Под чужим солнцем

– Он кашляет, и температура все время повышается, – продолжаю врать я, потому что знаю, как нравится Дани его работа. – Но он обещает перезвонить, как только ему станет лучше.

– Ладно. Передавай, чтобы выздоравливал.

Я вижу, как набитый людьми зеленый автобус подъезжает к остановке. Я смотрю на часы. Нужно приготовить ужин для папы, да и в магазин хорошо бы зайти, и все-таки я поворачиваю и иду в другую сторону.

Дани снимает квартиру в неуютном многоквартирном доме. Когда-то учитель рассказывал нам, что вплоть до 1920-х годов в этом районе засеивали поля, но потом тут пришлось построить жилье для рабочих. Восемь деревянных бараков без туалетов и проточной воды. Временное жилье, превратившееся в постоянное, когда район постепенно застроился панельными домами для тех, у кого не было денег. Даже сейчас это место – черная дыра, попав сюда однажды, невозможно избавиться от грибка на стенах и всевозможных насекомых-паразитов.

Я всем телом ощущаю присутствие этих насекомых. А что, если что-то произошло с Дани в его квартире? Он ведь мог упасть и удариться головой или внезапно заболеть. Я ускоряюсь и чувствую, как нарастает тревога, я начинаю злиться на полицейского, который приходил ко мне вчера. Он вообще был дома у моего брата? Он убедился в том, что Дани не лежит без сознания на полу?

Сердце колотится, мне приходится сглатывать тошноту. Я обхожу желтый дом с осыпающейся штукатуркой. На одном из балконов соседи повесили жалюзи из бамбука, но они порвались от ветра, и теперь их обломки болтаются на грязной телевизионной антенне.

Я поднимаюсь по знакомой лестнице многоэтажного дома и думаю о том дне три года назад, когда Дани переехал сюда. Как он был рад, что у него появилось его собственное жилье. Мила помогала заносить черные пластиковые пакеты с вещами и мебель, купленную с рук на сайте объявлений. Потом мы заказали пиццу и ели ее прямо из коробки, как самая обычная семья.

Когда я поворачиваю ключ и толкаю дверь, кровь стучит у меня в висках.

– Дани! – кричу я, но никто не отвечает.

Дверь открывается, и я вздрагиваю от того, что вижу. Замерев в дверном проеме, я оглядываю квартиру. Весь коридор завален вещами. Обычно аккуратно висящие на вешалке куртки сброшены, шкафчик для обуви перевернут, все, что лежало на комоде, валяется по всему полу. Стеклянная ваза, в которой Дани обычно держит ключи, разбилась на тысячу осколков, острые стекляшки сверкают на вечернем солнце.

Я глубоко вдыхаю, переступаю порог и закрываю за собой дверь. Дани бы никогда не оставил квартиру в таком беспорядке, он намного более организованный, чем кажется.

В гостиной все как обычно. Занавеска у спальной ниши наполовину задернута, за ней виднеется аккуратно застеленная кровать Дани с лиловым покрывалом. Одна из дверей шкафа распахнута, но в остальном все выглядит как всегда. На диване лежит книга и небрежно свернутая салфетка, а на столе стоят два стакана с водой.

Меня охватывает паника, дышать так тяжело, что мне приходится напрягаться, чтобы загонять воздух в легкие. Я пытаюсь собрать воедино картинку того, что я вижу. Я все еще пытаюсь уловить какой-то знак. На маленькой стеклянной полочке над раковиной в ванной комнате стоит стакан, но зубной щетки в нем нет, косметичка, которую я подарила брату на Рождество, тоже пропала.

Я вся дрожу, достаю из кармана визитную карточку Кристиана Валлина и мобильный телефон. Мне нужна его помощь. Кто-то что-то сделал с моим Дани, сейчас я понимаю это очень четко. Перед моими глазами предстает картина: какие-то люди в масках врываются в квартиру, вытаскивают из нее моего брата, я вижу, как он отбивается от них руками и ногами. Я набираю номер, но вдруг останавливаюсь. Смотрю на стаканы на столе – почему их два? Почему исчезла зубная щетка Дани?

Темно-желтый край дивана – мягкий и бесформенный, и все же я сажусь на него, мне надо подумать. Кристиан Валлин приходил ко мне вчера не случайно. Он в чем-то подозревает Дани и, конечно, посчитает беспорядок в коридоре доказательством своей правоты. То есть они повернут всю эту историю против моего брата, так что я знаю, что мне нужно сделать.

На стене возле кладовки в красивой рамке висит фотография, на ней мы с Дани. Я на год его старше, но он выше и стоит, склонив голову к моему плечу. «Псевдодвойняшки, – так сказали маме в детской поликлинике, – они будут держаться вместе всю свою жизнь». Я изучаю наши улыбающиеся лица, одинаковую одежду и вдруг понимаю, что это одна из последних фотографий, которую сделали до того, как мама заболела. И я открываю кладовку.

На удивление уборка не занимает много времени. Посуда вымыта, одежда висит на своем месте, шкафчик для обуви стоит правильно, осколки выброшены в мусорное ведро, никаких признаков того, что что-то не так, не осталось. Я чувствую удовлетворение и думаю о том, как обрадуется Дани, когда вернется домой и увидит, что я навела в коридоре порядок. Лишь наклонившись за закатившейся за плинтус монеткой, я замечаю их. На виниловых обоях персикового цвета я вижу десяток красных пятен и сразу же понимаю, что это кровь.

Я смотрю на эти темные пятна словно в трансе, чувствую, как в животе образуется тяжелый комок. Крови совсем немного, такое бывает, когда кто-то порежется или если идет кровь из носа, но я реагирую на высоту и форму. Постояльцы «Рённена» иногда случайно режутся, разбивают стакан или неосторожно обращаются с ножом, но в этом случае капли крови на полу похожи на круглые звезды, а эти пятна длинные и растянутые. И в голову мне приходит другая, запретная мысль – что эта кровь может принадлежать кому-то другому. Что Дани сделал что-то такое, из-за чего ему пришлось бежать.

Убрать беспорядок в коридоре – одно дело, но стирать со стены кровь – совсем другое. Может быть, это улика, только я не знаю, что именно она доказывает, и я думаю о том, что случится, если я пятна сотру. Это вообще законно? Меня накажут? А если я скажу, что не понимала, что они имеют какое-то значение? Что я просто хотела, чтобы стало чисто?

На строительной площадке на другой стороне улицы включается бур. Звук проникает повсюду, мыслить ясно становится совершенно невозможно. Если это кровь Дани, она могла появиться здесь когда угодно, но если она не его, полиция наверняка ей заинтересуется.

Я смотрю на пятна крови, глубоко вздыхаю, а потом распыляю на стену чистящее средство. Оно пенится и льется на пол, я тщательно вытираю все тряпкой. Тру до тех пор, пока от пятен не остается никаких следов.

Закончив, я протираю и все другие поверхности, так всегда делают в кино. Провожу тряпкой по дверным ручкам и косякам, ставлю чистящее средство на место и собираю пакет с мусором, выброшу его, когда буду уходить.

Я выхожу на лестничную площадку, и в этот момент звонит телефон. Это Мила, она наконец решила мне перезвонить.

– Привет! Зачем ты ищешь Дани?

– Я пытаюсь дозвониться ему со вчерашнего дня, но телефон отключен.

– Наверняка он его потерял или забыл где-нибудь, как обычно, – вздыхает Мила. – Чему ты удивляешься?

Я сглатываю, не знаю, стоит ли рассказывать ей все, и Мила замечает мои колебания.

– Что-то случилось?

– Нет. Хотя да, к нам с папой приходил полицейский. Он искал Дани.

– Что? Почему?

– Он не сказал.

– Черт. Подожди-ка. – Я слышу скрип двери, она выходит на улицу, я прямо вижу, как она прячется в тенистом саду с беседкой и ящиками с цветами. – Ты думаешь, он придет и сюда тоже? – наконец говорит она.

– Полицейский? Вполне возможно.

– Что он опять натворил? – выдыхает она.

– Еще неизвестно, он ли что-то натворил. Ты ведь знаешь, как работает полиция.

– Лидия, – говорит она строго. – Мы ведь говорим о Дани.

– Который прекрасно справлялся после того, как вышел из тюрьмы, который постоянно ходил в реабилитационные группы.

– И который обещал прийти на выступление танцевальной студии Эллен на следующей неделе. О, как она расстроится.

– Не говори пока ничего детям! Мы ведь не знаем, что случилось.

– Конечно не скажу, но, знаешь ли, врать я им тоже не буду. Они все равно заметят, что Дани исчез.

Мы молчим, но я знаю, о чем она думает. Она размышляет о том, как эта ситуация повлияет на нее, каким образом она сможет минимизировать последствия для своей жизни.

– Я беспокоюсь о нем, – говорю я после продолжительного молчания.

– Понимаю, но тебе ни в коем случае нельзя ни во что вмешиваться. Подумай о себе, а!

– Но ведь Дани, может быть, нужна наша помощь, – протестую я.

Она снова вздыхает.

– Не знаю, заслуживает ли он ее. Ты ведь знаешь, с какими личностями он общался. Если и в этот раз все будет так же, я хочу держаться от этого подальше.

– Да ладно тебе, он ведь наш брат.

– Мне все равно. Он сам во всем виноват.

Я чувствую, как набегают слезы, пытаюсь их сглотнуть.

– Послушай меня, – продолжает она, голос звучит очень твердо. – Держись подальше от Дани и никому об этом не рассказывай. Если уж в дело вмешалась полиция, значит, все серьезно. Последнее, что тебе нужно, это вляпаться в его дерьмо.