Миссисипские пираты

– Вперед! Отомстим!

И Келли увидел перед собой Джорджину. В то же мгновение дуло винтовки Милза уставилось на него. Но Боливар успел подтолкнуть руку виргинца, и пуля ушла в сторону, а сам он упал, лишившись чувств от удара, который нанес ему негр головой в грудь. Келли, избавленный от опасности верным слугой, перерубил последний канат, удерживавший пароход, и «Ван-Борен», подхваченный течением, начал отделяться от берега.

– Ты не уйдешь от меня! – воскликнула Джорджина. – Я здесь и могу расквитаться с тобой!

Келли обернулся к молодой женщине, в глазах которой светилась какая-то бешеная радость. Не помня себя от ярости, он замахнулся и вонзил лезвие ножа его ей в плечо по самую рукоять. Она упала, обвивая руками колени атамана, и этот миг стал роковым для него: он нагнулся, чтобы освободиться от нее, и тут пуля Уильяма раздробила ему череп.

«Ван-Борен» шел быстро, но находился не более чем в двухстах метрах от Хелены, когда к городу подошел «Черный Сокол». Матросы готовились уже причалить, но капитан Килборн, заслышавший еще издали перестрелку, спросил в рупор:

– Что здесь происходит?

Ему отвечали, однако несколько выстрелов с «Ван-Борена» объяснили лучше всяких слов, в чем было дело. Он крикнул тотчас вниз:

– Машинам полный ход! Мы должны нагнать разбойников!

«Черный Сокол» недаром носил свое название, он отличался быстроходностью и теперь, коща погоня началась, несся действительно как птица. Кочегары работали не покладая рук, солдаты и матросы подносили уголь. Но и «Ван-Борен» не уступал своему сопернику в легкости хода, а пираты подливали сало в огонь, стараясь довести давление пара до предела. Они не думали о возможной опасности, поглощенные лишь мыслью о спасении. С ними не осталось никого, кто мог их образумить.

Вдруг «Ван-Борен» дрогнул и весь окутался облаком пара. Еще секунда, и раздался оглушительный взрыв, в воздухе замелькали обломки дерева, человеческие тела. На берегу раздались радостные крики, но к ним примешивались стоны раненых и вопли женщин, искавших своих мужей и сыновей. В воде барахтались еще два человека, борясь друг с другом. Один из них был Том Барнвель.

– Прочь! – кричал он желавшим их разнять. – Этот мерзавец принадлежит мне, только мне!

Он вытащил из воды свою жертву и отказался от помощи даже близких друзей.

– Нет, Брэдшоу, – говорил он своему недавнему знакомцу, почти не помня себя, – нет, я хочу один… я ему обещал… Мария! Я веду его к тебе.

Почти не замечая ничего, не слыша ничьих речей, он приволок Сандерса к дому Дейтонов и втолкнул его в прихожую. Там не было никого. Адель, хоть и потрясенная всем виденным и перенесенным, не потеряла присутствия духа и увела Люси в самую дальнюю комнату, так что бедная женщина, все ожидавшая своего мужа, не знала ничего о постигшей его участи. В комнате Марии находились только миссис Смарт и Нэнси. Миссис Смарт плакала, а мулатка стояла на коленях перед постелью, на которой лежало уже бездыханное тело.

Вдруг дверь отворилась, раздался радостный возглас:

– Вот он, Мария! Вот он! – и Том подтащил Сандерса к ногам его жертвы.

Обе женщины вскрикнули от ужаса. Том остановился, устремив взгляд на лицо покойницы. Лучи солнца, проникавшие сквозь кисейные занавеси, окружали голову умершей тихим сиянием.

Бедный молодой человек вздрогнул, выпустил из рук убийцу, подошел к кровати и упал на колени перед телом той, которую боготворил…

Сандерс воспользовался этой минутой и скрылся. С того дня Том не видел его более.

Глава XXXVII

Эпилог

Вслед за равноденственными бурями, которые потрясают вековые леса и отгоняют дальше к югу летний зной, на севере штатов, вместе с перелетом птиц и роскошной осенней окраской деревьев, наступает то чудное время года, которое американцы зовут «индейским летом», над плодоносной землей сверкает в течение месяца лазурное безоблачное небо. Настает время, когда сытые, жирные медведи разгуливают среди белых дубов и высоких камедников, влезая на самые высокие деревья, чтобы полакомиться плодами или высосать мед из сот, то время, когда гепарды преследуют оленей, дикие индейки собираются в стада, чтобы вдоволь насытиться падающими желудями и семенами, а белки снуют по ветвям, выбирая себе лучшие орешки, и стаи голубей летят тучами на юг.

Вся природа дышит негой, как бы отдыхая от треволнений прекрасным «индейским летом», соответствующим «бабьему лету» в европейских странах.

В один из таких тихих и светлых дней два всадника ехали по дороге, ведущей от города Чероки, на берегу Апалакико, к большой богатой плантации. Они остановились на минуту у садовых ворот, любуясь раскинувшейся перед ними картиной. Стоявший в саду одноэтажный дом был окружен широкой верандой. К нему вела аллея, окаймленная китайскими тутовыми деревьями, в громадных ветвях которых прыгали голубые зяблики – охотники до тутовых ягод. Густые кусты дикого мирта и апельсиновые деревья с золотистыми плодами полузакрывали от взгляда ведущие на веранду ступени.

– Надо признаться, Уильям, – сказал один из всадников, – что Джеймс выбрал великолепное место для своего жилья.

– И приложил невероятные усилия, чтобы перетащить сюда и вас с моей тещей, но вы заупрямились, как обычно.

– Верно, Кук, но я не могу расстаться с моим гнездом, где можно так славно охотиться. Что здесь? Мы проехали сегодня семь миль, не встретив ни оленьего, ни медвежьего следа. Что ни говори, Уильям, но в Арканзасе привольнее и тебе, и мне. Ворота не заперты, я надеюсь? Эй, кто там есть!

Какой-то мулат показался на веранде и подбежал к приезжим.

– Дома твой хозяин, Дан? – спросил Кук.

– Нет, ваша милость. Ах, да это мистер Лейвли и мистер Кук! А я и не узнал сразу! Вот будет рада моя госпожа. А я и подавно!

И он принялся целовать руки у старика и его зятя.

– Ну, будет, будет, Дан! – сказал Кук. – Все ли у вас благополучно?

– Все, мистер Кук! И моя нога зажила! Пусть «мертвецкий доктор» ищет теперь другую мулатскую ногу.

– А твой хозяин совершенно поправился?

– Еще не совсем… Нэнси, проведи господ, а я лошадей уведу.

– Ай, что я сделал! – вскричал старик, уже подходя к дому. – Дан! Воротись с лошадью, Дан!

– Что с вами? – спросил Уильям с удивлением.

Но старик не успел ему ответить, потому что услышал веселый возглас:

– Милости просим! Дорогой папа… братец…

Адель, ставшая миссис Лейвли, радостно обнимала приезжих.

– Пойдемте в комнаты, – говорила она. – Джеймс недалеко, его сейчас позовут. Вы оставили что-нибудь в чересседельных сумках? Нэнси все принесет.

Но старик так переминался с ноги на ногу, что Адель невольно взглянула вниз и засмеялась.

– Вижу, в чем дело! – сказала она. – Вы опять без башмаков.

– Они там… в чемодане, – проговорил он в смущении.

– А чулки потерялись дорогой, – сказал Кук. – Мы положили их в шапку, да и выронили.

Старик погрозил зятю, но Адель обещала замять дело и провела гостей в дом, куда через минуту прибежал и Джеймс. Рука его, пострадавшая при схватке в Хелене, была на перевязи, но он был свеж и бодр, как и прежде. Миссис Дейтон, в глубоком трауре, была тут же. Она, видимо, очень грустила, но миловидное лицо ее немного оживилось с приездом гостей. Им пришлось ответить на многочисленные вопросы и подробно рассказать о здоровье миссис Лейвли, миссис Кук и детей, а также Красавчика, прочих собак, коровы и ее теленка. Но лишь только разговор касался происшествий в Хелене, Адель заминала его каким-нибудь новым вопросом. Когда она вышла из комнаты вместе с Люси, Уильям сказал старику:

– Теперь можете дать волю своему языку.

– Что такое? – спросил тот. – Я согласен говорить все мою жизнь только о чулках и башмаках, если я что-нибудь понимаю!

– Не надо никогда упоминать Хелену при миссис Дейтон, – сказал Джеймс.

– Да разве она не знает всего?