Отмороженный

Отмороженный
Фридрих Евсеевич Незнанский

Марш Турецкого
Его убили, когда он выходил из своей машины, среди бела дня. Выстрела никто не слышал. Убийцу никто не видел. Первым был убит известный банкир. За этим последовала серия загадочных убийств очень влиятельных людей. Герою романов Ф. Незнанского старшему следователю по особо важным делам при Генеральном прокуроре РФ Александру Турецкому пришлось соприкоснуться с тайнами, плата за которые – смерть.

Фридрих Незнанский

Отмороженный

Часть первая

Список киллера

1

Когда раздался телефонный звонок, мы с женой замерли и в упор посмотрели друг на друга. Тем более что это не составляло никакого труда.

– Ты же говорил, что отключил телефон! – возмутилась она.

– А разве не ты собиралась его отключить? – огрызнулся я, откидываясь на спину.

– Наверняка твой Меркулов, – сказала она, отворачиваясь.

Черт знает что. Никакой личной жизни. Было позднее утро, те самые полчаса перед тем, как проснется дочка и когда мои возможности начинали совпадать с ее желаниями. Вечером я валюсь с ног, мне бы добраться до подушки, а рано утром Ирина ни о чем таком не желает слышать.

Потом проснется дочка – и пошло-поехало…

Что касается Меркулова, то на него похоже. Дозвонится, даже если отключить телефон. И всегда не вовремя. Возлежу ли я в ванне или нахожусь в позе орла на отечественной сантехнике.

И еще недоволен, если не подхожу сразу.

Пришлось встать, накинуть на плечи простыню и тащиться в коридор. (Жена запретила ставить аппарат у изголовья. И правильно, вообще-то говоря.)

– Александр Борисыч! – начал Меркулов, своей начальственной интонацией выражая недовольство. – Долго спите.

– Компенсирую недостаточность своего должностного оклада, – ответил я.

– Тебе не звонили вчера из Минобороны?

– Только их мне не хватало. – Я вздохнул. – Опять генералы-дачестроители?

– Угадал! – злорадно сказал Меркулов. – Твой любимый генерал Тягунов, на которого ты дело вел. Хочет с тобой пообщаться. И только с тобой.

– Зря я его не посадил, – сказал я. – Хоть бы дал теперь выспаться. И потом, чем занимается у нас военная прокуратура? Все эти дела их подследственности.

– С ними все согласовано. Тягунов хочет иметь дело только с тобой. Очень ему понравилось, как ты под него копал. И почти посадил. Уже две смены белья и вещмешок сухарей приготовил… Такое не забудешь.

– Ладно, будет издеваться-то, – пробурчал я, начиная поеживаться от холода.

С Тягуновым как получилось. Дача стоила миллиард, не меньше. Три этажа, подземный гараж, со всеми делами. Был я там. Походил, посмотрел, полазил. Один раз – официально: производил обыск и осмотр помещения с санкции Константина Дмитриевича Меркулова, другой раз навестил этот замок частным образом. В первый раз, когда я делал замеры, солдатиков успели куда-то отослать. Вокруг меня были сплошь ухмыляющиеся рожи штатских строителей. Во второй – служивые, сплошь дембеля, были на месте.

Закончат дом – поедут домой. Такая формулировочка.

Лично я в этом доме жить бы не стал. Это сколько надо народу, чтобы содержать в чистоте комнаты? И сколько замков, запоров, собак и телохранителей? Потом понял, в чем тут дело. У соседа, генерал-лейтенанта, – дача двухэтажная. С бассейном. И твоя жена, поди, каждую ночь нашептывала: негоже тебе, генерал-полковнику, замминистра, иметь такую же. А как же субординация? У него две звезды на погоне, и этажа два. У тебя три звезды. Значит, этажей – не меньше трех. Попробуй сошлись на офицерскую честь и достоинство – запилит насмерть. Как она в глаза будет смотреть соседней генеральше? Будто муж у нее не генерал-полковник, а просто полковник. Можно сказать, разжалованный.

Солдатики ни на что не жаловались. Скорее бы домой. И потом, тут лафа. Ни нарядов, ни строевой. Кормят от пуза. Сама генеральша, когда приезжает, пироги собственной выпечки привозит. Нестарая еще. В теле. Бывает, зовет с собой Мансура, ефрейтора, домой – помочь шторы повесить или мебель передвинуть. Мансур возвращался, отмалчивался, а когда она снова приезжала, краснел, если на него поглядывала.

Но не за этим я туда ездил. Плевать мне на личную жизнь третьей жены генерала. Да хоть десяток их у него. Я больше в процентовки и наряды смотрел, рассеянно прислушиваясь к тому, что мне нашептывали.

А нашептывали все громче и настойчивее. И все больше штатские строители – прорабы и бригадиры. Особенно когда стали им задерживать зарплату. Мода такая по стране пошла – не платить. Нет денег – и точка. Эпидемия, можно сказать. Как круговая порука у банкиров и работодателей.

Тут у мужиков языки и развязались. Солдатикам все равно, а этим семьи кормить. Это что ж, говорили, деется? Частное дело, наличными платил, а теперь, говорит, банк перестал выдавать. Врет, поди? Нельзя ли проверить? Так у него спросите, говорю. Я за другим к вам на семьдесят девятый километр Минского шоссе мотаюсь. Вот откуда у него вообще деньги взялись, которыми он вам раньше исправно платил? Оклад у него – тьфу, вы, ребята, на него вкалывая, вдвое больше имеете. Что никак не согласуется с законами школьной арифметики.

Конечно, не надо было им это говорить, но как иначе стимулировать дачу ими правдивых показаний, я не знал. Ворюга, соглашались мужики. Но мы-то ничем не лучше. При развитом застое весь народ был несуном и грызуном. Дырки в заборах все шире и шире разгрызались. Хоть на танке выезжай. Только сколько там возьмешь? Сейчас куда лучше условия. И дыры этой в заборе не надо. А уж возможности, не говоря о потребностях… Так что мы, господин следователь по особо важным делам, товарища генерал-полковника не столько осуждаем, сколько им восхищаемся. Большому кораблю, сами знаете, какое плавание. Так что не взыщите. Поговорить можно, но о протоколе даже не мечтайте. А этот дом – что дом? Как построился, так и развалиться может. Особенно если подпалить с четырех углов. Включим ему счетчик, куда денется…

И все же я докопался, несмотря на сочувственный нейтралитет рабочего класса и грезящего о дембеле воинства. Все то же – торговля подержанными машинами, доставленными из Германии. Даже скучно стало. Осталось только напрямую спросить прославленного полководца, откуда у него такие денежки, предъявить ему обвинение и подшить к делу обвинительное заключение.

И вдруг на другой день снова звонок. Как всегда, не вовремя. Опять я повздорил с женой насчет того, кто не отключил телефон, опять она ополчилась на мерзкую привычку Кости Меркулова звонить ни свет ни заря. Но на этот раз голос был незнакомый. И очень жизнерадостный. Скорее даже какой-то жизнеутверждающий. Оказалось, помощник генерала Тягунова – господин Горюнов Сергей Андреевич.

– Вы ведь хотели переговорить с Геннадием Матвеевичем, не так ли? – спросил он.

– Не переговорить, а доставить приводом на допрос, – довольно резко поправил его я.

В гробу я видел всех этих генеральских помощников, звонящих в момент супружеской близости!

– А вы не желали бы для начала переговорить с его банкиром – Савранским Борисом Львовичем, владельцем коммерческого банка «Сатурн»? – спросил он еще более приподнятым тоном.

Я поперхнулся. Всего можно ждать от наших генералов, но о том, что они даже имеют собственных банкиров, я слышал впервые.

– Не расслышал ваше звание, Сергей Андреевич, – сказал я, чтобы что-то сказать.

– Я штатский, – весело откликнулся он. – Можете просто – Сергей. Так что скажете насчет вашей встречи с Борисом Львовичем, которую он уже запланировал на завтра с двух десяти до двух двадцати?

Это была наглость. Банкир, видишь ли, уделил мне время – десять минут! И небось подсчитал, какие от этой благотворительной акции понесет убытки.

– Я могу вашего банкира вызвать к себе в следственную часть повесткой! – вспылил я, и жена осторожно погладила, успокаивая меня, по голому плечу.

– Не вызовете, – от души развлекался генеральский помощник. – Могу поспорить на сотню баксов. Или даже на три.

– Которые вам выделит ваш банкир? – усмехнулся я.

– Ну, – произнес он голосом жлоба, разговаривавшего с лохом, потом спохватился и снова перешел на официальный тон, который ему нелегко давался. – Так что передать господину Савранскому?

– Что я жду его в это же время у себя в следственной части Генпрокуратуры. И продержу у себя столько, сколько сочту нужным.

И бросил трубку.

– Ты, папа, злой! – приоткрыла дверь моя четырехлетняя дочь Ниночка. – Я тебя такого больше любить не буду. – И топнула красным крохотным башмачком.