Учение о понятии

Кай человек,

Следовательно он смертен.

Сейчас же впадаешь в скуку, когда слышишь такое умозаключение; это зависит от той бесполезной формы, которая сообщает посредством отдельных предложений видимость различия, в самой вещи немедленно исчезающего. Главным образом, в силу этого субъективного вида умозаключение является субъективным пособием, к коему прибегает разум или рассудок, в тех случаях, когда они не могут познать непосредственно. Но, конечно, природа вещей, разумное, не такова, чтобы, во-первых, была установлена большая посылка, отношение некоторой частности к существующему общему, а затем, во-вторых, было найдено отдельное отношение некоторой единичности к частности, откуда наконец, в-третьих, получилось новое предложение. Этот через отдельные предложения движущий вперед процесс умозаключения есть не что иное, как субъективная форма; природа же вещи состоит в том, что ее различенные определения понятия соединяются в существенном единстве. Эта разумность есть не вспомогательное средство, но, напротив, в противоположность еще присущей суждению непосредственности отношения объективное; та непосредственность познания есть чисто субъективное, умозаключение же, напротив, есть истина суждения. Все вещи суть умозаключение, некоторое общее, связанное через частность с единичностью; но, конечно, они не суть состоящее из трех предложений целое.

2. В непосредственном умозаключении рассудка термины имеют форму непосредственных определений; с той же стороны, по которой они суть содержание, это умозаключение подлежит теперь рассмотрению. Его можно считать поэтому качественным умозаключением, как и в суждении существования есть та же сторона качественного определения. Термины этого умозаключения, как и термины упомянутого суждения, суть тем самым единичные определенности, так как определенность положена через ее отношение к себе, как безразличная по форме, следовательно как содержание. Единичное есть какой-либо непосредственный конкретный предмет, частность – нечто единичное из его определенностей, свойств или отношений, общность – опять-таки некоторая еще более отвлеченная, более единичная определенность частного. Так как субъект еще не положен в своем понятии, как нечто непосредственно определенное, то его конкретность не сведена на существенные определения понятия; поэтому его относящаяся к себе определенность есть неопределенное бесконечное многообразие. Единичное имеет в этой непосредственности бесконечное множество определенностей, которые входят в состав его частности, и из коих каждая поэтому может образовать для этого единичного средний термин умозаключения. Но через каждый другой средний термин оно соединяется с некоторым другим общим; через каждое свое свойство оно участвует в некотором другом соприкосновении и связи с существованием. Далее и средний термин есть нечто конкретное сравнительно с общим; он сам содержит многие предикаты, и единичное опять-таки может через тот же самый средний термин быть связано с многими общими. Поэтому вообще совершенно случайно и произвольно, какое берется из многих свойств вещи, и с каким из них оно связывается в некотором предикате; другие средние термины дают переходы к другим предметам, и даже один и тот же средний термин может для себя составить переход к разным предметам, так как он, как частное, содержит в себе относительно общего многие определения.

Но не только для некоторого субъекта равно возможно неопределенное множество умозаключений, и единичное умозаключение по своему содержанию случайно, а и самые эти умозаключения, касающиеся одного и того же субъекта, должны переходить в противоречие. Ибо вообще различение, которое ближайшим образом есть различие, есть по существу столь же противоположение. Конкретное уже не есть нечто просто являющееся, но оно конкретно через единство в понятии противоположностей, определяющих себя, как моменты понятия. Так как по качественной природе терминов в формальном умозаключении конкретное понимается по некоторому единичному присущему ему определению, то в заключении конкретному приписывается предикат, соответствующий этому среднему термину; но так как с другой стороны умозаключение совершается на основании противоположной определенности, то тем самым первое заключение оказывается ложным, хотя для себя его посылки и вывод из них совершенно правильны. Если исходя от среднего термина, согласно коему стена окрашена в синий цвет, заключают, что она поэтому синяя, то это заключение верно; но несмотря на это заключение стена может быть зеленою, если она ранее того была окрашена в желтый цвет, причем отсюда для себя вытекало бы также следствие, что она желтая. Если от среднего термина «чувственное существо» заключают, что человек ни добр и ни зол, так как о чувственном нельзя утверждать ни того, ни другого, то умозаключение правильно, а заключение ложно, так как человеку, как конкретному, столь же присущ средний термин «духовное существо». От среднего термина тяготения планет, их спутников и комет к солнцу следует правильное заключение, что эти тела надают на солнце; но они не падают на него, так как они равным образом для себя суть собственные центры тяготения или, как говорится, потому что их движет центробежная сила. Равным образом из среднего термина «социальности» можно вывести общность имущества граждан; из среднего же термина «индивидуальности», если пользоваться им столь же отвлеченно, вытекает распадение государства, что и последовало, например, в германской империи, так как относительно нее придерживались последнего среднего термина. Поистине ничто не может считаться более несостоятельным, чем такое формальное умозаключение, так как оно зависит от случая или произвола в употреблении того или иного среднего термина. Как бы прекрасно ни протекала такая дедукция чрез умозаключения, и как бы ни убедительна была ее правильность, она по меньшей мере не приводит ни к чему, так как всегда остается возможным, что есть другие средние термины, из коих столь же правильно может быть выведено совершенно противоположное.

Кантовы антиномии разума состоят не в чем ином, как в том, что в одном случае в основание кладется одно определение понятия, в другом же столь же необходимо другое. Эта недостаточность и случайность некоторого умозаключения должна притом быть приписана не исключительно содержанию, как бы она была независима от формы, и последняя одна касалась бы логики. Напротив, в самой форме формального умозаключения дано основание того, что содержание есть некоторое столь одностороннее качество; содержание определяется к этой односторонности тою отвлеченною формою. Оно есть некоторое единичное качество из многих качеств или определений одного конкретного предмета или понятия именно потому, что оно по форме должно быть не чем иным, как такою непосредственною единичною определенностью. Крайний термин единичности, как отвлеченная единичность, есть непосредственно конкретное, поэтому неопределенно или неопределимо многообразное, средний термин есть столь же отвлеченная частность, следовательно одно единичное из этих многообразных качеств; и точно также другой крайний термин есть отвлеченное общее. Поэтому формальное умозаключение ради своей формы есть по существу нечто совершенно случайное по своему содержанию; и притом не постольку, поскольку для умозаключения случайно, имеет ли оно дело с тем или с другим предметом – от этого содержания отвлекает логика, – но поскольку в основании его лежит субъект, является случайным, какое из определений содержания получится для него через умозаключение.

3. Определения умозаключения суть определения содержания, поскольку они суть непосредственные, отвлеченные, рефлектированные в себя определения. Но существенное в них состоит, напротив, в том, что они суть не такие рефлектированные в себя, безразличные одно к другому, а суть определения формы; в силу того они суть по существу отношения. Эти отношения суть, во-первых, отношения крайних терминов к среднему, – отношения, которые непосредственны, propositiones praemissae, и именно отчасти частного к общему – propositio major, отчасти единичного к частному – propositio minor. Во-вторых, дано взаимное отношение крайних членов, которое есть опосредованное, conclusio. Те непосредственные отношения, посылки, суть вообще предложения или суждения и противоречат природе умозаключения, по которой различенные определения понятия не соотносятся непосредственно, но их единство также должно быть положено; истина суждения есть умозаключение. Посылки тем менее могут оставаться непосредственными отношениями, что их содержание составляют непосредственные определения, и стало быть они не тожественны непосредственно в себе и для себя, исключая те случаи, когда они суть чисто тожественные предложения, т. е. пустые не приводящие ни к чему тожесловия.

Поэтому посылкам предъявляется обыкновенно то требование, что они должны быть доказаны, т. е. представлены так же, как заключения. Две посылки требуют, таким образом, двух новых умозаключений. Но в этих двух новых умозаключениях, вместе взятых, даны четыре посылки, требующие четырех новых умозаключений; в последних восемь посылок, для приводящих к коим восьми умозаключений требуется шестнадцать посылок с шестнадцатью умозаключениями и так далее в геометрической прогрессии до бесконечности.

Итак, здесь снова возникает прогресс в бесконечность, который получался в низшей сфере бытия, и которого нельзя уже было ожидать в области понятия, абсолютной рефлексии в себе из конечного, в области свободной бесконечности и истины. В сфере бытия было указано, что в тех случаях, когда обнаруживается ложная бесконечность, убегающая в этот прогресс, дано противоречие некоторого качественного бытия и некоторого выходящего за него бессильного долженствования; самый прогресс есть повторение выступающего против качественности требования единства и постоянного возврата к несоответственному этому требованию ограничению. В формальном умозаключении основою служит непосредственное отношение или качественное суждение и опосредование умозаключения, положенное против него, как высшая истина. Уходящее в бесконечность доказательство посылок не разрешает этого противоречия, но постоянно возобновляет его, и есть повторение одного и того же первоначального недостатка. Истина бесконечного прогресса состоит, напротив, в том, чтобы и он сам, и уже через него определенная, как недостаточная, форма были сняты. Эта форма есть опосредование Е – В – А. Оба отношения Е – В и В – А должны быть опосредованы; если это происходит одинаковым образом, то недостаточная форма Е – В – А только удваивается и т. д. до бесконечности. В имеет относительно Е также формальное определение некоторого общего, а по отношению к А формальное определение некоторого единичного, ибо эти отношения суть вообще суждения. Последние требуют поэтому опосредования, но в силу указанного образа последнего вновь возвращается лишь то же отношение, которое должно быть снято.

Поэтому опосредование должно произойти иным путем. Для опосредования В – А дано Е; поэтому опосредование должно получить вид

В – Е – А.

Для опосредования Е – В дано А; это опосредование дает поэтому, умозаключение

Е – А – В.

Рассматривая ближе этот переход по его понятию, находим, что во-первых, опосредование формального умозаключения по его содержанию, как было указано ранее, случайно. Непосредственно единичное имеет в своих определенностях неопределимое множество средних терминов, а последние опять-таки имеют вообще столь же много определенностей; так что зависит совершенно от некоторого внешнего произвола или, вообще, от некоторого внешнего обстоятельства, с каким общим должен быть соединен субъект умозаключения. Поэтому, опосредование не есть по содержанию нечто необходимое или всеобщее, оно не обосновано на понятии вещи; основание умозаключения, напротив, внешне в нем (основании), т. е. непосредственно; а непосредственное из определений понятия есть единичное.

Что касается формы, то опосредование также имеет своим предположением непосредственность отношения; поэтому она сама опосредована и притом через непосредственное, т. е. единичное. Ближайшим образом через заключение первого умозаключения единичное стало опосредывающим. Заключение есть Е – А; тем самым единичное положено, как общее. В одной из посылок, в меньшей посылке Е – В он есть уже частное; оно есть поэтому то, в чем соединены эти оба определения. Или, иначе, заключение в себе и для себя выражает единичное, как общее, и притом не непосредственно, но через опосредование, поэтому как необходимое отношение. Простая частность была средним термином; в заключении эта частность развита, как положенное отношение единичного и общности. Но общее еще есть некоторая качественная определенность, предикат единичного; так как единичное определено, как общее, то оно положено, как общность крайних терминов, или как средний термин; для себя он есть крайний термин единичности, но будучи определен, как общий, он есть вместе с тем единство обоих крайних терминов.

b. Вторая фигура: В – Е – А

[3 - Для понимания учения Гегеля о силлогизме необходимо иметь в виду, что второю фигурою он называет ту, которая обычно называется третьею, и наоборот. Прим. перев.]1. Истина первого качественного умозаключения состоит в том, что нечто соединяется с качественною определенностью, как чем-то общим, не в себе и для себя, а через случайность или в некотором единичном. Субъект умозаключения не возвращается в таком качестве в свое понятие, но понимается лишь в своей внешности; непосредственность составляет основание отношения и тем самым опосредование; поэтому, единичное есть истина среднего термина.

Но далее отношение умозаключения есть снятие непосредственности; заключение есть не непосредственное отношение, а достигается чрез нечто третье; оно содержит поэтому некоторое отрицательное единство; поэтому опосредование определяется теперь, как содержащее в себе отрицательный момент.

В этом втором умозаключении посылки суть В – Е и Е – А[4 - У Гегеля здесь неясность; во второй (обычно третьей) фигуре умозаключения средний термин есть субъект обеих посылок; стало быть схема этого умозаключения есть не B – E и Е – А, а E – В и Е – А. Сам Гегель указывает далее, что посылка В – Е есть собственно Е – В (см. ниже «В – Е или Е – В»). Прим. перев.]; лишь первая из этих посылок есть еще непосредственная; вторая Е – А есть уже опосредованная, именно через первое умозаключение; вторым умозаключение предполагается поэтому первое, равно как наоборот, первым предполагается второе. Оба крайние термины тем самым определены один в противоположность другому, как частное и общее; последний из них приобретает в силу того свое место; он есть предикат; но частное переменило свое положение, оно есть субъект или, иначе, положено под определением единичного крайнего термина, равно как единичное положено с определением среднего термина или частности. Поэтому, оба они уже не суть отвлеченные непосредственности, какими они были в первом умозаключении. Однако, они еще не положены, как конкретные; так как каждый стоит на месте другого, то он положен и в своем собственном и вместе с тем, но лишь внешним образом, в другом определении.

Определенный и объективный смысл этого умозаключения состоит в том, что общее не есть в себе и для себя определенное частное, ибо оно есть, напротив, полнота своих частностей; но один из его видов осуществляется так через единичность; другие же его виды исключены из него через непосредственную внешность. С другой стороны, частное также не есть непосредственно и в себе и для себя общее, но отрицательное единство отстраняет от него определенность и тем возвышает его в общность. Единичность относится к частному отрицательно постольку, поскольку она должна быть его предикатом; она не есть предикат частного.

2. Но ближайшим образом термины суть еще непосредственные определенности; они не доразвились сами собою ни до какого объективного значения; измененное положение, приобретенное двумя из них, есть форма, которая для них только внешня; поэтому они, как и в первом умозаключении, суть вообще взаимно безразличное содержание, два качества, связанные не в себе и для себя, а через случайную единичность.

Умозаключение первой фигуры было непосредственное или также умозаключением постольку, поскольку оно в своем понятии есть отвлеченная форма, еще не реализованная в ее определениях. Так как эта чистая форма перешла в другую фигуру, то в этом с одной стороны заключается начало реализации понятия, поскольку отрицательный момент опосредования и тем самым дальнейшая определенность формы положена в ближайшей непосредственной качественной определенности терминов. Вместе с тем это есть превращение в другое (Anderswerden) чистой формы умозаключения; последнее уже не соответствует ей вполне, и положенная в своих терминах определенность различна от того первоначального определения формы. Поскольку умозаключение рассматривается, лишь как субъективное, совершающееся во внешней рефлексии, оно считается некоторым видом умозаключения, долженствующим соответствовать роду, именно общей схеме Е – В – А. Но оно ближайшим образом не соответствует ей; его две посылки суть В – Е или Е – В и Е – А; поэтому, средний термин оба раза подчинен, или оба раза есть субъект, коему таким образом присущи оба другие термина; поэтому, он не есть такой средний термин, который в одном случае есть подчиняющий или предикат, а в другом случае подчиненный или субъект, или, иначе, которому один термин должен быть присущ, и который сам должен быть присущ другому термину. Истинный смысл того, что это умозаключение не соответствует общей форме умозаключения, заключается в том, что она перешла в него, так как истина ее состоит в том, чтобы быть субъективным случайным соединением. Если заключение во второй фигуре, (а именно не принимая во внимание имеющее быть только что упомянутым ограничение, делающее его чем-то неопределенным) правильно, то оно таково, потому что оно есть для себя, а не потому что оно есть заключение этого умозаключения. Но то же самое имеет место при заключении в первой фигуре; именно эта его истина положена второю фигурою. Тот взгляд, по коему вторая фигура должна быть лишь некоторым видом, не принимает во внимание необходимого перехода первой в эту вторую форму и останавливается на первой, как на истинной форме. Поскольку, поэтому, во второй фигуре (которая по старой привычке без дальнейшего основания излагается, как третья) также должно иметь место некоторое в этом субъективном смысле правильное умозаключение, то оно должно согласоваться с первою, причем, так как одна посылка Е – А выражает отношение подчинения среднего термина крайнему, то другая посылка В – Е должна приобрести противоположное значение и В – быть подчинено Е. Но такое отношение было бы снятием определенного суждения Е есть В и могло бы иметь место лишь в неопределенном суждении, частном; потому заключение в этой фигуре может быть лишь частное. Частное же суждение, как замечено выше, столь же положительно, сколь и отрицательно; поэтому, такому заключению нельзя приписывать большой ценности. А поскольку и частное, и общее суть крайние термины и непосредственные взаимно безразличные определенности, то самое отношение их безразлично; можно по желанию принять то или другое как за больший, так и за меньший термин, а потому также и ту или другую посылку за большую или меньшую.

3. Так как заключение может быть как положительным, так и отрицательным, то оно тем самым есть относительно этих определенностей безразличное, стало быть, общее отношение. При ближайшем рассмотрении опосредование первого умозаключения в себе оказалось случайным; во втором умозаключении эта случайность положена. Тем самым это опосредование само себя снимает; опосредование имеет определение единичности и непосредственности; то, к чему заключают по этой фигуре, должно напротив, быть в себе и непосредственно тожественным; ибо его средний термин, непосредственная единичность, есть бесконечно многообразная и внешняя определенность. Поэтому, в ней, напротив, положено внешнее себе опосредование. Но внешность единичного есть общность; это опосредование через непосредственно единичное указывает вне себя на его другое, что происходит через общее, или иначе то, что должно быть соединено через второе умозаключение, должно быть соединено непосредственно; через непосредственность, лежащую в его основании, не получается определенного заключения. Непосредственность, на которую он указывает, есть иная, чем его снятая первая непосредственность бытия, – стало быть, рефлектированное в себя или сущее в себе, отвлеченное общее.

Переход этого умозаключения с рассмотренной точки зрения был становлением другого (Anderswerden), как переход бытия, так как в основе его лежит качественное и именно непосредственная единичность. Но по понятию единичность соединяет частное и общее постольку, поскольку она снимает определенность частного, что представляется, как случайность этого умозаключения; крайние термины связываются между собою не в силу их определенного отношения к среднему термину; он не есть поэтому их определенное единство, и присущее еще ему положительное единство есть лишь отвлеченная общность. Но так как средний термин положен в этой определенности, которая есть его истина, то получается другая форма умозаключения.

с. Третья фигура: Е – А – В

1. Это третье умозаключение уже не имеет ни одной непосредственной посылки; отношение Е – А опосредовано первым, отношение В – А – вторым умозаключением. Поэтому оно предполагает оба первые умозаключения; во наоборот, оба они предполагают также его, также как вообще каждое из них предполагает оба другие. Тем самым в нем вообще закончено определение умозаключения. Это взаимное опосредование именно и приводит к тому, что каждое умозаключение, хотя оно для себя есть опосредование, вместе с тем не есть в нем самом полнота умозаключений, но имеет в нем непосредственность, опосредование которой находится вне его.

Умозаключение Е – А – B, рассматриваемое в нем самом, есть истина формального умозаключения, оно выражает собою, что его опосредование есть отвлеченно общее, и что крайние термины, получая по их существенной определенности содержание не по среднему термину, а лишь по их общности, напротив, не приводят к тому заключению, которое должно было быть опосредовано. Стало быть, здесь положено то, в чем состоит формализм умозаключения, термины коего имеют непосредственное, безразличное к форме содержание или, что то же самое, суть такие определенные формы, которые еще не рефлектировались в определения содержания.

2. Средний термин этого умозаключения есть, правда, единство крайних терминов, но такое, в котором отвлечено от их определенности, неопределенно общее. Но поскольку это общее вместе с тем, как отвлеченное, отличено от крайних терминов, как от определенного, оно само есть еще определенное относительно них, и целое есть умозаключение, отношение которого к его понятию подлежит еще рассмотрению. Средний термин, как общее, есть подчиняющее оба крайних термина или предикат и ни в одной из посылок не есть подчиненное или субъект. Поэтому поскольку это умозаключение, как некоторый вид, должно соответствовать требованию умозаключения, то это может состояться лишь при том условии, чтобы, так как Е – А уже имеет соответственное отношение, его же приобрело и А – В. Это совершается в таком суждении, в котором субъект относится к предикату безразлично, т. е. в отрицательном суждении. Такое умозаключение законно, но его заключение по необходимости отрицательное.

При этом безразлично также, какое из обоих определений заключения принимается за предикат или за субъект, и в самом умозаключении какой термин принимается за единичный или частичный, т. е. за меньший или за больший. Так как от принятого в этом случае решения зависит, какая из посылок должна быть большею или меньшею, то это здесь безразлично. Тут открывается основание обычной четвертой фигуры умозаключения, которой Аристотель не знал, и которая касается совершенно пустого, лишенного интереса различения. В ней непосредственное расположение терминов обратно их расположению в первой фигуре; а так как субъект и предикат отрицательного заключения при формальном взгляде на суждение не имеют определенного отношения субъекта и предиката, но каждый из них может занять место другого, то безразлично, какой термин принимается за субъект и какой за предикат; поэтому безразлично также, какая посылка принимается за большую, и какая за меньшую. Это безразличие, которое свойственно и определению и частности (в особенности поскольку оно понимается в широком своем значении), делает из четвертой фигуры нечто совершенно бесполезное.

3. Объективное значение такого умозаключения, в котором общее есть средний термин, состоит в том, что опосредывающее, как единство крайних терминов, есть по существу общее. Но так как общность есть ближайшим образом общность лишь качественная или отвлеченная, то в ней не заключается определенности крайних терминов; их совпадение, если оно должно иметь место, должно иметь свое основание также в некотором лежащем вне этого умозаключения опосредовании и в отношении к этому основанию столь же совершенно случайно, как и в рассмотренных выше формах умозаключений. Но так как общее теперь определено, как средний термин, который не содержит в себе определенности крайних терминов, то он положен, как совершенно безразличный и внешний. Тем самым, в силу этой простой отвлеченности, конечно, возникла ближайшим образом четвертая фигура[5 - Четвертая у Гегеля, а не в обычной логике, которая этой фигуры не знает. Прим. перев.] умозаключения; именно фигура безотносительного умозаключения: А – А – А, отвлекающая от качественного различения терминов и поэтому имеющая своим определением лишь их внешнее единство, а именно равенство.

d. Четвертая фигура А – А – А или математическое умозаключение

1. Математическое умозаключение гласит: Если две вещи (или два определения) равны третьей (третьему), то они равны между собою. Тем самым исключается отношение подчинения или включения.

Третье есть вообще опосредывающее; но оно лишено какого бы то ни было определения относительно своих крайних терминов. Поэтому каждый из трех терминов может быть одинаково третьим опосредывающим термином. Какой из них употребляется для того, какое из трех отношений считается поэтому непосредственным, и какое опосредованным, это зависит от внешних обстоятельств и других условий, именно от того, какие два из них непосредственно даны. Но это определение не касается самого умозаключения и совершенно внешне.

2. Математическое умозаключение считается аксиомою в математике, очевидным в себе и для себя первым предложением, не требующим и не допускающим никакого доказательства, т. е. никакого опосредования, не предполагающим ничего другого и не могущим быть выведенным из него. При ближайшем рассмотрении его преимущества – быть непосредственно очевидным – оказывается, что оно состоит в формализме этого умозаключения, отвлекающего от всякого качественного различия определений и признающего лишь их количественное равенство или неравенство. Но именно по этому основанию оно не обходится без предположения или опосредования; то количественное определение, которое одно принимается в нем в соображение, возникает лишь через отвлечение от качественного различения и от определений понятия. Линии, фигуры, положенные, как равные одна другой, понимаются, лишь как величины; треугольник полагается равным квадрату, но не как треугольник – квадрату, а лишь по величине и т. д. Равным образом понятие и его определения не привходят в это умозаключение; оно вообще не понимается; и рассудок никогда не имеет перед собою формальных, отвлеченных определений понятия; очевидность этого умозаключения основывается поэтому лишь на том, что оно столь скудно и отвлеченно по своему мысленному определению.

3. Но результат умозаключения существования не сводится исключительно к этому отвлечению от всякой определенности понятия; отрицательность непосредственных, отвлеченных определений, возникающая таким путем, имеет еще некоторую другую, положительную сторону, состоящую именно в том, что в отвлеченной определенности положено другое этой отрицательности, и что она тем самым стала конкретною.

Во-первых, каждое из умозаключений существования имеет своим предположением оба другие, и связанные в заключении крайние термины лишь потому истинны и связаны в себе и для себя, что они соединены некоторым извне обоснованным тожеством; средний термин, каков он есть в выше рассмотренных умозаключениях, должен быть единством их понятия, но он есть лишь некоторая формальная определенность, не положенная, как их конкретное единство. Но это предположенное в каждом из сказанных опосредований есть не просто некоторая данная непосредственность вообще, как в математическом умозаключение, а само есть некоторое опосредование, именно для каждого из двух прочих умозаключений. Следовательно то, что поистине дано, есть опосредование, основанное не на данной непосредственности, а на опосредовании. Это опосредование есть тем самым не количественное, отвлекающее от формы опосредования, но опосредование скорее относящееся к опосредованию или опосредование рефлексии. Круг взаимного предположения, образуемый взаимною связью этих умозаключений, есть возврат этого предположения в само себя, вследствие чего оно образует собою некоторую полноту, и то другое, на которое указывает каждое отдельное умозаключение, схватывается им не через внешнее отвлечение, а мыслится внутри этого круга.

Далее относительно термина отдельных формальных определений было указано, что в этом целом формальных умозаключений каждый из них последовательно занял место среднего термина. Непосредственно последний был определен, как частность; за сим через диалектическое движение он определился, как единичность и общность. Равным образом каждое из этих определений последовательно заняло места обоих крайних терминов. Чисто отрицательным результатом было исчезание качественных формальных определений в чисто количественном, математическом умозаключении. Но то, что оказалось поистине, есть тот положительный результат, что опосредование совершается не через отдельную качественную определенность формы, а через ее конкретное тожество. Недостаток и формализм трех рассмотренных фигур умозаключений состоит именно в том, что такая отдельная определенность должна была составлять в них средний термин. Таким образом опосредование определилось, как безразличие непосредственных или отвлеченных определений формы и как положительная рефлексия одних в другие. Тем самым непосредственное умозаключение существования перешло в умозаключение рефлексии.

Примечание. В данном здесь изложении природы умозаключения и его различных форм указано также попутно нечто, что в обычных рассмотрениях и обработке умозаключения составляет главный интерес, именно на то, как в каждой фигуре получается правильное умозаключение; но при этом приводится лишь главный момент и опущены те случаи и усложнения, которые возникают тогда, когда принимается в расчет различение положительных и отрицательных суждений вместе с количественным определением, особенно определением частности. Здесь будут уместны некоторые замечания об обычном в логике взгляде на умозаключение и его обработку. Как известно, эта логика разработана до таких подробностей, что ее так называемые тонкости вызвали общую скуку и отвращение. Восставая во всех отраслях духовного образования против лишенных субстанциальности форм рефлексии, естественный рассудок обращался также против этого искусственного знания форм разума и полагал возможным обойтись без этой науки на том основании, что перечисленные в ней отдельные операции мышления он исполняет сам собою уже от природы без всякого особого изучения. Действительно, если бы условием разумного мышления служило трудное изучение формул умозаключения, то человек по отношению к этому мышлению был бы также в плохом положении, как он (о чем уже было замечено в предисловии) был бы в плохом положении, если бы он не мог ходить и переваривать пищи без изучения анатомии и физиологии. Как изучение этих наук может быть не бесполезно для диететического образа жизни, так и изучению форм разума без сомнения должно приписывать еще более важное влияние на правильность мышления; ее не вдаваясь здесь в эту сторону дела, которая касается образования субъективного мышления, поэтому принадлежит собственно педагогике, следует признать, что изучение, имеющее предметом способы действия и законы разума, должно представлять в себе и для себя величайший интерес, по крайней мере не меньший интерес, чем изучение законов природы и ее частных образований. Если не считается пустяками установление шестидесяти и стольких-то видов попугая, ста тридцати семи видов вероники и т. д., то еще менее следует считать пустяками установление форм разума; разве фигура умозаключения не бесконечно выше вида попугая или вероники?

Но хотя поэтому следует вообще считать только за грубость презрение к познанию форм разума, тем не менее должно согласиться, что обычное изложение умозаключения и его частных видоизменений не есть разумное познание, не есть изложение их, как форм разума, и что силлогистическая премудрость заслужила своею бесплодностью испытанное ею пренебрежение. Ее недостаток состоит в том, что она остановилась лишь на рассудочных формах умозаключения, согласно которым определения понятия считаются отвлеченными формальными определениями. Утверждать их, как отвлеченные качества, тем более непоследовательно, что в умозаключении существенное составляют их отношения, и что включение и подчинение уже подразумевают, что единичное, так как ему присуще общее, само есть общее, а общее, так как ему подчинено единичное, само есть единичное, что умозаключение ближайшим образом решительно полагает именно это единство, как средний термин, и что его определение есть именно опосредование, т. е. что в нем определения понятия уже не так, как в суждении, сохраняют свою взаимную внешность, но, напротив, имеют в основе свое единство. Тем самым в понятии умозаключения выражается недостаточность формального умозаключения, в коем средний термин должен установляться, не как единство крайних, а как некоторое формальное, качественно отличное от них, отвлеченное определение. Этот взгляд еще потому более пуст по содержанию, что и такие отношения или суждения, в коих даже формальные определения безразличны, как, например, отрицательные и частные суждения, которые поэтому приближаются к предложениям, признаются им за совершенные отношения. А так как качественная форма Е – В – А признается вообще за последнее или абсолютное, то диалектическое рассмотрение умозаключения совершенно упраздняется, и прочие умозаключения тем самым получают значение не необходимых видоизменений этой формы, но видов. При этом безразлично, рассматривается ли первое формальное умозаключение само, лишь как вид, наряду с прочими видами, или как род и вид вместе; последнее имеет место тогда, когда прочие умозаключения сводятся к первому. Если это сведение и не выражено определительно, то во всяком случае в основание кладется то же самое формальное отношение внешнего подчинения, которое выражается в первой фигуре.

Это формальное умозаключение содержит в себе то противоречие, что средний термин должен быть определенным единством крайних, но не как такое единство, а как некоторое определение, качественно отличное от тех, единством которых оно должно быть. Так как умозаключение есть это противоречие, то первое в нем самом диалектично. Его диалектическое движение в полноте моментов его понятия приводит к тому, что моменты заключения суть не только это отношение подчинения или частности, но столь же существенно отрицательное единство и общность. Поскольку каждый из этих моментов есть для себя также лишь односторонний момент частности, они суть равно несовершенные средние термины, но вместе с тем образуют собою их развитые определения; все развитие умозаключения через его три фигуры выдвигает последовательно средний термин в каждом из этих определений, и истинный получающийся отсюда результат состоит в том, что каждый из средних терминов есть не нечто отдельное, но их полнота.

Недостаток формального умозаключения заключается поэтому не в форме умозаключения – она есть, напротив, форма разумности, – но в том, что эта форма есть отвлеченная и потому лишенная понятия. Было показано, что отвлеченное определение ради его отвлеченного отношения к себе может быть также рассматриваемо, как содержание; поэтому формальное умозаключение приводит лишь к тому, что некоторое отношение данного субъекта к данному предикату вытекает или не вытекает лишь из данного среднего термина. Доказательство какого либо предложения посредством такого умозаключения не приводит ни к чему; вследствие отвлеченной определенности среднего термина, представляющего собою лишенное понятия качество, могут существовать с таким же правом и другие средние термины, из коих следует противоположное, равным образом из того же среднего термина могут быть через дальнейшие умозаключения выведены опять-таки противоположные предикаты. Но независимо от того, что формальное умозаключение дает малые результаты, он есть также нечто весьма простое; многие правила, придуманные для него, обременительны уже потому, что они слишком разногласят с простою природою дела, а также потому что они относятся к случаям, когда формальное содержание умозаключения совершенно оскудевает вследствие внешнего определения формы, в особенности формы частности, по крайней мере поскольку последняя для этой цели должна быть взята в объемлющем широком смысле, и по самой форме получаются лишь совершенно бессодержательные результаты. Но самая справедливая и важная сторона той немилости, с которою относятся к силлогистике, состоит в том, что она есть столь подробное лишенное понятия занятие таким предметом, единственное содержание которого есть само понятие. Многие силлогистические правила напоминают образ действия счетчиков, которые также дают множество правил для арифметических операций, но все эти правила предполагают отсутствие понятия операций. Но числа суть лишенное понятия содержание, и счетная операция есть внешнее соединение или разделение, механический прием, почему и были изобретены счетные машины, исполняющие эти операции; напротив всего круче и резче поступают тогда, когда обращаются с определениями форм умозаключения, которые суть понятия, как с лишенным понятия материалом.

До крайности доведено это чуждое понятия отношение к определениям понятий умозаключения конечно Лейбницем (Орр. t. II р. 1), который подвел умозаключение под вычисление комбинаций и определил посредством него, сколько возможно сочетаний умозаключения, если принимать во внимание различия положительных и отрицательных, затем общих, частных, неопределенных и единичных суждении; таких сочетаний возможно 2048, из коих по исключении непригодных фигур пригодных к употреблению остается 24. Лейбниц придает большое значение полезности комбинирующего анализа для нахождения не только форм умозаключения, но и для сочетаний других понятий. Служащая для того операция такова же, посредством которой вычисляется, сколько соединений букв допускается азбукою, сколько возможно сочетаний костей при игре в кости или комбинации при игре l’hombre и т. п. Определения умозаключения приравниваются здесь сочетаниям костей или карт при l’hombre, разумное признается чем-то мертвенным и чуждым понятию, и своеобразие понятия и его определений – относиться, как духовная сущность, и через это отношение снимать свое непосредственное определение – оставляется в стороне. Это лейбницево приложение исчисления комбинаций к умозаключению и к сочетанию других понятий не отличалось от пресловутого искусства Люлля ничем, кроме большей методичности со стороны числа комбинаций, вообще же было равно последнему по бессмысленности. Это предприятие Лейбница состояло в связи с его любимою мыслью, к которой он пришел еще в юности, и от которой он не отказался и впоследствии, несмотря на ее незрелость и поверхностность, мыслью об общей характеристике понятий, – о письменном языке, в котором каждое понятие было бы представлено таким, каково оно по отношениям, вытекающим из других к нему и из него к другим; как будто в разумном соединении, которое по существу диалектично, некоторое содержание сохраняет еще те же самые определения, которые оно имеет, когда оно фиксировано для себя.

Исчисление Плуке, без сомнения, представляет собою самый последовательный образ действия, каким только открывается возможность подчинить вычислению отношение умозаключения. Это исчисление состоит в том, что в суждении отвлекается от отличения отношений, от отличения единичности, частности и общности, и сохраняется отвлеченное тожество субъекта и предиката, в силу чего между ними установляется математическое равенство; отношение, которое превращает умозаключение в совершенно бессодержательное и тожественное составление предложений. В предложении: роза красна – предикат должен означать не красное вообще, но лишь определенное красное розы; в предложении: все христиане люди – предикат должен означать лишь тех людей, которые суть христиане; из него и из предложения: евреи не христиане следует заключение, которое не дало этому силлогистическому исчислению хорошей рекомендации перед Мендельсоном: следовательно евреи не люди (именно не те люди, которые суть христиане). Результатом своего изобретения Плуке считает posse etiam rudes mechanice totam logicam doceri, uti pueri arithmeticam docentur, ita quidem, ut nulla formidine in ratiociniis suis errandi torqueri, vel fallaciis circumveniri possint, si in calculo non erramt[6 - «Чтобы даже невежды могли механически изучить всю логику, как мальчики учатся арифметике, так чтобы не мучиться никаким опасением ошибиться в своих рассуждениях и иметь возможность избавиться от ошибок, если только был правилен их счет». Прим. перев.]. Это заявление, что людям не учившимся можно посредством исчисления сообщить всю логику, есть конечно худшее из того, что может быть сказано о каком-либо изобретении в деле изложения науки логики.

В. Умозаключение рефлексии

Развитие качественного умозаключения сняло отвлеченность его определений; термин положил себя тем самым, как такая определенность, в коей имеет видимость и другое. Кроме отвлеченных терминов в умозаключения дано и их отношение, и в заключении оно положено, как опосредованное и необходимое; поэтому каждая определенность положена по истине, не как отдельная для себя, но как отношение других, как конкретная определенность.

Средний термин был отвлеченною частностью, простою определенностью для себя и средним термином лишь внешним и относительным образом в противоположность крайним. Теперь он положен, как полнота определений; таким образом он есть положенное единство крайних, ближайшим образом единство объемлющей их рефлексии; этот захват их рефлексиею, как первое снятие непосредственности и первое отношение определений, еще не есть абсолютное тожество понятия.

Крайние термины суть определения суждения рефлексии, собственно единичность и общность, как определения отношения, или многообразное в объемлющей их рефлексии. Но единично субъект содержит в себе также, как было указано по поводу суждения рефлексии, кроме простой, принадлежащей форме единичности, и определенность, как просто рефлектированную в себе общность, как предположение, т. е. как здесь еще принятый непосредственно род.

Из этой определенности крайних терминов, принадлежащей развитию определения суждения, вытекает ближайшее содержание среднего термина, который существен для умозаключения, так как он отличает его от суждения. Он содержит в себе 1) единичность, 2) но расширенную в общность, как все и 3) лежащую в основе общность, соединяющую в себе единичность и отвлеченную общность, или род. Лишь таким образом умозаключение рефлексии приобретает собственную определенность формы, так как средний термин положен, как полнота определений; относительно этого умозаключения непосредственное умозаключение есть неопределенное, потому что средний термин в нем есть еще отвлеченная частность, в коей моменты его понятия еще не положены. Это первое умозаключение рефлексии может быть названо умозаключением всячества (der Schluss der Allheit).

a. Умозаключение всячества

1. Умозаключение всячества есть умозаключение рассудка в своем полном развитии, но не более того. То обстоятельство, что средний термин есть в нем не отвлеченная частность, но развит в своих моментах и потому конкретен, есть, правда, существенная прибавка к понятию, но тем не менее форма всячества объемлет единичное в общем ближайшим образом лишь внешне, и обратно содержит в себе единичное, еще как непосредственно сохраняющееся для себя в общем. Отрицание непосредственности определений, бывшее результатом умозаключения существования, есть лишь первое отрицание, а не отрицание отрицания или абсолютная рефлексия в себя. Отдельные определения в себе лежат еще поэтому в основе той объемлющей их общности рефлексии, или иначе всячество есть общность еще не понятия, а внешняя общность рефлексии.