Учение о понятии

Меньшая посылка для себя высказывает непосредственное бытие А.

Но не только это присоединилось к суждению. Умозаключение содержит в себе отношение между субъектом и предикатом, не как отвлеченную связку, но как полное содержанием опосредывающее единство. Бытие А должно быть признаваемо поэтому не за простую непосредственность, а по существу за средний термин умозаключения. Это должно быть рассмотрено ближе.

2. Ближайшим образом отношение условного суждения есть необходимость или внутреннее субстанциальное тожество при внешнем различии осуществления, или же взаимное безразличие являющегося бытия; тожественное содержание, внутренне лежащее в основании. Обе стороны суждения суть поэтому не непосредственное, но заключенное в необходимость бытие, следовательно вместе с тем снятое или лишь являющееся бытие. Далее как стороны суждения, они относятся между собою, как общность и единичность; поэтому одна из них есть сказанное содержание, как полнота условий, а другая – как действительность. Впрочем, безразлично, какая из сторон принимается за общность, и какая за единичность. Именно поскольку условия суть еще внутреннее, отвлеченное относительно некоторой действительности, они суть общее, и то, через что они выступают в действительность, есть сочетание их в некоторую единичность. Наоборот, условия суть также отдельное, порозненное явление, которое приобретает единство и значение, а также имеющее общую силу существования лишь в действительности.

Ближайшее отношение, которое должно быть признано здесь между обеими сторонами за отношение условия к обусловленному, может, однако, также считаться отношением причины и действия, основания и следствия; это здесь безразлично; но отношение обусловленности потому ближе соответствует отношению, присущему условному суждению и умозаключению, что условие есть по существу безразличное осуществление, основание же и причина есть, напротив, нечто переходящее через само себя; равным образом, условие есть более общее определение, так как оно обнимает обе стороны этого отношения, ибо действие, следствие и т. д. суть столь же условия причины, основания, сколько вторые суть условия первых.

А есть обусловливающее бытие, поскольку оно, во-первых, есть некоторое непосредственное бытие, безразличная действительность, а, во-вторых, поскольку оно есть также в себе самом случайное, снимающее себя бытие. То, что переводит условия в действительность нового образа, условия которой они суть, состоит в том, что они суть небытие, как отвлеченное непосредственное, бытие в его понятии, ближайшим образом становление; но так как понятие уже не есть переход, то они суть определеннее единичность, относящееся к себе отрицательное единство. Условия суть порозненный, ожидающий и требующий своего употребления материал; эта отрицательность есть опосредывающее, свободное единство понятия. Оно определяет себя, как деятельность, так как этот средний термин есть противоречие объективной общности или полноты тожественного содержания и безразличной непосредственности. Поэтому этот средний термин есть уже не только внутренняя, но сущая необходимость; объективная общность содержит в себе отношение к себе самой, как простую непосредственность, как бытие; в категорическом умозаключении этот момент есть ближайшим образом определение крайних терминов, но в противоположность объективной общности среднего термина он определяет себя, как случайность и тем самым как нечто лишь положенное и также снятое, т. е. возвратившееся в понятие или в средний термин, как единство, которое само в своей объективности есть также бытие.

Заключение следовательно В есть выражает собою то же противоречие, что В есть нечто непосредственно сущее, но также сущее через другое или опосредованное. По своей форме оно есть поэтому то же самое понятие, как и средний термин; они отличаются, лишь как необходимое от необходимости, в совершенно поверхностном противоположении единичности к общности. Абсолютное содержание А и В одно и то же; это лишь два различных названия одной и той же основы для представления, поскольку последнее сохраняет явление различного образа существования и различает необходимое от его необходимости; но если последняя должна бы была отделиться от В, то оно не было бы необходимым. Тем самым тут дано тожество опосредывающего и опосредованного.

3. Условное умозаключение представляет собою ближайшим образом необходимое отношение, как связь посредством формы или отрицательного единства, между тем как категорическое умозаключение есть упроченное через положительное единство содержание, объективная общность. Но необходимость совпадает с необходимым; формальная деятельность перехода обусловливающей действительности в обусловленную есть в себе единство, в коем сняты ранее того освобожденные в безразличное существование определенности, и различение А и В стало пустым словом. Оно есть поэтому рефлектированное в себя единство и тем самым некоторое тожественное содержание, и оно таково не только в себе, но оно через это умозаключение также положено, так как бытие А есть также не свое собственное, а бытие В, и наоборот, вообще бытие одного есть бытие другого, и именно в заключении непосредственное бытие или безразличная определенность есть нечто опосредованное, следовательно внешность сняла себя, и положено ее возвратившееся в себя единство.

Опосредование умозаключения определило себя тем самым, как единичность, непосредственность и относящаяся к себе отрицательность или различающее себя и из этого различения совпадающее с собою тожество, – как абсолютная форма и именно потому объективная общность, тожественное себе содержание. В этом определении умозаключение есть разделительное умозаключение.

с. Разделительное умозаключение

Как условное умозаключение подводится вообще под схему второй фигуры А – Е – В, так разделительное подводится под схему третьей фигуры формального умозаключения Е – А – В. Но средний термин есть наполненная формою общность; она определила себя, как полноту, как развитую объективную общность. Средний термин есть поэтому столько же общность, как и частность и единичность. Как первая, оно есть, во-первых субстанциальное тожество рода, а во-вторых, такое тожество, в которое принята частность, но как равная общности; стало быть, она есть общая сфера, содержащая полноту своих частностей, род, разделенный на свои виды: А, которое есть и В, и C, и D. Но разделение на частности есть также различение или – или, B, С, и D, отрицательное единство, взаимное исключение определений. Далее это исключение есть не только взаимное, и определение есть не только относительное, но равным образом по существу относящееся к себе определение; частное, как единичность, с исключением других.

А есть или В, или С, или D,

но А есть В,

следовательно А не есть ни С, ни D.

Или также:

А есть или В, или С, или D,

но А не есть ни С, ни D,

следовательно оно есть В.

А есть субъект не только в обеих посылках, но и в заключении. В первой посылке он есть общая и разделенная в своем предикате на полноту своих видов сфера; во второй он положен, как определенное или некоторый вид; в заключении, как исключающая единичная определенность. Или иначе он положен положительно уже в нижней посылке, как исключающая единичность, а в заключении, как то определенное, что он есть.

То, что тем самым является вообще, как опосредованное, есть общность А, соединенная с единичностью. Опосредывающее же есть то А, которое составляет общую сферу своих частностей, и нечто определенное, как единичное. То, что есть истина условного умозаключения, единство опосредывающего и опосредованного, положено тем самым в разделительном умозаключении, которое поэтому уже не есть более умозаключение. А именно средний термин, который положен в нем, как полнота понятия, сам содержит в себе оба крайних термина в их полной определенности. Крайние термины в отличие от этого среднего термина суть лишь положение, коему не присуща никакая собственная определенность относительно среднего термина.

Если рассматривать сказанное с принятием в более определенное соображение условного умозаключения, то оказывается, что ему было присуще некоторое субстанциальное тожество, как внутренняя связь необходимости, и некоторое отличенное от последнего отрицательное единство, именно деятельность или форма, переводившая одно существование в другое. Разделительному же умозаключению свойственно вообще определение общности, его средний термин есть А, как род и как нечто вполне определенное; через это единство то прежде бывшее внутренним содержание теперь положено, и наоборот, положение или форма есть не внешнее отрицательное единство в противоположность некоторому безразличному существованию, но тожественно с тем вполне определившимся содержанием. Все формальное определение понятия положено в его определенном различении и вместе в простом тожестве понятия.

Тем самым сняты теперь как формализм умозаключения, так вместе с тем и субъективность умозаключения и понятия вообще. Это формальное или субъективное состояло в том, что опосредывающее средние термины есть понятие, как отвлеченное определение, и потому отлично от тех, чье единство оно составляет. Напротив, при полном развитии умозаключения, при котором положены как объективная общность, так и полнота формальных определений, отличение опосредывающаго и опосредованного отпало. То, что опосредовано, само есть существенный момент своего опосредывающаго, и каждый момент есть полнота опосредованного.

Фигуры умозаключения представляют собою каждую определенность понятия в отдельности, как средний термин, который вместе с тем есть понятие, как долженствование, как требование того, чтобы опосредывающее было своею полнотою. Различные же роды умозаключений представляют собою ступени наполнения содержанием или увеличения конкретности среднего термина. В формальном умозаключении средний термин положен, как полнота, лишь через то, что все определенности, но каждая в отдельности проходят функцию опосредования. В умозаключениях рефлексии средний термин есть единство, внешним образом связующее определения крайних терминов. В умозаключении необходимости он определил себя также, как развитый и целостный, как простое единство, и вследствие того форма умозаключения, состоявшего в различении среднего термина от его крайних, снята.

Тем самым понятие вообще реализовалось; выражаясь определеннее, оно приобрело ту реальность, которая есть объективность. Ближайшая реальность состояла в том, что понятие, разделенное, как отрицательное внутри себя единство и как суждение, полагает свои определения в определенных и безразличных различениях, а в умозаключении противопоставляет им само себя. Так как оно таким образом есть лишь внутреннее этой своей внешности, то через развитие умозаключений эта внешность совпадает с внутренним единством; различные определения через опосредование, в коем они ближайшим образом объединяются лишь в некотором третьем, возвращаются в это единство, и внешность тем самым представляет собою понятие в ней самой, понятие, которое поэтому также уже не отличается от нее, как внутреннее единство.

Но определение понятия, рассматриваемое, как реальность, есть, наоборот, также некоторое положение. Ибо не только этот результат представляет собою, как истину понятия, тожество его внутренности и внешности, но уже моменты понятия в суждении остаются также в их взаимном безразличии, определениями, имеющими значение лишь в их отношении. Умозаключение есть опосредование, полное понятие в своем положении. Его движение есть снятие этого опосредования, в коем нет ничего в себе и для себя, а каждое есть лишь через посредство другого. Поэтому результат есть некоторая непосредственность, возникшая через снятие опосредования, бытие, которое равным образом тожественно с опосредованием, которое есть понятие, восстановившее само себя из своего инобытия и в своем инобытии. Это бытие есть поэтому некоторая вещь (Sache), сущая в себе и для себя, – объективность.

Второй отдел

Объективность

В первой книге объективной логики отвлеченное бытие было изображено, как переходящее в существование, но также возвращающееся в сущность. Во второй сущность оказывается определенною, как основание, тем самым переходящее в осуществление и реализуемое в субстанцию, опять-таки возвращающуюся в понятие. Теперь относительно понятия ближайшим образом показано, что оно определяет себя, как объективность. Само собою ясно, что этот последний переход по своему определению тожествен тому, что в прежнее время допускалось в метафизике, как умозаключение от понятия, именно от понятия Бога к его существованию, или как так называемое онтологическое доказательство бытия Бога. Известно также, что возвышеннейшая мысль Декарта, что Бог есть то, понятие чего включает в себя Его бытие, после того, как она понизилась до плохой формы формального умозаключения, именно до формы этого доказательства, была побеждена критикою разума и тою мыслию, что существования нельзя выколупать из понятия. Нечто касающееся этого доказательства было объяснено уже ранее в первой книге; так как бытие исчезло в своей ближайшей противоположности – небытии, и истиною обоих оказалось становление, то было обращено внимание на смешение, возникающее в том случае, если при некотором определенном существовании имеют в виду не его бытие, а его определенное содержание, и потому полагают, что при сравнении этого определенного содержания, напр., ста талеров, с некоторым другим определенным содержанием, напр., с контекстом моего восприятия, состоянием моего имущества, может быть различено, совпадает или нет первое содержание с вторым; как будто в этом случае говорится о различении бытия и небытия или даже о различении бытия и понятия. Далее там же и во второй книге было объяснено входящее в онтологическое доказательство определение совокупности всех реальностей. Но существенного предмета этого доказательства, связи понятия и существования, касается только что законченное рассмотрение понятия и всего развития, через которое оно определило себя, как объективность. Понятие, как абсолютно тожественная себе отрицательность, есть определяющее само себя; было замечено, что уже поскольку оно решается быть единичностью суждения, оно полагает себя, как реальное, сущее; эта еще отвлеченная реальность завершает себя в объективности.

Если бы могло показаться, что переход понятия в объективность есть нечто иное, чем переход понятия Бога в Его существование, то надлежало бы с одной стороны сообразить, что определенное содержание, Бог, ни в чем не изменяет хода логического развития, и что онтологическое доказательство есть лишь применения этого хода логического развития к тому частному содержанию. С другой стороны, существенно важно припомнить сделанное выше замечание о том, что субъект лишь в своем предикате приобретает определенность и содержание, а ранее того, чем бы первый ни был для чувства, воззрения и представления, он есть для познания через понятие лишь одно название; в предикате же вместе с определенностью возникает и реализация вообще. Предикаты же должны быть понимаемы, как сами еще заключенные в понятии, стало быть, как нечто субъективное, с коим еще не совершается выхода к существованию; поэтому с одной стороны конечно реализация понятия еще не завершена в суждении. Но, с другой стороны, и определение некоторого предмета только через предикаты, без того, чтобы оно было вместе с тем реализациею и объективированием понятия, есть нечто столь субъективное, что оно также еще не есть истинное познание и определение понятия предмета; нечто субъективное в смысле отвлеченной рефлексии и чуждых пониманию представлений. Бог, как живой Бог и еще более как абсолютный дух, познается лишь в Его деянии. Человеку уже рано дано указание познать Его в Его делах; из них лишь могут проистекать те определения, которые именуются Его свойствами, равно как также лишь в них содержится Его бытие. Таким образом понимающее познание Его действия, т. е. Его самого, схватывает понятие Бога в Его бытии и Его бытие в Его понятии. Бытие для себя или даже существование есть столь бедное и ограниченное определение, что трудность найти последнее в понятии может произойти лишь от того, что не принимается в соображение, что же такое есть само бытие или существование. Бытие, как вполне отвлеченное, непосредственное отношение к себе самому, есть не что иное, как отвлеченный момент понятия, который есть отвлеченная общность, приводящая к тому, что и то, что требуется от бытия, находится вне понятия; ибо хотя она есть момент понятия, но она есть также отличение, отвлеченное суждение о нем, как противопоставленном самому себе. Понятие, даже формальное, уже непосредственно содержит в себе бытие в истинной и более богатой содержанием форме, поскольку понятие есть относящаяся к себе отрицательность, единичность.

Но конечно непреодолима трудность найти в понятии вообще и равным образом в понятии Бога бытие, если последнее должны быть таким, какое должно быть чем-то присущим контексту внешнего опыта или форме чувственного восприятия, как сто талеров в составе моего имущества, чем-то схватываемым рукою, а не духом, видимым по существу внешнему, а не внутреннему оку; если именуется бытием, реальностью, истиною то, что свойственно вещам, как чувственным, временным и преходящим. Если философствование о бытии не возвышается над чувственностью, то оно осложняется тем, что и в понятии оно не освобождается от мысли лишь отвлеченной, которая противоположна бытию.

Уже привычка принимать понятие за нечто столь одностороннее, как отвлеченная мысль, может служить препятствием к признанию того, что предположено ранее, именно к переходу от понятия Бога к Его бытию, как приложению изложенного логического процесса объективирования. Но если, как делается обыкновенно, согласиться с тем, что логическое, как формальное, составляет форму для познания всякого определенного содержания, то следует по меньшей мере допустить это отношение, если только вообще не остановиться, как на чем-то окончательном, на противоположении понятия объективности, на ложном понятии и столь же ложной реальности. Однако, при изложении чистого понятия было еще далее указано, что оно есть само абсолютное, Божеское понятие, так что поистине тут имело бы место не отношение некоторого приложения, но сказанный логический процесс был бы непосредственным изображением самоопределения Бога к бытию. Но при этом следует заметить, что поскольку понятие должно быть изображено, как понятие Бога, оно должно быть понимаемо, уже как принятое в идею. Это чистое понятие протекает конечные формы суждения и умозаключения потому, что оно в себе и для себя еще не положено, как единое с объективностью, но понимается еще, как становление последней. Таким образом и эта объективность не есть еще осуществление Бога, показывающаяся в идее реальность. Но все же объективность настолько же содержательнее и выше бытия или существования в онтологическом доказательстве, насколько чистое понятие содержательнее и выше, чем та метафизическая пустота совокупности всех реальностей. Однако я оставляю до другого раза ближайшее рассмотрение того многообразного недоразумения, которое внесено логическим формализмом в онтологическое, равно как и в другие так называемые доказательства существования Бога, также как и кантовой критики их, равно как восстановление ценности и важности ее основных мыслей через обнаружение ее истинного значения.

Как было упомянуто, уже имели место многие формы непосредственности, но в различных определениях. В сфере бытия она есть самое бытие и существование; в сфере сущности – осуществление и затем действительность и субстанциальность, в сфере же понятия, кроме непосредственности, как отвлеченной общности, она оказывается теперь объективностью. Эти выражения могли бы, если бы не имелась в виду точность философского различения понятий, быть употребляемы, как синонимы; сказанные определения вытекают из необходимости понятия. Бытие есть вообще первая непосредственность, а существование – она же с первою определенностью. Осуществление и вещь есть непосредственность, возникающая из основания, из снимающего себя опосредования простой рефлексии сущности. Действительность же и субстанциальность есть непосредственность, происходящая из снятого различения еще несущественного осуществления, как явления, и его существенности. Наконец, объективность есть непосредственность, к коей понятие определяет себя через снятие своей отвлеченности и опосредования. Философия имеет право выбирать из языка повседневной жизни, созданного для мира представлений, такие выражения, которые кажутся близко подходящими к определениям понятия. Нет надобности стремиться к доказательству того, что с выбранным из языка повседневной жизни словом в этой же жизни связано то же понятие, для коего его употребляет философия, ибо повседневная жизнь имеет не понятия, а представления, и сама философия должна познать понятие того, что вне ее есть только представление. Поэтому должно довольствоваться тем, если для представления при тех его выражениях, которые употребляются для философских определений, предносится нечто приблизительно означающее различения последних, ибо при таких выражениях может иметь место то, что в их оттенках узнаются представления, более близко относящиеся к соответствующим им понятиям. Быть может многим труднее допустить, что нечто может быть без того, чтобы осуществляться; но по меньшей мере не станут, напр., смешивать бытие, как связку суждения, с выражением осуществляться и говорить: этот товар осуществляется, как дорогой, пригодный и т. д., деньги осуществляются, как металл[7 - В одном французском отчете, в котором начальник сообщает, что он ожидал обычно около утра поднимающегося у острова ветра для того, чтобы пристать к берегу, является выражение: le vent ayant еtе longtemps sans exister; здесь это различие возникло по примеру прочих оборотов речи, напр. il a еtе longtemps sans m’еcrire.]; а бытие и явление, явление и действительность, равно как простое бытие в противоположность действительности, также конечно различаются, а еще более все эти выражения отличаются от объективности. Но если следует также употреблять синонимы, то философия и помимо того должна иметь право пользоваться таким пустым избытком языка для своих различений.

По поводу аподиктического суждения, в котором, как в завершении развития суждения, субъект утрачивает свою противоположную предикату определенность, было упомянуто о вытекающем из того двояком значении субъективности, именно как понятия, а также как противоположных ему внешности и случайности. Таким же образом и для объективности является двоякое значение – противостат самостоятельному понятию, но быть также сущею в себе и для себя. Так как объект в этом смысле слова противостоит высказываемому в субъективном идеализме, как абсолютная истина, я=я, то объект есть многообразный мир в его непосредственном существовании, с коим я или понятие полагает себя лишь в бесконечной борьбе, дабы через отрицание этого ничтожного в себе другого первой очевидности себя самого достигнуть действительной истины своего равенства с собою. Таким образом в более неопределенном смысле слова объект означает вообще предмет для какого-либо интереса и деятельности субъекта.

Но в противоположном смысле слова объективное означает такое сущее в себе и для себя, которое свободно от ограничения и противоположности. Разумные основоначала, совершенные произведения искусства и т. д. называются объективными постольку, поскольку они свободны и выше всякой случайности. Хотя разумные теоретические или нравственные основоначала принадлежат лишь субъективному сознанию, тем не менее то, что в них есть в себе и для себя, именуется объективным; познание истины полагается в познании объекта свободным от примеси субъективной рефлексии, а праведное действие в следовании объективным законам, которые способны влиять без субъективного происхождения и без воздействия, связанного с произволом и его необходимостью.

С теперешней точки зрения нашего изложения объективность имеет ближайшим образом значение в себе и для себя сущего бытия понятия, понятия, которое в своем самоопределении сняло положенное опосредование в непосредственном отношении к самому себе. Тем самым эта непосредственность сама непосредственна и совершенно проникнута понятием, равно как ее полнота непосредственно тожественна его бытию. Но так как далее понятие также должно восстановить свободное бытие в себе своей субъективности, то некоторое отношение последней привходит к объективности, как цель, причем непосредственность объективности становится относительно последней отрицательною и определяемою через ее деятельность и тем самым получает иное значения – бытия, само по себе ничтожное, поскольку оно противостоит понятию.

Теперь, во-первых, объективность есть в ее непосредственности, моменты коей ради полноты всех моментов находятся в самостоятельном безразличии, как объекты один вне другого и в ее отношении обладают субъективным единством понятия, лишь как внутренним или как внешним; механизм. Но так как в нем

во-вторых, это единство оказывается имманентным законом самих объектов, то его отношение становится его своеобразным основанным через его закон различием и отношением, в коем снимает себя его определенная самостоятельность; химизм.

В-третьих, это существенное единство объектов положено именно, как отличенное от их самостоятельности; оно есть субъективное понятие, но положенное, как относящееся в самом себе и для себя к объективности, как цель; телеология.

Так как цель есть понятие, положенное, как относящееся в нем самом к объективности и снимающее через себя свой недостаток субъективности, то ближайшим образом внешняя целесообразность через реализацию цели становится внутреннею или идеею.

Первая глава

Механизм

Так как объективность есть возвратившаяся в свое единство полнота понятия, то тем самым положено нечто непосредственное, которое есть в себе и для себя такая полнота, а также положено, как такая, но в котором отрицательное единство понятия еще не отделилось от непосредственности этой полноты; или иначе в котором объективность еще не положена, как суждение. Поскольку она имеет имманентно внутри себя понятие, то ей присуще и различение последнего; во ради объективной полноты различенное составляет полные и самостоятельные объекты, которые поэтому в их взаимоотношении относятся, как самостоятельные и остаются во всяком соединены внешними один относительно другого. Характер механизма составляет то, что какое бы отношение ни имело места между тем, что соединено, это отношение ему внешне, не соответствует его природе, и если оно даже связано с видимостью некоторого единства, оно остается лишь сочетанием, смесью, кучею и т. д. Как материальный механизм, так и духовный состоит в том, что соотносящееся в духе остается и взаимно и относительно него самого внешним. Механический образ представления, механическая память, привычка, механический образ действия означают, что тому, кто что-либо воспринимает или делает, недостает своеобразного духовного проникновения и участия. Правда, хотя его теоретический или практический механизм не может иметь места без его самодеятельности, без некоторого стремления и сознания, но им однако не хватает свободы индивидуальности, и так как она тут не обнаруживается, то такое действие является лишь внешним.

А. Механический объект

Объект, как выяснилось, есть умозаключение, опосредование которого разрешено и потому стало непосредственным тожеством. Он есть в себе и для себя общее; общее не в смысле некоторой совместности качеств, но такое, которое проникает собою частность и есть в последней непосредственная единичность.

1. Поэтому, прежде всего в объекте не различены материя и форма, так чтобы первая была самостоятельным общим объекта, а вторая – его частностью и единичностью; такого отвлеченного различения единичности и общности в нем по его понятию не существует; если он рассматривается, как материя, то он должен считаться материею, оформленною в себе и для себя. Равным образом он может быть определен, как вещь с ее свойствами, как целое, состоящее из частей, как субстанция с акциденциями, и по прочим отношениям, вообще отношениям рефлексии; но эти отношения уже слились в понятие; поэтому объект не имеет ни свойств, ни акциденций, ибо они отделимы от вещи или субстанции, в объекте же частность совершенно рефлектирована в полноту. Частям некоторого целого, правда, присуща та самостоятельность, которая свойственна различениям объекта, но эти различения сами по существу суть объекты, полноты, не имеющие относительно целого такой определенности, как части.

Поэтому объект ближайшим образом есть неопределенное, поскольку в нем нет никакой определенной противоположности; ибо он есть возвратившееся в непосредственное тожество опосредование. Поскольку понятие есть по существу определенное, объект имеет в нем хотя полную, но все же неопределенную, т. е. безотносительную множественность, образующую собою ближайшим образом столь же неопределимую далее полноту; стороны, части, могущие быть в нем различенными, принадлежат некоторой внешней рефлексии. Поэтому то совершенно неопределенное различение состоит лишь в том, что даны многие объекты, из коих каждый содержит в себе свою определенность, лишь как рефлектированную в своей общности, а не показывающуюся во вне. Так как для объекта существенна эта неопределенная определенность, то он внутри себя самого есть такая множественность и должен считаться сложным, агрегатом. Но он не состоит из атомов, ибо последние, не будучи полнотами, не суть объекты. Лейбницева монада скорее заслуживает название объекта, так как ей присуща полнота представления мира, но замкнутая в своей интенсивной субъективности она должна быть по существу по меньшей мере единым внутри себя. Однако, монада, определенная, как исключающее единое, есть лишь почерпнутый из рефлексии принцип. Но она есть объект отчасти постольку, поскольку основание ее многообразных представлений, развитых, т. е. положенных определений ее лишь в себе сущей полноты лежит вне ее, отчасти постольку, поскольку для монады также безразлично образовать вместе с другими монадами некоторый объект; тем самым она в действительности не есть нечто исключающее, определенное для самого себя.

2. А так как объект есть полнота определенности, но в силу своей неопределенности и непосредственности не есть ее отрицательное единство, то объекты безразличны к определениям, как единичные, определенные в себе и для себя, равно как один к другому. Из одного объекта поэтому не могут быть поняты другие, равно как один из другого; его полнота есть форма общего рефлективного бытия его многообразия в неопределенной в самой себе единичности вообще. Правда, ему присущи определенности, которые он имеет в нем; но форма, образующая различение объектов и соединяющая их в некоторое единство, есть внешняя, безразличная; она есть некоторое опосредование, или далее некоторый порядок, известное распределение (Arrangement) частей и сторон; это сочетания, безразличные для того, что соотносится.

Тем самым объект, как некоторое существование вообще, имеет определенность своей полноты вне его, в других объектах, эти последние опять-таки вне их и т. д. до бесконечности. Возврат в себя этого движения в бесконечность правда, также должен быть признан и представлен, как некоторая целостность, как мир, который однако есть не что иное, как замкнутая в себя посредством неопределенной единичности общность, некоторая вселенная.

Поскольку таким образом объект в своей определенности равным образом безразличен относительно нее, он через самого себя указывает на свое определенное бытие вне себя, дабы быть определяющим для объектов, относительно коих он однако точно также безразличен. Поэтому, здесь нигде не имеет места принцип самоопределения; детерминизм – точка зрения, на которой стоит познание, поскольку для него истинное есть объект, каким он тут ближайшим образом оказался, – дает для каждого его определения определение некоторого другого объекта, но это другое также безразлично как относительно своей определенности, так и относительно своей активности. Поэтому сам детерминизм также столь же неопределен в своем движении в бесконечность; он может быть по произволу остановлен на любом пункте и удовлетвориться этим, так как объект, к коему он перешел, замкнут в себе, как формальная целостность, и безразличен относительно своей определимости чем-либо другим. Вследствие того объяснение определения некоторого объекта и совершаемое для этой цели движение вперед этого представления есть лишь пустое слово, так как в другом объекте, к коему оно переходит, нет никакого самоопределения.

3. Поскольку же определенность некоторого объекта заключается в некотором другом, то между ними не существует никакого определенного различия; определенность есть лишь двойная, сначала в одном, затем в другом объекте, нечто просто лишь тожественное, и объяснение или понимание тем самым тавтологическое. Эта тавтология есть внешнее, пустое движение туда и сюда; так как определенность не получает от взаимно безразличных объектов никакого своеобразного различения и потому лишь тожественна, то существует лишь одна определенность; и в том, что она двойная, именно и выражается эта внешность или ничтожество различения. Но вместе с тем объекты самостоятельно противостоят один другому, поэтому они остаются в этом тожестве просто внешними. Тем самым дано противоречие между полный взаимным безразличием объектов и между тожеством их определенности или их полною внешностью в тожестве их определенности. Это противоречие есть таким образом отрицательное единство многих просто отталкивающихся в нем объектов, – механический процесс.

В. Механический процесс