Тень Сохатого

– Это вряд ли. Чтобы понять, нужно хотя бы день побыть в моей шкуре.

– Мне и в моей неуютно, – с грустной иронией сказал Меркулов.

Генпрокурор посмотрел на него и вдруг улыбнулся:

– Н-да, Константин Дмитриевич, дела. Если так пойдет и дальше, нам с тобой некого будет сажать. А может, вместо того чтобы собирать доказательную базу, займемся выдачей лицензий на отстрел олигархов? А? Как тебе моя мысль?

– Мысль интересная, – ответил Меркулов. – Только вряд ли там… – он поднял палец кверху, – …ее поддержат.

– Как раз там от нас с тобой ожидают самых решительных действий, – возразил Колесов. – Ладно, Константин Дмитриевич, хватит лирики. Совершено убийство. Наглое, откровенное убийство. Из разряда тех преступлений, которые мы обычно называем вызовом обществу. И убийца должен быть наказан самым жестоким образом. – Колесов сделал паузу и продолжил: – Однако общество, которому мы с тобой служим, ждет от нас четкого и ясного ответа. За что один олигарх убил другого? Что послужило причиной? И не является ли это убийство лишь началом каких-то непонятных и неприятных для нас событий? Короче, хватай за эту ниточку и тяни, пока не размотается весь клубок.

Меркулов слушал прочувственную речь генпрокурора внимательно и серьезно, хотя, честно говоря, его с души воротило от этих банальностей и пафоса. Ясное дело, что преступление нужно расследовать. К чему вся эта болтовня?

– Кому поручить дело, Вадим Степанович? – спокойно спросил он.

Генпрокурор задумчиво нахмурился. Потом сказал:

– Думаю, это дело лучше всего поручить Турецкому. У него большой опыт по части общения с олигархами. Вот пусть и занимается Боровским. Под вашим контролем. Только чтоб не рассусоливал там… Мы не вправе тянуть. Общество ждет от нас четкого ответа.

И он значительно посмотрел на Меркулова. И генпрокурор, и его заместитель прекрасно понимали, о каком обществе идет речь.

3. Странный олигарх

– …Дело о неуплате налогов, – докончил Меркулов начатую фразу. – Этот чудак на букву «м» и так был под следствием. А теперь к прежним обвинениям добавилось новое. Какого черта ему понадобилось это публичное убийство, непонятно.

– Может, нервишки сдали? – предположил Турецкий, лениво пожимая плечами.

Меркулов недовольно поморщился:

– Да не похож он на невротика. Чтобы такие миллиарды зарабо… заграбастать, знаешь, какая воля нужна?

– Ты вроде хотел сказать «заработать», а не «заграбастать», – заметил Александр Борисович.

– А поди знай, сколько там заработанного, а сколько – просто украденного, – сказал Меркулов.

– Ну, тогда коки нанюхался, вот и померещилось ему что-то. Я слышал, у нынешнего высшего света кокаин снова в моде.

Меркулов отхлебнул чайку, поставил чашку на стол и сказал:

– Вот и выясни: что и как. В принципе, дело несложное. Если, конечно, не будешь копать слишком глубоко.

– Копаю как копается.

Меркулов усмехнулся:

– Да я не спорю. Просто надо без достоевщины и глубинных мотивов. Узнай причину – и этого достаточно. Только имей в виду, начальство с нас за это дело по три шкуры на день будет драть. Поэтому особо не затягивай. И с журналистами постарайся не встречаться. Сам знаешь, как они могут истолковать любое твое слово. Генеральный почему-то предложил мне довести до тебя свое решение, хотя вполне мог бы и сам. Ты же ведь его помощник. А не мой.

– Но по-прежнему под твоей рукой, Костя. В смысле, босс!

Меркулов вновь поморщился:

– Не юродствуй, Сань. И так тошно.

Турецкий чуть склонил голову набок и посмотрел на Меркулова лукавым взглядом.

– Чего это ты таким чувствительным стал? Стареешь, что ли?

– Может быть, – ответил Меркулов. – Но то, что не молодею, это точно.

Генрих Игоревич Боровский выглядел именно так, как представлял себе Александр Борисович. Его упитанное, лощеное и красивое лицо, которое так часто показывали по телевизору, немного осунулось, но практически не изменилось. Вот разве что стало чуточку бледнее, да в черных глазах, прежде таких уверенных и лучистых, появились растерянность и грусть.

Он сидел перед Турецким на стуле ссутулившись и сосредоточив взгляд на сложенных в замок руках, которые лежали на его коленях. Коротко стриженные, не по возрасту седоватые волосы были слегка встрепаны.

– Вы не курите? – спросил его Турецкий.

Генрих Игоревич отрицательно покачал головой.

– Не возражаете, если я закурю?

Боровский вновь покачал головой. Турецкий достал сигарету и закурил. Выпустил дым, пододвинул к себе пепельницу, внимательно посмотрел на Генриха Игоревича и спросил:

– Господин Боровский, вы себя хорошо чувствуете?

– Нормально, – ответил тот.

– У вас нигде ничего не болит? Вы хорошо выспались?

– Не болит, – ответил Боровский. – И выспался.

Турецкий выпустил дым и кивнул:

– Отлично. Тогда, пожалуй, приступим к разговору. Раз уж вы здоровы и в здравом рассудке, вы наверняка понимаете, что то, что вы сделали, не укладывается ни в какие рамки.

Боровский прищурил черные как уголь глаза.

– Какие рамки вы имеете в виду?

– Всякие, – ответил Турецкий. – Хотя бы рамки элементарного приличия. Люди сводят друг с другом счеты, это случается. Но они предпочитают не делать этого на публике. Вы же убили Риневича на виду у людей, у женщин… – Турецкий пожал плечами. – Это сильно похоже на какую-то публичную акцию.

Боровский нервно дернул щекой:

– Чепуха. Никакая это не акция.

– Тогда что же? – спросил Александр Борисович.

Боровский нахмурился и ответил:

– Мне не хочется об этом говорить.