История маленького лорда

Граф откинулся на спинку кресла. Он уж никак не мог сказать, чтобы родственники ему нравились. Он всегда с ними ссорился, выгонял из своего дома, бранил их, и они его ненавидели.

– Каждый мальчик любит своего деда, – продолжал маленький лорд, – особенно такого доброго, как вы…

Странный огонь блеснул в глазах старика.

– О! – сказал он. – Разве я был добр к тебе?

– И как еще! – оживленно отвечал Седрик. – Я вам очень благодарен за Бриджит, за торговку и за Дика.

– Бриджит! Торговка! Дик! – воскликнул граф.

– Да, – пояснил Седрик, – это для них вы дали мне денег, то есть велели мистеру Хэвишему дать мне их.

– Гм, – промычал граф. – Понимаю. Деньги, которые ты мог потратить как захочешь. Ну, расскажи, что ты на них купил? Я хочу знать, на что ты их потратил.

Старик сдвинул свои густые брови и строго смотрел на мальчика.

– Вы, наверное, не знаете о Бриджит, о торговке яблоками и о Дике. Я забыл, что вы так далеко от них живете. Это мои друзья. Видите, Майкл был очень болен…

– Кто такой Майкл?

– Муж Бриджит.

И мальчик рассказал всю историю несчастной семьи.

– Гм, так вот что ты решил сделать для себя. А что еще?

Дугл в это время сидел возле высокого стула и, часто оборачиваясь, смотрел на Седрика. Это был важный пес, и не в его привычках было сразу же проникаться доверием к кому бы то ни было. Граф не терял его из виду и изумлялся, что животное смирно сидит около ребенка.

А Дугл еще раз дружелюбно взглянул на маленького лорда и положил свою львиную голову ему на колени. Седрик стал гладить этого нового друга.

– А вот Дик, – продолжал он, – тот вам непременно понравился бы, он такой трудолюбивый! Он чистил сапоги на улице.

– Как? И ты был с ним знаком? – спросил граф.

– Он мой давнишний приятель, правда, не такой старый, как мистер Гоббс, но давнишний. Он на прощанье подарил мне вот это. – Седрик вынул платок и развернул его. – Я буду беречь его всегда-всегда. Его можно носить на шее или держать в кармане. Он его купил на первые деньги, которые выручил, когда я помог ему откупиться от Джека и подарил ему новые щетки. Мистеру Гоббсу я купил золотые часы и велел вырезать на крышке слова: «Мистеру Гоббсу от его самого старинного друга, лорда Фаунтлероя». Это чтобы он вспоминал меня. А когда я смотрю на платок, то вспоминаю Дика…

Трудно описать впечатление, произведенное этими рассказами на благородного графа Доринкорта! Его нелегко было удивить чем-нибудь, он слишком хорошо знал жизнь, – но то, что он услышал от внука, было для него настолько непонятно, что у старика перехватило дыхание. До сих пор он никогда не интересовался детьми, он был так поглощен собственными развлечениями, что на детей у него времени не хватало. Он не обращал внимания на сыновей, когда те были маленькие, хотя помнил, что отец Седрика был сильный, красивый мальчик. Всех детей вообще он считал надоедливыми существами, которых надо построже держать в руках. Старшие сыновья сильно досаждали ему тем, что учителя беспрестанно на них жаловались, один только младший, отец Седрика, учился хорошо и вел себя прилично, но жестокосердного графа раздражало, что он лучше своих братьев, и он каждый день придирался к мальчику.

Внука своего граф Доринкорт вызвал из Америки вовсе не из родственной нежности, а из тщеславия, желая воспитать будущего наследника по-своему. В ожидании его приезда старик сильно волновался и заранее злился, думая, что к нему привезут полудикого грубого американца, с воспитанием которого ему, пожалуй, придется еще много повозиться. Каково же было удивление старого графа, когда он увидел приятного и воспитанного мальчугана, а что всего удивительнее, старый граф привык к тому, что все боятся его, и предполагал, что внук тоже оробеет, но оказалось, мальчик уверен, что дедушка – его истинный друг.

А Седрику и в голову не приходило, что он произвел такое отрадное впечатление на себялюбивого, черствого старика.

Дед расспрашивал внука о его жизни в Нью-Йорке, о его друзьях и слушал, не спуская глаз с ребенка. Маленький лорд охотно отвечал на все вопросы, рассказывал ему про Дика, про Джека, про торговку и про мистера Гоббса, описывал республиканские митинги. Он дошел до революции и Четвертого июля и вдруг, что-то вспомнив, остановился.

– Что случилось? – спросил дед. – Почему ты не продолжаешь?

Маленький лорд завозился на стуле: ему стало неловко.

– Я вдруг подумал, что этот разговор наверное вам неприятен, – отвечал он. – Может быть, кто-нибудь из ваших участвовал в войне?.. Я забыл, что вы англичанин…

– Можешь продолжать, никого из моих там не было. Ты забываешь, что ты сам англичанин.

– О, нет, – быстро возразил Седрик, – я американец.

– Ты – англичанин! – жестко повторил старик. – Твой отец был англичанин.

Его развлекал этот спор, но Седрик был недоволен и покраснел до корней волос.

– Я родился в Америке, – протестовал он, – а кто родился в Америке, тот американец. Извините, что я возражаю вам, – прибавил он учтиво, – но мистер Гоббс сказал, что, если будет война, я… я должен стоять за американцев.

Граф сухо улыбнулся.

– За американцев? – переспросил он.

Он ненавидел все американское, но его забавлял этот маленький патриот, и он подумал, что со временем из него может выйти хороший англичанин.

Они не успели еще потолковать о революции, как пришли доложить, что подан обед.

Седрик встал, подошел к деду и, взглянув на его больную ногу, спросил:

– Хотите, я помогу вам? Вы можете опереться на мое плечо. Когда мистер Гоббс ушиб ногу о бочку с картофелем, он всегда опирался на меня.

Высокий лакей чуть не засмеялся, рискуя потерять за это место. Он всегда служил в аристократических домах и никогда не позволял себе улыбаться в присутствии господ. Теперь он с трудом удержался и только тем и спасся, что уставился на одну из картин.

Старый граф окинул глазами внука с головы до ног:

– Ты думаешь, что будешь в силах меня удержать?

– Полагаю, что да, – отвечал Седрик. – Я очень сильный, ведь мне семь лет. Вы можете одной рукой опереться на палку, а другой на мое плечо. Дик говорит, что у меня очень крепкие мускулы для моих лет.

Седрик сжал кулак и согнул руку, чтобы показать мускулы, он это сделал с таким серьезным лицом, что лакей опять принялся разглядывать картину.

– Хорошо, – сказал граф, – попробуем…

Седрик подал палку и помог ему встать. Обыкновенно лакей делал это, и старик всегда яростно ругался, когда чувствовал приступы подагры. Теперь же он молчал, хотя нога болела. Ему хотелось испытать мальчика. Медленно встав, он положил руку на детское плечо, мальчик осторожно сделал шаг вперед и зорко следил за движениями больной ноги подагрика.

– Обопритесь сильнее на меня, – сказал он, – я пойду тихонько…

Капризный старик дал ему почувствовать всю свою тяжесть и нарочно налегал больше на его плечо, чем на палку. После нескольких шагов лицо маленького лорда все вспыхнуло, сердце так и застучало, но он подбадривал себя, помня о том, что Дик похвалил его мускулы.

– Не бойтесь, – твердил он, – мне ничего… если… если недалеко идти.

До столовой было действительно недалеко, но маленькому лорду показалось, что они идут ужасно долго. Рука на его плече становилась все тяжелее с каждым шагом, дышалось все труднее, но он не думал сдаваться.

– Вам очень больно? – спрашивал он у деда. – А вы держите больную ногу в воде с горчицей? Мистер Гоббс всегда ставил ногу в горячую воду. Арника[6 - Арника – лекарственное растение.] тоже хорошее средство.

Лакей и огромная собака следовали за ними; лакей смотрел с изумлением на мальчика, который, напрягая все силы, стойко переносил такую тяжесть. Граф тоже бросал удивленные взгляды на раскрасневшееся личико внука.