывала в машину сумки своего ребенка – сколько раз сложишь сумки в машину, пока дети повзрослеют? Сколько игрушек подберешь с пола, сколько раз будешь перед сном прочесывать местность в поисках плюшевых зверушек, на сколько потерянных варежек махнешь рукой за годы детского сада? Сколько раз подумаешь, что если бы природе действительно было угодно, чтобы люди размножались, то эволюция снабдила бы нас растущими прямо из рук рожка?ми для обуви, чтобы удобнее было шарить подо всеми этими проклятыми диванами и холодильниками? Сколько часов мы простоим в прихожей, дожидаясь наших детенышей? Сколько седых волос у нас прибавится по их милости? Сколько жизней мы посвятим их единственной жизни? Много ли надо, чтобы быть хорошим родителем? Сущие пустяки: всё. Ровным счетом, не больше и не меньше.

Банк. Банк.

Там, на горе, Ана повернулась к своей лучшей подруге и спросила:

– Помнишь, как мы играли в детстве? Будто у нас есть дети?

Мая кивнула, не сводя глаз с городка.

Ана спросила:

– Тебе все еще хочется детей?

Мая едва разомкнула губы, но ответила:

– Не знаю. А тебе?

Плечи Аны вздрогнули – от гнева и горя в равных долях.

– Может быть. В старости.

– В старости – это во сколько?

– Ну, лет в тридцать.

Мая надолго замолчала, а потом спросила:

– Ты кого хочешь – мальчиков или девочек?

Ана ответила так, словно обдумывала этот вопрос:

– Мальчиков.

– Почему?

– Потому что мир кидает им подлянку иногда. А нам – почти всегда.

Банк.

Мама захлопнула багажник, сдерживая слезы. Она знала: стоит упустить хоть слезинку, и остановить поток будет уже невозможно. Как бы ни выросли наши дети, мы не хотим плакать при них. Ради них мы готовы на все; они не знают этого, потому что еще не понимают размеров безусловности. Родительская любовь невыносима, легкомысленна и безответственна. Когда они, такие маленькие, спят в своих кроватках, мы сидим рядом и внутри у нас все разрывается. Чувство собственной вины и несовершенства остается на всю жизнь, мы вставляем в фотоальбом счастливые снимки, но никому не показываем промежутков между ними, в которых хранится боль. Молчаливые слезы в темной комнате. Мы лежим, утратив сон от ужаса, представляя все, что может с ними случиться, все, во что они могут влипнуть, все ситуации, где они могут оказаться жертвами.

Мама обошла машину и открыла дверцу. Она не так уж отличалась от всех остальных мам. Она любила, она боялась, бывала сломленной, иногда ее переполнял стыд, иногда ощущение того, что ее усилий недостаточно. Она бодрствовала у кроватки, когда мальчику было три года, она смотрела на него спящего и боялась всего ужасного, что может с ним случиться, – так же, как все родители. Вот только ей и в голову не приходило, что бояться надо совсем другого.