Наконец они вошли во внушительную столовую, дотащились до стула, и граф уселся. Седрик вынул красный платок, подаренный Диком, и утер им лоб.
– Как сегодня жарко! – заметил он. – Вероятно, вы топите камин из-за вашей ноги, но мне кажется, немного жарко.
– Тебе тяжело было идти, – сказал граф.
– О, нет! Мне было не тяжело, но жарко… впрочем, летом всегда жарко… – И он опять вытер свои мокрые кудри красным платком.
Место маленького лорда было напротив деда, на другом конце стола. Стул ему был не по росту, и вообще все: большая комната, высокие потолки, массивная мебель, огромная собака, высокий лакей и сам граф – были таких размеров, что мальчик среди них казался крошечным.
Хотя граф был одинок, он жил роскошно, и обед был богато сервирован. Странно смотрелась огромная комната с лакеями, безмолвно стоящими вокруг стола, уставленного яркими свечами, сверкающим серебром и стеклом, с суровым стариком во главе стола и крошечным мальчиком напротив. Граф был страшно требователен к еде, хотя сам мало ел, сейчас же аппетит его был лучше, может быть, оттого, что он не злился и думал о другом. Внук занимал его мысли, граф смотрел на него через стол и заставлял говорить. Никогда граф не представлял, чтобы разговор ребенка мог его развлечь. Но маленький лорд забавлял и удивлял его – старик не мог забыть, как твердо мальчик вынес его тяжесть.
– Вы не всегда надеваете свою дворянскую корону? – почтительно спросил Седди.
– Нет, – отвечал граф улыбаясь, – она мне не к лицу.
– Мистер Гоббс говорил, что будто вы всегда ее носите, но потом подумал и прибавил, что вы ее, вероятно, снимаете, когда надеваете шляпу.
– Да, я ее иногда снимаю.
Один из лакеев вдруг странным образом закашлялся, закрывая рот рукой.
Седрик первый кончил обед и, прислонившись к спинке стула, осматривал комнату.
– Вы должны гордиться вашим домом, – сказал он. – Какой он великолепный! Я не видел таких… Правда, мне только семь лет, и я вообще мало видел…
– Ты думаешь, я могу гордиться своим домом? Да?
– Конечно, всякий им гордился бы. Я бы точно гордился, если бы он был мой. Какой у вас парк! Какие деревья! Как листья шелестят! – Он замолчал на мгновенье и потом прибавил: – Но не слишком ли он большой для двоих?
– Разве ты находишь, что он слишком велик?
– Нет, но мне кажется, что если бы мы не жили дружно, то было бы очень скучно…
– А как ты думаешь, мы будем друзьями?
– О, да! Мистер Гоббс и я, мы были большие друзья. Я его любил больше всех, кроме моей дорогой.
Брови старика сдвинулись.
– Кто это – дорогая?
– Это моя мама, – тихо ответил маленький лорд.
Ему уже пора было спать, и он немного устал. Различные впечатления утомили его, и он вспомнил, что первый раз в жизни будет спать в доме, где нет его матери. Он думал все о ней, ему не хотелось больше говорить, и граф заметил, что на лицо его набежала грустная тень. Но Седрик все-таки бодрился, и, когда после обеда они возвращались в библиотеку, он опять подставил деду плечо, и рука старика уже давила не так сильно.
Когда лакей ушел, маленький лорд сел на ковер против камина, около собаки, и молча гладил ее.
Граф наблюдал за ним: глаза мальчика казались грустными и задумчивыми, раза два он тяжело вздохнул.
– Фаунтлерой, о чем ты думаешь? – спросил граф.
Маленький лорд поднял глаза и сделал усилие, чтобы улыбнуться.
– Я думаю о моей дорогой и… и лучше я встану и похожу по комнате.
Он поднялся, положил руки в карманы и стал ходить взад и вперед; губы его были сжаты, на глаза навернулись слезы, но он высоко держал голову и ходил твердым шагом. Дугл шел за ним по пятам и тревожно посматривал на мальчика. Маленький лорд положил руку на голову собаки.
– Хороший пес, – сказал он. – Это уже мой друг: он понимает меня.
– Да что с тобой? – спросил граф. Он видел, что на ребенка навалилась тоска по дому, но он храбро старается себя пересилить, и это нравилось графу. – Подойди сюда, – сказал он.
Мальчик подошел.
– Я никогда не отлучался из дому, – проговорил он тихо. – Как-то странно ночевать не дома, а в чужом замке. Но дорогая недалеко отсюда – она велела не забывать этого. И притом мне уж семь лет, я большой и могу глядеть на ее портрет.
Он вынул из кармана темно-лиловый бархатный футлярчик.
– Вот он. Надо нажать пружину, крышка откроется, и внутри она!
Маленький лорд стоял рядом с графом и доверчиво прижался к его руке.
– Вот она, – повторил он, улыбаясь, когда футлярчик открылся.
Старик нахмурился, он не хотел смотреть и все-таки невольно взглянул на портрет: это было прелестное, почти детское лицо, до того похожее на сына, что граф вздрогнул.
– Ты очень ее любишь? – спросил он.
– Очень, – кротко отвечал ребенок. – Я ее очень люблю. Мистер Гоббс мой большой друг, и Дик, и Бриджит, и Мэри, и Майкл – они все мои друзья, но дорогая – мой самый лучший друг, мы друг другу все говорим. Отец оставил ее мне, чтобы я ее берег, и когда я вырасту, буду ради нее работать…
– А что ты собираешься делать? – спросил дед.
Маленький лорд сел на ковер и задумался, не выпуская портрета из рук.
– Я думал завести торговлю, как мистер Гоббс, но я предпочел бы быть президентом.
– Мы лучше пошлем тебя в Палату Лордов, – ответил дед.
– Пожалуй, если это хорошее ремесло и если меня не выберут в президенты. Держать лавку скучновато.
Граф молчал и не сводил глаз с внука. Множество новых мыслей одолевало его. Дугл спал, положив голову на лапы.
Через полчаса вошел мистер Хэвишем. В комнате было тихо. Граф выпрямился, когда поверенный подошел к его креслу, и сделал знак рукой: маленький лорд спал на полу около огромной собаки, положив руку под свою кудрявую головку.
6. Граф и его внук
Маленький лорд не почувствовал, как его отнесли в спальню и уложили в постель. Проснувшись на другой день утром, он услыхал треск дров в камине и чей-то шепот.
– Осторожнее, Доусон, ничего ему не говорите, почему она не с ним. Он не должен этого знать, – говорил кто-то.