Таинственный сад

Зная, что Марты нет в доме, Мэри чувствовала себя еще более одинокой. Она поскорее собралась, вышла в сад и первым делом десять раз обежала цветник вокруг фонтана, добросовестно считая круги. Закончив пробежку, она почувствовала себя гораздо лучше. В солнечном свете вся окрестность выглядела по-другому. Высокое синее небо выгибалось аркой над Мисслтуэйт-Мэнором так же, как над пустошью. Запрокинув голову, Мэри пыталась представить, каково было бы лежать на одном из маленьких белоснежных облаков и плыть по небу. Отправившись в первый огород, она застала работавших там Бена Уизерстаффа и еще двух садовников. Перемена погоды, похоже, оказала на Бена благотворное влияние. Он по собственной инициативе заговорил с ней.

– Весна на подходе. Чуешь, как ею запахло? – спросил он.

Мэри глубоко вдохнула и действительно что-то учуяла.

– Пахнет чем-то приятным – свежим и влажным, – сказала она.

– Это добрая жирная земля, – ответил он, продолжая копать. – У ней хорошее настроение, она готовится дать жизни растеньям. Она завсегда возвеселяется, ковды настает время посадок. А зимой, ковды ей неча делать, горюнится. Тамотка, в цветочном саду, в глубине земли семена уже прочкнуться готовы. Солнце их согревает. Невдо?лги увидишь, как из черной земли острые зеленые ростки проклюнутся.

– А что это будут за цветы? – спросила Мэри.

– Крокусы, подснежники, желтые нарциссы. Видала их когда-нить?

– Нет, – ответила Мэри. – В Индии после дождей сразу становится жарко, влажно, и все вокруг зеленое. Я думала, что растения вырастают за одну ночь.

– Энти за ночь не вырастают, – сказал Уизерстафф. – Придется тебе подождать. Они потихоньку становятся чуть выше тут, выбрасывают новый побег там, сегодня один листок развернется, завтра другой. Ты понаблюдай.

– Обязательно, – ответила Мэри.

Вскоре она услышала тихий шорох крыльев и сразу поняла, что робин прилетел снова. Он был очень бойкий, жизнерадостный, прыгал совсем рядом с ее ногами, склонял головку набок и так хитро поглядывал на нее, что Мэри спросила Бена Уизерстаффа:

– Думаете, он меня узнал?

– Узнал ли он тебя? – возмущенно воскликнул садовник. – Да он помнит каждую капустную кочерыжку на огороде, чо уж говорить о людях. Он отродясь не видал тут девчонки, так что желает все о тебе разведать. И от него ажно[4 - Ажно – даже.] не пытайся ничо скрыть.

– А в том саду, где он живет, растения тоже под землей просыпаются? – поинтересовалась Мэри.

– В каком саду? – проворчал Уизерстафф и снова сделался угрюмым.

– В том, где растут старые розовые деревья. – Мэри так хотелось узнать что-нибудь о том саде, что она не сдержалась и все-таки задала вопрос. – Там все цветы умерли или некоторые из них оживут летом? А розы там еще есть?

– У него спроси. – Бен дернул плечом в сторону робина. – Это знает только он. Никто другой в тот сад не заглядывал уже десять лет.

Десять лет – это долго, подумала Мэри. Десять лет назад она родилась.

Продолжая размышлять, она медленно направилась прочь. Этот сад начинал ей нравиться так же, как начинали нравиться робин, и Дикон, и мама Марты. И Марта ей тоже начинала нравиться. Оказывается, людей, которые могут нравиться, очень много – особенно, если ты не привык испытывать симпатию к кому бы то ни было. В число людей Мэри, не задумываясь, включила и робина. Она вышла на дорожку, окружавшую увитую плющом стену, над которой виднелись верхушки деревьев, и, когда проходила по ней второй раз, случилось нечто в высшей степени интересное и волнующее – и все благодаря робину.

Услышав чириканье, Мэри взглянула на голый цветочный бордюр слева от себя и увидела прыгавшего по нему робина, который притворялся, будто выклевывает что-то из земли, чтобы она не заподозрила, что он за ней следит. Но она поняла, что именно это он и делает, и ее охватил такой восторг, что она даже задрожала.

– Так ты меня помнишь! – воскликнула она. – Помнишь! Ты – самое милое существо на свете!

Она стала чирикать, говорить с ним, приманивать, а он скакал, кокетливо махал хвостиком и щебетал. Создавалось впечатление, что он с ней разговаривает. Его красная жилетка казалась шелковой, он раздувал грудку и выглядел таким красивым, таким великолепным и таким милым, что и впрямь казалось, будто он демонстрирует ей, каким важным и похожим на человека может быть робин. Госпожа Мэри напрочь забыла о том, что еще недавно была капризной и несговорчивой, когда он позволил ей подойти ближе, потом еще ближе, наклониться и попытаться «заговорить» с ним на его языке.

О, подумать только, что он позволил ей так к себе приблизиться! Он знал, что ни за что на свете она не протянет к нему руку и никоим образом не напугает его. Он знал это, потому что был совсем как человек, только милее любого человека. Мэри чувствовала себя такой счастливой, что едва дышала.

Цветочный бордюр оказался не совсем голым. На нем не осталось цветов, потому что многолетние растения срезали на зиму, чтобы дать им отдых, но за бордюром росли смыкающиеся высокие и низкие кустики; робин прыгал под ними, и Мэри увидела, как он вскочил на маленькую кучку свежевырытой земли, остановился и стал искать червячка. Землю разрыли довольно глубоко – видимо, собака пыталась откопать крота.

Мэри заглянула в ямку, не зная, откуда она тут взялась, и увидела, что в глубине ее что-то поблескивает. Это было нечто вроде ржавого железного или медного колечка, и, когда робин взлетел на ближайшее дерево, она протянула руку и подняла железку. Однако это оказалось не просто колечко: на нем висел старый ключ, который, судя по всему, пролежал в земле очень долго.

Госпожа Мэри распрямилась и стала разглядывать его почти с испугом.

– Может, это его закопали десять лет назад? – шепотом сказала она. – Может, это и есть ключ от того самого сада?!

Глава VIII. Робин показывает дорогу

Она довольно долго разглядывала ключ, вертела его так и эдак и размышляла. Как уже говорилось, Мэри не учили спрашивать разрешения или советоваться о чем-нибудь со взрослыми. Она думала лишь о том, что, если это действительно ключ от запертого сада и ей удастся найти дверь, вероятно, она сможет открыть ее и увидеть, что там, за стеной и что случилось со старым розовым деревом. Именно потому, что сад был так долго недоступен, ей хотелось увидеть его. Наверняка он не такой, как другие сады, за десять лет в нем, должно быть, произошло что-нибудь необычное. А кроме того, если ей там понравится, она сможет ходить туда каждый день, запирать за собой дверь, придумает какую-нибудь игру, чтобы играть в нее сама с собой, потому что никто никогда не узнает, где она, все будут считать, что дверь по-прежнему заперта и ключ зарыт в землю. Эта идея ей очень понравилась.

Жизнь, какую она вела – в полном одиночестве, в доме с сотней загадочных запертых комнат, – и отсутствие занятий, которые могли бы ее развлечь, расшевелили ее пассивный до той поры мозг и заставили работать воображение. Не приходилось сомневаться, что свежий, бодрящий чистый воздух пустошей сыграл в этом большую роль. Так же, как он пробудил в ней аппетит, так же как бег против ветра разогнал ее кровь, так же все это вместе взятое всколыхнуло мысли. В Индии всегда стояла жара, Мэри была слишком вялой и слабой, чтобы вообще о чем-то думать, но здесь она начала размышлять, и ей захотелось делать что-нибудь новое. А еще она стала не такой «наперекор», как прежде, хотя сама не знала почему.

Спрятав ключ в карман, она принялась ходить по дорожке взад-вперед. Судя по всему, никто, кроме нее, сюда не заглядывал, поэтому она могла идти медленно, внимательно всматриваясь в стену, а точнее, в оплетавший ее плющ. Этот плющ сильно усложнял дело. Как пристально она его ни изучала, ничего, кроме гущи блестящих темно-зеленых листьев, видно не было. Это очень расстраивало Мэри. Она даже почувствовала, что к ней отчасти возвращается ее капризность. В который уж раз проходя по дорожке и видя верхушки деревьев над стеной, она говорила себе: как глупо быть так близко и не иметь возможности проникнуть внутрь. Она вернулась домой с ключом в кармане и решила, что всегда будет носить его с собой, выходя на прогулку, чтобы быть наготове, если когда-нибудь ей все же повстречается заветная дверь.

Миссис Медлок позволила Марте переночевать дома, но велела утром быть на работе с румянцем во всю щеку и в наилучшем настроении.

– Я встала в четыре часа утра, – рассказывала Марта. – Ох, как же расчудесно в пустоши на рассвете: птицы просыпаются, кролики шныряют туда-сюда. И не пришлось всю дорогу топать на своих двоих: какой-то человек подвез меня на телеге. Ой, я прям балдела от удовольствия!

Истории о том, как она провела выходной, так и сыпались из нее. Мама была очень рада ее видеть, и они перестирали все что можно и напекли хлеба, и Марта даже испекла каждому из своих сестер и братьев по пирожку с начинкой из коричневого сахара.

– Они были с пылу с жару, когда ребята прибежали с пустоши, где играли. И в доме так приятно пахло пирогами, и огонь в очаге хорошо горел – они аж завопили от радости. А Дикон сказал, что в таком доме, как наш, сам король мог бы жить.

Вечером они все расселись вокруг очага, Марта и ее мама ставили заплатки на порванную одежду и штопали чулки, и Марта рассказывала им о девочке, которая приехала из Индии и которой там всю жизнь прислуживали те, кого Марта называла «черными», и поэтому девочка не умела сама даже чулки надевать.

– Знаешь, им понравилось про тебя слушать, – сказала Марта. – Они хотели узнать все про черных и про корабль, на котором ты приплыла. Я всего и не знала, про что они спрашивали.

Мэри немного подумала.

– До твоего следующего выходного, – сказала она, – я расскажу тебе много нового, чтобы тебе было о чем им поведать. Думаю, им будет интересно узнать, как ездят на слонах и верблюдах, и о том, как офицеры охотятся на тигров.

– Господи помилуй! – с восторгом воскликнула Марта. – Да у них бошки снесет. А что, они и вправду это делают, мисс? Это ж будет почище зверинца, который, говорят, один раз привозили в Йорк.

– Индия совсем не похожа на Йоркшир, – медленно, в раздумье произнесла Мэри. – Я никогда об этом не думала. А Дикону и твоей маме тоже было интересно, когда ты про меня рассказывала?

– Еще как! У нашего Дикона прям чуть глаза на лоб не повылазили, такие они стали круглые, – ответила Марта. – А мама, та ужасно расстроилась из-за того, что ты живешь сама по себе. Она так и сказала: «Неужели мистер Крейвен не нанял для нее ни гувернантку, ни няню?» А я ответила: «Не-а, не нанял, хотя миссис Медлок говорит, что наймет, если вспомнит, только он может не вспомнить про это еще два или три года».

– Не нужна мне никакая гувернантка! – резко вставила Мэри.

– Но мама говорит, что в твоем возрасте уже надо учиться по книжкам и что должна быть женщина, которая присматривала бы за тобой, и еще она сказала: «Вот представь себе, Марта, как бы ты себя чувствовала в таком огромном доме, без мамы, совсем одна. Ты уж постарайся ее подбадривать». Я обещала.

Мэри посмотрела на нее долгим серьезным взглядом.

– А ты меня и подбадриваешь, – сказала она. – Я люблю слушать твои рассказы.

Под конец Марта вышла из комнаты и вскоре вернулась, пряча что-то под фартуком.

– А теперь посмотри, что я тебе принесла, – сказала она с веселой улыбкой. – Подарок.

– Подарок! – воскликнула госпожа Мэри, а про себя подумала: как семья, в которой четырнадцать голодных ртов, может еще кому-то делать подарки?!

– Через пустошь ехал торговец мелочовкой, и он остановил свою телегу возле наших дверей, – объяснила Марта. – Он вез кастрюли, сковородки и всякую всячину, но у мамы ни на что не было денег. Он уже собирался уезжать, как наша Лизабет-Эллен крикнула: «Мама, у него там скакалки с полосатыми красно-синими ручками!» И мама вдруг снова окликнула разносчика: «Послушайте, мистер, вернитесь! Сколько они стоят?» Он: «Два пенса». И мама начала шарить в карманах, а потом и говорит мне: «Марта, ты как хорошая девочка принесла мне свое жалованье. У меня каждый пенни на счету, но я хочу взять из этих денег два пенса, чтобы купить скакалку для ребенка, про которого ты рассказывала». И купила. Вот она, эта скакалка.