Убей, укради, предай

— Не совсем так, — замотал головой Реддвей. — Нырять не нужно. Понимаешь, Алекс, я верю в Америку и верю своему президенту и буду воевать, если нужно, за него и мою страну. И в отчете, который попадет к нему, напишу все, что смогу узнать. Вопрос в другом: а вы верили своему бывшему президенту? Если я скажу, что он главный сукин сын, что он обо всем знал и все покрывал за деньги, вы будете воевать? Против меня?

— Господа еще чего-нибудь желают? — официант опять явился и ненароком смахнул со стола рюмку Турецкого. — Прошу прощения, заменю в сей момент! Прикажете подавать горячее?

— Сказали тебе, потом! — Грязнов дождался рюмки Турецкого и плеснул всем еще по пятьдесят. — Мужики, надо выпить. У меня лично от таких философских вопросов всегда аппетит просыпается.

Но Реддвей был настроен конкретно, он желал получить ответ, причем однозначный и прямо сейчас:

— Да или нет?

— Не знаю, — честно признался Турецкий. — С тобой лично и за президента как символ я воевать, наверное, не буду. Но в то, что он был самым главным сукиным сыном, я тоже не верю. Мафия эти деньги отмывала, вот в это я верю. А значит, с ней и надо разбираться.

— Нет у вашей мафии таких денег, — отрезал Реддвей. — Эти ваши «новые русские», на которых все валят наши газетчики, не могли заработать столько ни на рэкете, ни на порнографии, ни даже на наркотиках и оружии. Они, как и я, в этой истории козлы отпущения. А вот Чеботарев — фигура…

— Господа еще чего-нибудь желают? — тот же официант снова вырос над душой.

— Господа желают счет! — рявкнул Реддвей. — Поехали отсюда.

— А кто здесь Турецкий? — все так же ласково осведомился официант. — Вас к телефону.

— Что за черт? И почему не на сотовый? Кто знает, что я здесь? Где у вас телефон? — Турецкий разразился потоком бессмысленных вопросов. Потом махнул рукой приятелям: — Спускайтесь к машине, я догоню.

Телефон оказался за стойкой бара. С каким-то неправдоподобно коротким шнуром. Чтобы взять трубку в руки, Турецкому пришлось пройти за стойку. Это было последнее движение, которое он помнил четко.

«Важняк» пришел в себя в 22.50, это можно было определить, просто глядя на часы. Благо руки ему никто за спину не заламывал и наручники не надевал. Правда, сидел он теперь на заднем сиденье какого-то автомобиля, судя по внутреннему интерьеру — «опеля». Сидел, зажатый двумя амбалами, один из которых, с круглым лысым черепом, смахивающим на маску Фантомаса, обрадовался этому чрезвычайно.

— Александр Борисович! — с чувством сказал он. — Едем в гости!

— Вам хана, — с трудом разлепил губы Турецкий. — «Чем это они меня?!» — Похищение сотрудника Генпрокуратуры. Точно хана.

— Похищение? — несказанно удивился Фантомас. — Какое еще похищение! Вы сами к нам в машину сели. Свидетели есть. И даже когда приятель ваш, американец, подошел, сами сказали ему, что, мол, сегодня уж больше не увидитесь. К любовнице, дескать, едете.

«Ну и ну?! Неужели не врет?»

— А рюмочка ваша между тем уже чисто вымыта, в ряду других уложена, никакой эксперт ничего не найдет. Так что сиди, дорогуша, не рыпайся. Сказано: в гости едем!

11

Черный. 10 сентября, 10.20

Человеку нужна идея. Нужна идея человеку!

Неважно какая — пусть пресная, тусклая, необходимо лишь осознавать сам факт причастности к движению жизни. Если же к этому добавить способность беспристрастно оценивать собственные возможности, да еще небольшую толику оптимизма, можно вполне безмятежно проживать день за днем, не страшась грядущей старости. Только вот… Как, спрашивается, вписать в эту схему всяческие «приятные» неожиданности вроде дневника Басина?

— Хреновая концепция! — Черный, не удержавшись, фыркнул. — И уж тем паче не первой свежести. «Не страшась грядущей старости…» Чего ее, мать твою, страшиться, если до нее дожить, вероятно, не придется? Народ же вокруг элементарно валят налево и направо! Пушкина, Апраксин, теперь вот — Шестопал… труп. Мертвый, мать его, труп.

Мысли, вернее, мыслишки, сопровождаемые мелкой шелухой бессвязных образов, уверенно набирали ход, истерично повизгивая на таких вот неожиданных поворотах.

Спокойно, спокойно! Вдох: синий поток, желтый поток — прилив, выдох: пурпурный выброс — очищение… Этим способом самоуспокоения Черный пользовался редко, ибо мало доверял собственному воображению. В пору юности, когда дух еще не был отягощен опытным недоверием и мудрым сарказмом, многое без особого труда представлялось реальным. Потому что хотелось верить во все подряд (разумеется, до определенных пределов). Вот и возможно было в любой момент превратиться в некий проводник вселенской энергии — так уверяли книги, писанные, надо думать, просвещенными людьми, — стоило лишь прикрыть глаза и представить, как снизу и сверху тело пронизывают разноцветные космические потоки, неся силу и покой на вдохе, вытесняя слабость, недуги и страхи на выдохе. Впрочем, в последнее время на скудность воображения сетовать не стоило. Скорее, наоборот… Если так пойдет дальше, скоро за каждым углом ему станут мерещиться киллеры и агенты спецслужб… Один сегодняшний сон чего стоил… Бестселлер в духе Чейза! Хотя нет, Чейз тут, пожалуй, покурит…

Куда же подевалась эта чертова Марина? Черный швырнул на пол бесполезную газету. Почему-то он был уверен, что именно сегодня «Нью-Йорк таймс» порадует своих читателей сообщением о смерти Митиной. А чего еще он мог ожидать?

— Да, собственно, — произнес Черный неопределенно. — Чего еще можно ждать от людей, любящих порядок и чистоту? Отмыть хренову, мать ее, кучу денег — и не почистить рабочее место?.. Нет, господа! Шиш с маслом, господа! Не дождетесь, господа! В этих кругах так не принято!

Из недр книжного шкафа послышался недоверчивый писк.

— А ты сам посуди. — Черный подошел к Биллу, проснувшемуся и теперь подозрительно внюхивающемуся в окружающее пространство. — В банке отвечают, что Митина в отпуске, дома ее тоже нет… Нет, конечно, ни один уважающий себя человек не станет проводить отпуск в этом гнусном, пыльном городе. Вполне вероятно, что она сейчас где-нибудь на Кипре, на Гавайях, на Луне или черт ее знает где еще… Но если связать воедино скандал в Бэнк оф Трейтон, этого идиота Басина, потом все эти внезапные смерти — что, спрашивается, остается думать?!

Билла, впрочем, не особо интересовали дедуктивные упражнения хозяина. Уразумев, что кормить его не собираются и что мышей, даже домашних, даже любимых и т. д. и т. п., по-видимому, кормят ноги, он покинул гнездовище и, оберегая сломанную лапку, направился на поиски съестного.

— А что? Может, она и вправду на Гавайях, — продолжал Черный. — Какая разница? Может, там ее не сегодня завтра похоронят… Черт!!! О чем это я?

Зазвонил телефон. Черный поколебался, но трубку все-таки взял.

— Н-ну? Что же ты мне сообщишь сегодня? — Джексон почему-то говорил спокойно. Черный даже уловил в его голосе нечто эдакое, что можно было бы назвать поощрительной иронией, если не принимать во внимание причину звонка.

— Томми, ну ты же знаешь, как это бывает, — хорошо еще, что Джексон находился не рядом. Черный точно хлопнул бы его по плечу.

— Я-то знаю, — ответствовала телефонная трубка. — А миллионы читателей не знают. Более того, они уже давно изнывают от желания подарить тебе миллионы собственных долларов. Что ты посоветуешь им ответить?

— Не знаю, не знаю, придумай что-нибудь самостоятельно. И вообще… — И вот внезапно его посетила гениальная идея. — Слушай, Томми… я понял. Я все осознал! Мне необходимо ехать в Москву!

— Что?!

— Конечно. Послушай, только не перебивай, я тебя умоляю. Ты сам знаешь, что неплохо бы попытаться прояснить вопрос с этим злосчастным банком. А такое возможно только в единственном случае! — Черный выдержал паузу. Джексон терпеливо молчал. — Короче, Томми, мне надо ехать, и все!

— Хорошо, — наконец вздохнула трубка. — Только позвони мне, когда будешь там.

— О'кей! — воскликнул Черный.

Действительно! Если в Нью-Йорке открылся сезон охоты на русских, то, пожалуй, Москва — неплохое убежище. Надо только суметь, а главное — успеть туда добраться. Впрочем, почему-то полегчало, может, Томми так подействовал, а скорее — то, что теперь не нужно было, в конце концов, думать еще и об этой дурацкой книге.

Черный подошел к столу, взял злосчастный блокнот. Полистал не вчитываясь. Затем, осененный идеей, сунул в карман и направился на улицу.

Через полчаса идея обрела воплощение в небольшой пачке ксерокопий, снятых с басинского блокнота. Еще минут двадцать ушло на то, чтобы заехать в банк и оставить там эту пачку на хранение. Зачем все это нужно, Черный плохо себе представлял, но казалось, что пока все идет правильно. Все время, пока он суетился и разъезжал по городу, где-то внутри, в районе солнечного сплетения, нудно пульсировало далекое, но достаточно мерзкое чувство тревоги. Уже направляясь домой, выходя из банка, он умудрился столкнуться с какой-то особой женского пола, пребольно стукнувшей его в подбородок. Ей, конечно, досталось больше, если принять во внимание, что ударным органом послужил нос особы и что, вероятно, такое с ней происходило не каждый день. Особа была юна и обладала дьявольски великолепной фигурой, что в другое время, несомненно, привлекло бы внимание Черного. Теперь же он скомканно извинился и поспешил ретироваться.

И не зря. Потому что по дороге к дому вдруг остро ощутил за собой слежку, хотя обнаружить источник не смог. Так что вернулся уже окончательно расстроенным и непривычно злым.

— Билли, собирайся немедленно, валим отсюда!

Билли никак не отреагировал на заявление хозяина. Он спокойно спал. Черный усмехнулся и принялся собирать вещи. Коих в общем-то было немного — он любил путешествовать налегке. Затем настал черед Билла. По-хорошему следовало бы оформить кучу всяческих документов — медицинских справок и прочей дребедени. Раньше обычно так и делалось. Но сейчас с этим возиться было лень. Скорее, не столько лень, сколько неспокойно, если не сказать: страшно оставаться в этом городе дольше. И потому Биллу суждено пересечь океан в кармане. В том самом, где сейчас находился долбаный блокнот. Ну не смог он его оставить в банке. Правда, закрадывалась мысль — отослать почтой в Россию, например в Генеральную прокуратуру или в Министерство юстиции. Но и на этот шаг Черный не смог решиться.

«Черт, блин, твою мать!!! Напиться, что ли?.. Впрочем, это тоже до добра не доведет…» Блокнот полетел в чемодан.

— Так-то вот, Билли, полетишь контрабандой!

Уже выходя, поймал себя на желании выглянуть в окно.