Дети Дюны

Лето сказал, что из этой ловушки только один выход – Золотой Путь. За исключением болезненного понимания того, что он что-то утаивает из своих видений, Ганима могла положиться на искренность брата. Он нуждался в ее плодотворном сотрудничестве для улучшения плана.

– Нас будут проверять, – сказал он, понимая, в чем сомневается сестра.

– Но не с помощью же зелья.

– Может быть, и так. Во всяком случае, нас проверят в Пустыне и в Суде Одержимых.

– Ты никогда не говорил о Суде Одержимых! – обвиняющим тоном проговорила Ганима. – Это тоже часть твоего сна?

Лето старательно откашлялся, в душе проклиная случайно вырвавшееся слово.

– Да.

– Значит, мы станем одержимыми?

– Нет.

Ганима подумала о Судилище – этом древнем фрименском суде, по окончании которого часто происходили загадочные смерти. Кроме того, с их планом были связаны и другие сложности. Путь может привести их к тем границам, при переступании которых человек теряет контроль над собой и становится безумным.

Понимая, куда клонятся ее мысли, Лето сказал:

– Власть всегда привлекает психопатов. Вот чего нам надо избежать в наших душах.

– Ты уверен, что мы не станем… одержимыми?

– Нет, если сотворим Золотой Путь.

– Я не стану рожать твоих детей, Лето, – сказала Ганима, все еще преисполненная сомнений.

Лето тряхнул головой, отогнал случайные предательские слова и произнес на формальном королевском языке:

– Сестра моя, я люблю тебя больше, чем самого себя, но в моей любви нет чувственной нежности.

– Хорошо, тогда давай вернемся к другому спору, прежде чем идти к бабушке. Нож, вонзенный в грудь Алие, мог бы очень неплохо решить все проблемы.

– Верить в это – значит верить в то, что можно пройти по глине и не оставить следов, – сказал он. – Кроме того, Алия вряд ли предоставит кому бы то ни было такую возможность.

– Все вокруг говорят о Джавиде.

– Неужели у Дункана уже прорезались рога?

Ганима пожала плечами.

– Одна порция яда, две порции яда.

То был ранжир, по которому властители во все времена делили придворных по степени их опасности для правителя.

– Мы должны сделать это моим способом, – сказал Лето.

– Другой способ может быть чище.

По тону ее ответа брат понял, что сестра подавила свои сомнения и согласилась с его планом. Это понимание не принесло ему счастья. Он машинально посмотрел на свои руки, чтобы убедиться, не прилипла ли к ним грязь.

* * *

Вот в чем заключалось достижение Муад’Диба: он рассматривал подсознание каждого индивида как банк совокупной памяти, восходящей к первичной клетке – источнику всеобщего бытия. Каждый из нас, говорил он, может измерить расстояние, отделяющее его от этого общего происхождения. Придя к такому выводу, Муад’Диб принял смелое решение. Он поставил себе задачу интегрировать генетическую память в процесс оценки текущих событий. Таким образом ему удалось прорвать завесу Времени, соединив прошлое и будущее в единое целое. Свое творение Муад’Диб воплотил в сыне и дочери.

    (Завет Арракиса, Харк аль-Ада)

Фарад’н расхаживал по оранжерее отцовского королевского дворца, глядя, как все короче становится его тень. Солнце планеты Салуса Секундус стремительно поднималось к зениту. Принцу приходилось непроизвольно удлинять шаг, чтобы не отставать от сопровождавшего его башара.

– Меня не оставляют сомнения, Тиеканик. Нет слов, конечно, трон очень привлекателен. – Он помолчал и тяжело вздохнул. – Но у меня так много других интересов.

Тиеканик, только что пришедший в себя после жестокого спора с матерью Фарад’на, искоса поглядывал на юношу, отмечая, что к восемнадцати годам в его чертах начинает проступать мужественность. В мальчике все меньше оставалось от Венсиции. Взрослея, Фарад’н становился похожим на старого Шаддама, который больше интересовался своими личными проблемами, нежели королевскими обязанностями. Именно это в конечном счете и стоило ему трона. Владыка не должен быть мягким.

– Вы должны сделать выбор, – сказал Тиеканик. – О, несомненно, надо оставить время и для личных интересов, но все же…

Фарад’н задумчиво пожевал нижнюю губу. Он находился здесь по обязанности, и это тяготило и подавляло его. С гораздо большим удовольствием он отправился бы сейчас в скалистый заповедник, где проводились опыты с песчаными форелями. Осуществлялся проект огромной значимости: речь шла о том, чтобы отнять у Атрейдесов монополию на зелье, после чего могло произойти все что угодно.

– Вы уверены, что близнецы будут… устранены?

– Этого нельзя сказать наверняка, но перспективы неплохие, мой принц.

Фарад’н пожал плечами. Убийство – обычное явление в жизни королей. Язык двора изобиловал всяческими тонкостями и намеками, обозначавшими способы убрать с дороги того или иного важного противника. Одним словом можно было дать понять, следует ли подсыпать яд в воду или добавить его в пищу. Принц думал, что Потриды будут устранены с помощью яда. Эта мысль отнюдь не приводила Фарад’на в восторг. Близнецы были по всем признакам очень интересной парой.

– Нам придется ехать на Арракис? – спросил Фарад’н.

– Это лучшее, что можно предпринять для усиления нашего влияния.

Фарад’н явно хотел задать какой-то вопрос, но Тиеканик не мог понять, какой именно.

– Меня кое-что беспокоит, – сказал Фарад’н, приближаясь к углу живой изгороди и подойдя к фонтану, окруженному гигантскими черными розами. Было слышно, как в кустах ножницами работают садовники.

– Я слушаю вас, мой принц, – произнес Тиеканик.

– Эта… э-э… религия, которую вы исповедуете…

– В этом нет ничего странного, мой принц, – заговорил Тиеканик, надеясь, что сумел сохранить твердость голоса. – Эта религия обращается ко мне как к воину. Она очень подходит для сардаукара. (Последнее, во всяком случае, было чистой правдой.)

– Д-да, но моя мать тоже увлеклась ею.

Чертова Венсиция! – подумал Тиеканик. Она сделала своего сыночка подозрительным.

– Меня не очень заботит то, что думает по этому поводу ваша мать, – сказал Тиеканик. – Религия – сугубо личное дело. Возможно, она полагает, что это поможет вам вернуть трон.

– Так я и думал, – сказал Фарад’н.

У парня острый ум! – подумал Тиеканик.