Финиш для чемпионов

– Так что же вы вообще обнаружили? Для чего, спрашивается, допрашивали свидетеля Бычихина? Такое впечатление, что по Москве толпами расхаживают кавказцы, у которых не хватает двух пальцев на левой руке!

5

– Ну, братцы, с какого края за дело возьмемся? – по-родственному обратился к подчиненным Денис Грязнов.

«Братцы» не выказывали душевного подъема, который в идеале должен соответствовать новому делу. Бессменный Филипп Кузьмич Агеев накануне как следует посидел с друзьями и сегодня с утра, хотя и вполне трезвый, еще не успел вернуть себе естественный цвет лица. Сева Голованов украдкой пролистывал под столом брошюру с новыми толкованиями российского Уголовного кодекса. Алексей Петрович Кротов насупился, всем своим видом выказывая, что спортивные неурядицы заранее не внушают ему доверия. Один компьютерщик Макс, продолжая, по обыкновению, поглощать калорийные продукты (в данный момент он подпитывал свое необъятное тело сухариками «Три корочки»), сиял, как начищенный медный самовар:

– Будем следить за спортсменами! С целью выявления агентов «Дельты»!

– За кем следить-то? – уточнил Денис. – За всеми олимпийскими чемпионами одновременно? Эдак десяти «Глорий» не хватит.

Воинственно встопорщенная борода Макса доказывала, что ему и такая работка по плечу.

– Да ничего подобного! Да я…

– «Да ты», Максимушка, уймись, – строго порекомендовал ему Грязнов. – После сочинского дела не узнать тебя. Раньше стучал себе по клавиатуре или тихо там в системном блоке ковырялся, никого не трогал, а сейчас… Бэтмен какой-то!

Макс самодовольно ухмыльнулся в замусоренную крошками бороду: дело «Хостинского комплекса», в процессе которого скромный компьютерщик по необходимости превратился в законспирированного агента и даже захватил сестру главаря организованной преступной группировки в заложницы,[1 - Об этих событиях рассказывается в романе Ф. Незнанского «Отложенное убийство».] резко подняло его самоуважение. Поначалу Денис Грязнов счел это полезным, теперь начинал волноваться.

– Как раз тебя, Макс, я вижу одной из главных фигур предстоящей операции.

– За кем следить?

– Ни за кем!

– У-у-у…

– Насколько я помню, ты у нас в агентстве главный кошмар компьютерных сетей? Ну вот, значит, тебе счастье подвалило. Твоя ближайшая задача состоит в том, чтобы установить имена спортсменов, которые в настоящее время списаны в тираж и могут иметь зуб на нынешнее спортивное руководство. Ну и… не только имена, а все такое прочее: чем дышат, чем занимаются, возможный компромат… Короче, не мне тебя учить. Все понял?

– По-онял, – разочарованно протрубил Макс, отлезая на второй план вместе с пакетом сухариков. Полагая свое присутствие на совещании излишним, он с обычной бесцеремонностью вывалил в коридор, по которому долго еще разносились гулкие обиженные шлепки его подошв сорок шестого размера. Переждав Максовы шаги командора, Денис продолжил:

– Но главный компьютерщик прав, без слежки здесь не обойдется… Филипп Кузьмич, тут мы тебя задействуем. Ты у нас, как человек опытный, возьмешь под контроль лайнеровских девочек-«художниц». Особенно есть у них такая молодая, но приобретающая известность пигалица по имени Надежда Кораблина, так ей особенное внимание уделите. Собрала целый букет наград на последних Всемирных юношеских играх, на клубном чемпионате мира в Нью-Йорке, теперь вот на следующую олимпиаду нацеливается…

– Это всегда пожалуйста. – Филипп Кузьмич так расцвел, словно сообщение о Надежде Кораблиной воскресило его пострадавший от столкновения со спиртным организм. – Люблю вести наружное наблюдение за женским полом. Такого иногда насмотришься… А какая из себя эта Кораблина, чернявая или белявая? Ты мне, Денис, сразу фотку покажи, чтоб подготовить. А то, не ровен час, увижу и влюблюсь.

Памятуя, что Агеева хлебом не корми, дай похохмить, а так-то он – ценный работник, Денис не стал обращать внимания на его шуточки, но и не прервал. Попросту, не реагируя на хохмящего подчиненного, продолжал давать инструкции:

– Алексея Петровича Кротова мы бросим на участок пострадавших клиентов лаборатории «Дельта». Опросите их как следует, выясните, что за люди брали у них анализы, как выглядели, какие удостоверения предъявляли. Потом, при установлении подозреваемых агентов «Дельты», займетесь слежкой конкретно за ними. Та же участь ожидает Колю Щербака. А вот Голованов у нас будет работать в тесной связке с Максом.

– За компьютером, что ли, рядом с ним сидеть? – Массивное головановское тело всколыхнулось от удивления. – Что бы я понимал в этой его программистской цифири?

– В программировании с FIDO и Интернетом в придачу никому больше понимать и не требуется: хватит с нас и одного такого чудовища, как Макс. А вот отследить кой-кого из тех разобиженных спортивных старичков, сведения о которых добудет нам Макс, – это дело другое, я полагаю?

6

Над Москвой скапливались тучи. Ветер раздувал кроны деревьев, гнал по тротуару въедливую пыль, залетающую в глаза: от его дуновений не спасал даже синий стеклянный купол над автобусной остановкой. Надя Кораблина зажмурилась, часто заморгала темно-русыми ресницами, дернула вверх «молнию» черной куртки. Похолодало незначительно – до восемнадцати градусов, и если бы не тренировки, не стала бы она напяливать среди лета куртку, да еще поддевать под нее тонкий, но плотный пуловер. Но Надя – с печальной ответственностью человека, привыкшего неотступно следить за своим физическим состоянием, что характерно для спортсменов и тяжелобольных, – знала, что после тренировки она всегда выходит разгоряченная: вспотеешь – и готово. Простудишься, начнешь чихать, кашлять и пропустишь тренировку. Простужаться Наде ни в коем случае нельзя… А, по большому счету, что ей можно? За что ни схватишься, все запрещено огромным страшным дядькой с железным именем Режим, который машет палкой и повторяет как заведенный: «Того нельзя, этого нельзя…» Засидеться за полночь с книгой или у телевизора нельзя. Пойти на день рождения к подруге нельзя – да и смысла нет, все равно придется ограничиваться минеральной, без газа, водичкой и с завистью коситься на гостей и виновницу торжества, поглощающих почем зря вкусные и жутко калорийные блюда. Нельзя даже тайком от тренера чуток мороженого перехватить. Надя вот позавчера попробовала, проявила слабость – и настала расплата. Как же сегодня влетело за лишний вес! Алла рассвирепела, будто выпущенная из клетки тигрица…

Автобус все не шел и не шел. А народ на остановке скапливался. Если Наде удастся победить на ближайшей олимпиаде («когда удастся», – честолюбиво подкорректировала она свою мысль), первым делом она купит машину: скромную, но надежную иномарку. Думала, что за предыдущие победы получит достаточные суммы, но все эти деньги ушли на ремонт квартиры, где она проживает с папой и мамой, и на операцию хворающей на протяжении десяти лет бабушке. А машина необходима! Чтобы не переминаться с ноги на ногу на остановке автобуса, увозящего человеческое стадо в унылые белоблочные тундры спальных районов, не тереться о чужие бока. Автобус вечно набит, а место никто не уступит. Еще и сгонят, если присядешь. Как же, ведь Надя молодая, а в транспорте одним старушкам сидеть разрешается! Кто бы знал, что у нее все тело саднит похуже, чем у этих горластых пенсионерок. Кто бы, такой добрый и мудрый, уловил ее боль…

Что такое боль – с этим вопросом Надя Кораблина к своим пятнадцати годам успела основательно разобраться. Боль – никогда не одна и та же, есть масса болей. Одни сильнее, другие потише. Одни терпеливо позволяют с ними сосуществовать, другие заставляют стискивать зубы, третьи вытягивают жилы, а есть еще такая боль, которая застит глаза тьмой и не дает с собой справиться, и ты, человек, превращаешься всего лишь в придаток боли. Их много. Но они поддаются классификации. Их надо четко, строго разделить на три категории, чтобы не дать себя одолеть и знать, с каким разрядом боли как справляться.

Есть боль, которая вступает в свои права, когда получишь травму на соревновании или на тренировке. Такое случается постоянно, можно сказать – закономерно. И это самая нестрашная боль – ну, вроде как нормальная. Растяжения мышц, подвывих суставов… Это как у солдата-пехотинца в бою: все равно не останешься целым, скажи спасибо, если ранение не очень тяжелое. А то ведь случается (у гимнасток, не у солдат, хотя у солдат, наверное, то же самое), что в первую минуту, неудачно упав, думаешь: «А, пустяки», – а потом не можешь дохромать в раздевалку. Ну после, как водится, врачи, и гипс, и тягостная нудная разработка пострадавшей части тела, и переживания из-за вынужденного бездействия, из-за того, что, пока на койке валяешься, все приобретенные тренировками достижения растеряешь, и старания как-нибудь обмануть бдительность медиков, чтобы побыстрее встать на ноги и побежать в гимнастический зал. И если даже оказывается, что врачи были правы и недолеченные травмы беспокоят дольше и хуже, чем долеченные, – все равно это боль, которую можно перенести.

Боль номер два причиняет иные, с виду незаметные, но на деле мучительные страдания. Это когда, например, вот как сегодня, на глазах у всех тебя с презрительной усмешкой обзывают коровой и гиппопотамом, спрашивают, до каких размеров Кораблина собирается толстеть – килограммов до восьмидесяти? Или когда во время выступления, едва почувствуешь, что близка к победе: движения твои безупречно отточены, судьи готовят таблички с высшим баллом, публика на твоей стороне – и вдруг из-за досадного сбоя в элементе все летит в тартарары, а на пьедестал почета восходит соперница… В таких случаях главное – не расплакаться. То есть можно ночью, совершенно одной, вдоволь поливать слезами подушку, но на людях плакать категорически нельзя. Когда тебя отчитывают, перечисляя все твои действительные и мнимые недостатки, надо сохранять серьезный и слегка виноватый вид; поздравляя соперницу, необходимо улыбаться – той самой ослепительной улыбкой, которую заготовила для собственной победы. На душе скребут сотни злых черных кошек, а ты актерствуешь – разве это не боль?

Но самое страшное – боль номер три, которая объединяет в себе душевную и физическую составляющие. Когда стараешься (очень, очень стараешься) достигнуть желанной вершины, через нытье и рези в мышцах, через отчаянное детское «не могу» – и понимаешь, что ничего не получается. Думаешь, это все – предел, барьер, который не перескочить. Из такого состояния иногда выводит тренер и, несмотря на то, что на тренера частенько злишься, а иногда ненавидишь ее, несмотря на то, как жестоко она гнет и растягивает твои недостаточно гибкие руки и ноги, в такие моменты не испытываешь к ней ничего, кроме всепоглощающей благодарности и истошной любви – так любят хозяев маленькие беспомощные животные. А когда не выводит… Возникает альтернатива: справляться самой – или бросать художественную гимнастику. Разочка два – два с половиной Надя пыталась осуществить второй вариант и окончательно выяснила, что гимнастику ни за что не бросит! Весь мир за пределами спорта чужой для нее. Ведь это такая сладкая отрава: раз попробовал – хочется еще, и еще, и еще… Но как же справиться с собой? Как прыгнуть выше головы?

Вот если бы какое-нибудь надежное средство… Если бы его кто-нибудь ей посоветовал… Или – дал…

Автобус подъехал к остановке – точнее, к Надиной радости, прибыли сразу два автобуса подряд. Второй маячил на горизонте, и Надя, вместо того чтобы пробиваться с боем в первый, предпочла дождаться его. Она не ошиблась: если все места для сидения во втором автобусе тоже были заняты, то, по крайней мере, стоять здесь можно было с комфортом. Цепляясь за поручень, обитый пухлым материалом, напоминающим вспученную пластмассу, она смотрела в окно, за которым люди, далекие от мира художественной гимнастики, спешили по делам, встречались с друзьями, смеялись, выгуливали собак и детей, и угрюмо размышляла: «Почему я такая неудачница? Почему я так легко прибавляю в весе? Почему мне не суждено достичь совершенства?»

И, не видя себя со стороны, не замечала, глупенькая, насколько она ошеломительно хороша не только в соседстве с пожилыми женщинами, лишний вес которых равняется весу их неподъемных сумок, но и по сравнению со сверстницами, чьи тела изнежены фаст-фудом и сидячим образом жизни, – упругая, гибкая, точная, словно рапира. Точеные голова и шея, свободно развернутые плечи, ровная спина, тугие, как фасолинки, ягодицы, длинные мускулистые ноги, амортизирующие подскакивания автобуса так, что никакой резкий поворот не способен был заставить ее изменить идеальную осанку… А может быть, и замечала, и видела, только не усматривала смысла сравнивать себя – это выстраданное произведение труда и искусства – с автобусной толпой? Сравнивать себя нужно только с лидерами, стремиться – непременно к труднодостижимому. Кто привык к горному воздуху, тому не придется по душе тоскливое обитание в низинах.

Надя Кораблина была поглощена печальными мыслями и не замечала мужских взглядов, которые (известно из практики!) частенько останавливались на ней. Недосуг ей было заметить, что один мужской взгляд был пристальней всех остальных… Впрочем, тот, кто наблюдал за гимнасткой Кораблиной, ни в коем случае не хотел дать себя заметить. Он следовал за ней от самого спортивного комплекса, где она обычно тренируется, и проводит ее издали до самого дома. Конечно, если бы Надя заметила непрошеного наблюдателя, она имела бы право обратиться к ближайшему милиционеру… Однако милиция не нашла бы, к чему придраться. Цели мужчины, который следовал за Надей Кораблиной, нельзя считать предосудительными, хотя и они были далеки от заурядных мужских.

По мнению наблюдателя, слежка извинялась тем, что он желает Наде только добра. В ближайшем времени или чуть позже, они непременно встретятся.

7

Спортивный комплекс «Авангард», который возглавляла покойная Наталья Робертовна Чайкина, произвел на Турецкого благоприятное впечатление. Не то чтобы он так отменно разбирался в спортивных комплексах, но на первый взгляд все здесь было в полном порядке. Стадион, бассейн – все на уровне самых высоких мировых стандартов, если верить экспертам. Футбольная команда «Авангард» показывает стабильно высокие результаты на отборочных матчах. Финансовых нарушений в бухгалтерии действительно не отмечается. Прощупывающее почву замечание Турецкого о возможной связи Натальи Робертовны с криминалом, особенно с кавказскими преступными группировками, восприняли как кощунственное.

– Вы не знали ее! – обвиняюще воскликнул новый гендиректор спорткомплекса Аникеев, бывший заместитель Чайкиной, долговязый седоватый мужчина с неожиданными губками бантиком на длинном лошадином лице. – Она была человеком бескомпромиссным и прямым – кое-кто считал, что даже чересчур прямым. У нее был острый язык, она высказывала в глаза все, что думала. Если бы ей предложили сотрудничество уголовники – представляю, что она ответила бы им!

– Тогда, возможно, что-то похожее произошло в действительности? Ей сделали предложение – она ответила резким отказом. Преступники отомстили ей…

– Нет, Александр Борисович, не стройте фантастических предположений! Если бы это произошло, она бы немедленно обратилась в милицию. Кроме того, подобные события не могли пройти мимо меня.

– Вы упомянули о том, что покойная была резким на язык человеком. Какие конфликты возникали у нее на рабочем месте в связи с этим? Кто мог быть обижен на нее?

– Никто! Как вы могли подумать? Все любили Наталью Робертовну. А к ее бескомпромиссности и откровенности мы привыкли.

Словно в дополнительное доказательство того, каким замечательным гендиректором была Наталья Робертовна, Аникеев указал на одну из стен своего кабинета. Стена была в некотором роде мемориальной, оставаясь увешана несметным количеством дипломов и похвальных грамот, превозносивших на все лады покойную Чайкину. Одним словом, непонятным оставалось, кому было нужно убивать эдакого ангела во плоти.

– Уверяю вас, – вздохнул Аникеев, печально разводя руками, – следователь у нас был, опрашивал. Как видим, прошло полгода, а он ничего не добился. Говорят, если убийство не раскрывается по горячим следам, значит, оно не раскроется вообще. Это правда?

– Ну, не всегда, – уклончиво ответил Турецкий. Лично он придерживался той точки зрения, что поверхностным недобросовестным расследованием обстоятельств преступления Плотников нанес большой вред, и в первую очередь он был виноват в том, что оказалось напрасно упущено время. Преступления – любые, а не только убийства – в самом деле лучше раскрывать по горячим следам… Но не посвящать же постороннего человека в конфликты между работниками прокуратуры! – Как бы то ни было, следы я постараюсь найти. Горячие, холодные – любые.

– Бог в помощь, – напутствовал Аникеев. Непонятно, искренне или нет.

Божественная помощь в планах Турецкого не значилась. А вот эффект внезапности был ему на руку – благо Аникеев не успел предупредить сотрудников о готовящемся визите представителя Генпрокуратуры. Если уж не получилось раскрыть убийство по горячим следам, можно питать надежду на то, что народ успокоился, угомонился, решил, что все скрыто и забыто. Вдруг проговорятся, если их застать врасплох?

Нет, Турецкий не ждал, что кто-то из тружеников «Авангарда», будучи прижатым к стенке, признается, что именно он убил Наталью Чайкину. Однако что-то похожее на оговорку он получил – к тому времени, когда он, охрипший и измочаленный, вспоминая годы службы простым следователем, перешел от верхушки «Авангарда» к работникам среднего звена.

– Конфликты? – воздела искусственные бровки медсестра Юля Блинова. Брови у нее, точно у средневековой японки, были выщипаны наголо и нарисованы черным карандашом почти что на лбу. – У Натальи Робертовны? Вы имеете в виду Лунина и Бабчука? Ну, знаете, это все в прошлом. Они давно исправились.

– А кто такие Лунин и Бабчук? – немедленно прицепился Турецкий.

Медсестричка не была великим конспиратором или не видела, почему она должна скрывать то, что известно всем в «Авангарде». Одно время, примерно за три месяца до своей гибели, Наталья Робертовна пыталась отчислить из команды ведущих футболистов клуба «Авангард» Лунина и Бабчука. Но на защиту футболистов встали все в команде, в том числе врач и тренер. Стороны пришли к компромиссу, Лунин с Бабчуком раскаялись в своем поведении, и дальше все обстояло благополучно.