Финиш для чемпионов

«Гендиректор спортивного комплекса „Авангард“ Наталья Чайкина и легендарный чемпион мира по футболу Ярослав Шашкин на торжественном открытии “Клуба по борьбе с запрещенными стимуляторами”». Комментарий под фотографией был чересчур длинным, изображение на газетной бумаге – нечетким. Из какой газеты была вырезана заметка с фотографией, установить не представлялось возможным, но, судя по комментарию и безыскусности стиля, Турецкий предположил, что газета эта не имеет большого тиража. Скорее всего, это специальное издание для спортсменов и их поклонников. В самой заметке скупо сообщалось о том, что клуб, открытый 25 июля 2004 г., ставит своей задачей борьбу с приемом русскими спортсменами фармакологических средств, которые наносят вред здоровью и портят репутацию России на международной арене. Имя председателя клуба – Павел Любимов – отозвалось в памяти чем-то знакомым, но неуловимым. Не исключено, Турецкому доводилось читать о Любимове… или видеть его по телевизору… или… нет, воспоминание ускользало, не давая ухватить себя за хвост. Не важно; он обязательно наведет справки о председателе «Клуба по борьбе с запрещенными стимуляторами». А также стоит побеседовать с Ярославом Шашкиным, который на фотографии едва ли не обнимался с Натальей Чайкиной.

Вот сколько информации удалось извлечь из крошечной газетной вырезки, затесавшейся меж свидетельствами и дипломами, которые бережно хранил Константин Германович Чайкин, дорожа каждой материальной частицей памяти о покойной жене. Если бы не он, возможно, судьба расследования сложилась бы по-иному и Турецкий долго еще блуждал бы в потемках, вместо того чтобы поскорее выйти в ослепительный свет прожекторов, освещающих поле битвы за спортивные награды… Вот только игры на нем велись неспортивные, с применением запрещенных приемов.

Рюрик Елагин, многократно проявивший себя специалистом в добывании информации, уже через два часа после получения задания притащил Александру Борисовичу сведения о Павле Любимове и Ярославе Шашкине.

– Александр Борисович, а вы знаете, что Любимов убит?

– Как? Когда?

– Первого января сего года.

В тот же самый день, что и Наталья Чайкина… Необходимость диктовала ознакомиться с делом Любимова как можно скорее. Тем более что дело, как выяснилось, не закрыто, виновные так и не найдены.

– Кто этим делом занимается, Рюрик?

Оказалось, следователь Дмитрий Горохов из прокуратуры Северо-Западного округа. Когда Турецкий получил эту информацию, время приближалось к восьми вечера и застать следователя Горохова на рабочем месте было бы трудновато. Зато для того, чтобы позвонить бывшему чемпиону, ныне пенсионеру, Ярославу Шашкину, было еще не слишком поздно.

Шашкин, по всей видимости, жил один в квартире, потому что подошел к телефону не сразу и сам. Узнав, по какому поводу его беспокоят из Генпрокуратуры, проявил не поддающийся описанию энтузиазм:

– Наконец-то, – каркающим голосом закричал он в трубку, – кто-то заинтересовался тем, что нас убивают! Нас всех убьют, а милиция пальцем о палец не ударит! Пашу убили, Наташу убили… завтра, того и гляди, до меня очередь дойдет… – Голос Шашкина оборвался в кашель, такой же громкий и еще больше похожий на воронье карканье.

– Ярослав Васильевич, – дав ему откашляться, вклинился в паузу Турецкий, – вы готовы побеседовать со мной об этих убийствах?

– Да запросто! Да когда угодно! Могу я приехать к вам немедленно? Или лучше вы ко мне… – Снова кашель, словно сошла с ума стая ворон. – Я тут приболел маленько…

События закручивались стремительно, и Турецкий не отказался от приглашения. Слишком хорошо ему было известно, что свидетеля надо хватать и не отпускать, пока он тепленький. Сколько раз так бывало: думаешь, что времени больше чем достаточно и от свидетеля можно получить любую информацию завтра или в любой другой день. Но завтра или в любой другой день он отказывается говорить – или не в состоянии больше говорить никогда… Поэтому, грустно представив несостоявшийся вечер в кругу семьи (Ирина Генриховна привыкла к тому, что муж задерживается, она сердиться не будет), Турецкий полетел по указанному адресу.

Ярослав Васильевич Шашкин был еще не стар, но, кажется, в самом деле болен, потому что, открывая Турецкому дверь, снова закашлялся даже от такого минимального физического усилия. Александр Борисович подумал, грешным делом, что болезнь дала осложнение на голову, потому что после того, как он представился, Шашкин пустился повторять на все лады: «Старший помощник генерального прокурора, ну и ну! Бог ты мой! Вот это да!» – словно предшествовавшего разговора по телефону и не было. В состоянии ли этот пожилой человек отвечать за свои слова, не окажется ли беседа с ним бесполезной? Как бы раскусив эти сомнения, Ярослав Шашкин уточнил:

– Вы уж простите мне, Александр Борисович, мои стариковские ахи и охи. Такие важные гости, как вы, не часто в мою конуру заглядывают. Все больше такие же, как я, спортсмены, списанные в утиль.

Широкоплечий, румяный, с бычьей шеей, хотя и надрывно кашляющий, Шашкин никак не производил впечатления экземпляра, списанного в утиль. Да и «конура» была обставлена довольно пристойно и даже с потугами на роскошь. Новенький музыкальный центр с караоке, домашний кинотеатр, современная стиральная машина – Ирина Генриховна приобрела такую всего полгода назад… И все это – при журчащей на всю квартиру сантехнике, выцветших обоях, скрипучем паркете. Создавалось впечатление, будто Шашкин не так давно разбогател и, словно ребенок, начинающий обед со сладкого, пустился удовлетворять сиюминутные капризные потребности в ущерб потребностям насущным.

Но причины благоприятного финансового поворота в своей судьбе Ярослав Васильевич не освещал. Наоборот, с места в карьер пустился жаловаться на спортивную мафию, которая вытесняет старых добросовестных тренеров с их мест, буквально выбрасывая их на улицу побираться. Взамен же набирает людишек, которые выжимают из спортсменов все силы, пичкая их анаболиками… То ли дело Шашкин и его поколение, они и слов таких, как «анаболики», не слыхали! Ну и конечно же, когда появился «Клуб по борьбе с запрещенными стимуляторами», мафии это крепко не полюбилось. Так что, если Александру Борисовичу нужны подозреваемые по делу Натальи Чайкиной и Павла Любимова, пусть обратит внимание на боссов из Олимпийского комитета России. Рыба с головы гниет.

Турецкий тоже был убежден, что дела Натальи Чайкиной и Павла Любимова необходимо объединить, чем он намерен заняться. Но сперва невозможно не задать несколько вопросов:

– Ярослав Васильевич, а что, клуб сейчас существует?

– Существует, но больше на бумаге. Когда Паши не стало, у нас все затихло. Трудно нам без него…

– А каким образом вы боролись против приема допинга? Каковы были ваши средства?

– Узнавали. Разоблачали…

– И многих разоблачили?

– Игоря Сизова. Дарью Хромченко… Да мало ли! Сразу и не припомнишь.

– Футболисты «Авангарда» Лунин и Бабчук среди них были?

– Наташа мне о них говорила. Не успела их выставить. А собиралась… Видно, уговорили простить. Хоть она и железная леди была, а все-таки в глубине души добрая женщина.

– Ярослав Васильевич, я должен попросить у вас список членов вашего клуба.

Почему-то этот простой вопрос привел Шашкина в замешательство, которое он попытался скрыть новым приступом что-то уж чересчур подвластного ему кашля, похожего на карканье. Каркал он в течение двух минут, возможно надеясь, что Турецкому надоест ждать. Но Турецкий проявил недюжинное терпение:

– Я жду, Ярослав Васильевич. Если, как вы говорите, на членов клуба объявлена охота, нужно знать, кто еще находится в опасности, чтобы предотвратить нападение. А может быть, кто-то еще, кроме Чайкиной и Любимова, был убит?

– Нет… никто… А членов клуба… я так не помню… я всех-то не знал. Общался в основном с Пашей и с Наташей. Вы еще с Давыдовым побеседуйте.

– С кем?

– С Тихоном Давыдовым, главой антидопинговой комиссии Олимпийского комитета. Паша обращался к нему…

– Как же у вас получается: Олимпийский комитет – плохой, а глава антидопинговой комиссии – в белом фраке?

Шашкин хмуро проворчал что-то в том духе, что честные люди изредка встречаются на всех уровнях, даже в этой несчастной коррумпированной стране. В целом разговор, так бодро начавшийся, после этого как-то скис.

«Интересно, – размышлял Турецкий, покидая квартиру Шашкина, – что он скажет, если придется давать показания официально? А ведь придется…»

Еще более интересным показалось бы Турецкому то, что, едва проводив его, Шашкин бросился звонить по телефону. Кому?

13

«Я делаю это ради своих родителей, – уверяла себя Надя Кораблина. – Они имеют право увидеть свою дочь на олимпийском пьедестале, имеют право жить в нормальных человеческих условиях, а не в этой жалкой квартирке в получасе езды от ближайшего метро. Они в меня верят, и я не желаю их разочаровывать».

На самом деле о родителях она думала в последнюю очередь, когда уцепилась за Лиино предложение, сделанное таким экстравагантным образом – после тренировки, в душевой. Но, направляясь к рекомендованному врачу, Надя чувствовала, что поджилки у нее трясутся, и испытывала мощную потребность в самооправданиях. «Для родителей, это я только для родителей», – словно молитву, твердила Надя, превращаясь в маленькую девочку, для которой папа с мамой значили все, а честолюбие – ничего.

Ведь и вправду, сколько надежд вложили эти не слишком удачливые, мало зарабатывающие, поздно вступившие в брак мужчина и женщина в свое единственное желанное дитя, так и названное – Надеждой! Любя дочь пылко и трепетно, не позволяли ей поблажек, приучали трудиться, искали ростки способностей, которые в дальнейшем могли принести зрелые плоды достижений в этом жестоком мире, не терпящем неудачников. Еще до школы Надя успела и посетить художественную студию, где занималась рисованием, и пройти тестирование в музыкальной школе. Слух у девочки оказался неплохой, но не абсолютный, а талант художницы пребывал в пределах обычного детского самовыражения: «палка, палка, огуречик, получился человечек». Зато она нашла свое призвание, став… тоже «художницей» – так называют в спортивном мире рабынь и фавориток художественной гимнастики. Удостоверясь, что искомый талант наконец-то обнаружен, папа и мама стали самоотверженно поддерживать Надю на ее тернистой стезе. Наступая на горло естественной жалости к своему драгоценному чаду, не позволяли дочери хоть чуть-чуть выбиться из рабочего графика, отдохнуть за счет прогуливания тренировок, лишали лакомых кусочков, грозящих прибавкой в весе. Эти временные трудности – пустяки. Главное – достигнутая цель.

Если бы папа и мама узнали, что для достижения цели требуется прием каких-то таблеток, разрешили бы они ей обратиться к рекомендованному Лией врачу? Может, и разрешили бы, – так уверяла себя Надя. Она им обязательно все расскажет… Но сначала сама посмотрит, что это за таблетки. И что это за врач такой.

Врач, которого звали Борис Алексеевич (а сам он велел называть себя попросту Боб), успокоил Надю одним своим видом. Он был надежен, весел, толст. Он любил к месту и не к месту вставлять громкое «н-ну», произносимое с напором, перед которым обязано было склониться все живое. К тому же он умел все на свете объяснить.

– Бедная красотка, – загремел он, обращаясь к Наде, – кто ж тебя так запугал? Ты же к Айболиту пришла, а не к Бармалею. Я людей не ем, я их лечу. Раздевайся по пояс… Нет, лифчик можешь оставить. Хотелось бы мне, чтобы ты и от него освободилась, но – извини, на работе я не мужчина, а профессионал. Давай-ка сердечко послушаем. Давай давленьице смерим. Н-ну… что я тебе должен сказать? Твой организм испытывает чрезвычайные перегрузки. Поняла? Чрез-вы-чай-ные. Вот так перенапряжешься и, не ровен час, получишь инфаркт. Не такая ты сильная, как тебе хотелось бы. А ведь… ты каким видом спорта занимаешься? Художественной гимнастикой? Небось любишь свою художественную гимнастику, а?

– Люблю, – призналась Надя, прижимая скомканную в кулаке блузку к трепещущей груди. После осмотра она еще не успела одеться.

– Н-ну и правильно. Люби, кто тебе запрещает. Я так и думал, что ты у нас девушка стойкая, спорт бросать не собираешься. Но и состояние сердечно-сосудистой системы у тебя аховое, я тебе все как есть скажу. Надо подлечиться.

– Вы меня в больницу положите? – Надин голос зазвенел отчаянием. Больница, когда на носу ответственные соревнования? Это катастрофа! По опыту она знала, что врачи любят настаивать на госпитализации. А ей это слово «госпитализация» хуже горькой редьки.

– Н-ну зачем сразу в больницу? – Этот врач был демократичнее других, встречавшихся прежде Наде. – Я понимаю, тренировки и все такое прочее. Запустишь тренировки, потом трудно восстановиться. Я, птичка моя лебедь, сам бывший спортсмен, мне не надо объяснять. Так что предлагаю лечиться без отрыва от производства. Лекарство тебе, правда, необходимо такое, которое в аптеке так сразу не достанешь. Его надо заказывать за границей, за большие деньги. Чисто случайно у меня есть небольшой запас. Предыдущий мой пациент отказался, захотел лечиться народными средствами у каких-то тибетских знахарей. Н-ну, я так скажу: ему же хуже! Возможности современной фармакологии на порядок выше возможностей тухлых тибетских травок. А тебе повезло. Бери, пользуйся.

– Лекарства… очень дорогие?

– Для тебя – нет. В моих интересах дать их тебе поскорее, чтобы не пропали. А то, знаешь, срок годности кончится, и плакали мои денежки. А так хоть человеку помогу. Лекарства, знаешь ли, надо подбирать индивидуально. Н-ну… Чисто случайно совпало так, что для тебя они точь-в-точь подходят, как и для моего предыдущего пациента.