Умная пуля

– Так, Володя, временем располагаешь?

– Сегодня прилетел. Завтра вечером поезд, – зачем-то посмотрел на часы Владимир.

– Отлично, поступаешь в мое распоряжение. Ты как себя чувствуешь? – спросил Турецкий.

– Готов к новым подвигам! Я ведь вашу стажировочку на всю жизнь запомнил, – ответил Поремский. Затем его взгляд скользнул по полу. – Что с этими?

– Проверь. Если стволов нет, хрен с ними. Пусть живут.

Володя сунул руку, попыхтел и вскоре выудил кобуру с торчащей рукояткой «макарова». Турецкий чувствовал, как ему на сердце капает бальзам, когда смотрел на работу. Ни одной ошибки. Все профессионально, со знанием дела. Вот и тридцатисантиметровый ножичек из ботинка второго извлек, уже завернутый в платочек. Он понял, насколько ему дорога оперативная работа. Но, как говаривал судмедэксперт Зюзькин, «получены ранения, с жизнью несовместимые». Так и его обязанности помощника генерального прокурора были с жизнью следователя несовместимы. И тут родилась крамольная мысль: «А мы совместим!»

Громилы были сданы в отделение. Очухавшийся потерпевший оказался журналистом желтой газеты «Соль жизни» Белобокиным, просто зашедшим в туалет и подвергшимся нападению. Узнав о том, что напавшим уже грозит срок за хранение оружия, предпочел от заявления отказаться. Турецкий, махнув рукой на небольшое происшествие, набросился на Порем–ского:

– Пошли на стоянку. Посмотрим, сможешь ли по некоторым вторичным признакам найти мой автомобиль?

– Ну, слухи о моих способностях сильно преувеличены. Вот Рюрик Елагин, да – криминалист от Бога. Он определил бы минимум по десятку признаков, что вон та черная «Волга» с мигалкой…

– Молодец! Колись.

– Версия личного автотранспорта отпадает по причине… – он немного втянул носом воздух, – «Хенесси»?

– Молодец. А я вот различаю только основные запахи, – похвалил Турецкий.

– Ну, я тоже не дегустатор. Но относительно спирт–ного… Представляете, раскручивал одно дело в институте аллергологии и прошел, пользуясь служебным положением, обследование. Знаете, что выяснилось? Мой организм совершенно не переносит никаких токсинов. Мне никогда не стать алкоголиком, наркоманом, курильщиком. Я могу принимать отраву, но после наступает синдром полнейшей очистки организма. Рвет до вывода всяческой гадости.

– А с Сашкой Курбатовым связь поддерживаешь? – задал вопрос Турецкий, вспоминая, как обучал птенцов премудростям следствия.

– Еще бы! – радостно ответил Поремский.

– Ну и как он?

– Карьерист. Уже зам прокурора области по следствию.

– Ух ты! – искренне изумился Турецкий.

– Правда, Сахалинской, – ответил Владимир. – У них население как один московский микрорайон, тысяч пятьсот. И почти все живут на южном побережье.

– Как же его, рафинированного москвича, занесло в такую глушь?

– Сам напросился. Это его программа избавления от комплексов, привитых детством. Представляете, у него была нянечка, манная кашка с ложечки, репетиторы. До тринадцати лет носил колготки под шортиками, такую конусовидную тюбетейку, не мог выйти во двор без сопровождающего. Кем он был в глазах пацанов со двора? И кем в своих? Поэтому, едва вырвавшись из узд навязчивой опеки, принялся избавляться и от груза прошлого. Чтобы доказать себе, что чего-то стоит, в одиночку с ружьишком за плечами и вещмешком пробежал по тайге от Хабаровска до Благовещенска.

– Сколько же там будет? – спросил Турецкий.

– Тыща верст! – ответил Поремский, словно прикидывая по воображаемой карте.

– Безумству храбрых поем мы песню. А по времени?

– Почти за месяц.

– Я не удивлюсь, если узнаю, что он и похудел этак килограмм на двадцать? – засмеялся Александр Борисович.

– Вот как раз избыточный вес он недостатком не считает. Поэтому бороться предпочитает с преступностью, – прозвучал неожиданный ответ.

– Да, с вами не соскучишься. А преступность, значит, комплекс?

– Еще какой! Он же, как Будда, жил себе до семнадцати лет в своем мире фильмов, музыки, книг, тщательно прошедших цензуру, и вдруг был выброшен в пространство, совершенно отличное от идеального. Где правят грязные деньги, где честные, порядочные люди унижены и оскорблены. Где на каждом углу творится несправедливость. Где зло безнаказанно и нагло. А законность продажна. И он решил посвятить жизнь пусть не наведению порядка, но хотя бы частичному торжеству справедливости. Зло ведь должно быть наказано.

– А Рюрик Елагин?

– В Екатеринбурге. Тоже «важняк». И такой же мечтатель, – ответил Поремский.

– Мечтатель? – переспросил Турецкий.

– Да. Интересуется тем, чего нет и, может быть, не было никогда. По крайней мере, нам этого узнать не дано – история государства Российского есть величайшая из тайн.

– Но существуют же летописи, рукописи… – начал было возражать Турецкий.

– Александр Борисович, мы живем в информационный век. Сколько раз на ваших глазах переписывалась история, современником которой и даже где-то непосредственным творцом были вы сами?

– Лучше не спрашивай, – задумчиво произнес Турецкий. Он и сам не раз задумывался над тем, кто же все-таки и зачем искажает изложение событий.

– А теперь представьте раннее Средневековье. Неграмотный царь, сотня бояр и крестьяне, ведущие скотское существование. История – достояние кучки заинтересованных лиц. Знаете, с чем американцы столкнулись в Ираке? С недоумением. Большинство населения свято считало, что в той «Буре в пустыне» великий Саддам разбил американские войска и освободил страну. Поэтому увлечение историей сродни увлечению научной фантастикой, с той только разницей, что фантастика находит воплощение в реальной жизни гораздо чаще.

– Знаешь, – ответил умудренный опытом старший товарищ, – наше время отличается от древнего значительно меньше, чем кажется. Мы живем во власти такого количества информации, что истина в потоке заблуждений, измышлений, фантазий попросту теряется.

– Как говорил китайский мудрец Лао-цзы: «Если хочешь спрятать дерево, прячь его в лесу», – блеснул цитатой Поремский.

– А если хочешь, чтобы не услышали правду, расскажи о ней по радио, напечатай в газете, покажи по телевидению, – печально констатировал Александр Борисович.

Турецкий подъехал к зданию Генеральной прокуратуры на Большой Дмитровке. Равнодушно прошел мимо лифта на лестничную клетку. Тренированный организм требовал физических нагрузок, а времени на хождение по спортивным залам катастрофически не хватало. Вот он и использовал каждую возможность. В прошлом году, когда министр МЧС решил взлететь по лестнице на двенадцатый этаж здания мэрии, из всей многочисленной «свиты» только представитель Генеральной прокуратуры Турецкий достойно выдержал темп.

Для очистки совести убедился, что в приемной заместителя генерального прокурора посетителей не убавилось. Затем спустился на этаж. Зашел в свой кабинет и, сев на угол стола, набрал внутренний номер.

– Приемная, – сухо прозвучал знакомый голос.

– Клавдия Сергеевна, уж не вы ли это? Как я соскучился по вашему неподражаемому тембру. Только что прилетел из Германии. Вы не представляете, таких женщин там нет. Чем сегодня заняты?

– Сейчас доложу Константину Дмитриевичу, – ответила секретарша строгим голосом. – А вам перезвоню.

Клавдия Сергеевна могла бы и полюбезничать, но не в присутствии же посетителей. Она положила трубку. Взяла папку и вошла в кабинет начальника. Через минуту, не скрывая удовлетворения, вернулась. Набрала трехзначный номер.

– Турецкий, слушаю.

– Вас срочно вызывает Константин Дмитриевич, – произнесла женщина тоном, требующим немедленного выполнения приказа.

Александр Борисович вошел в приемную. Томная полная женщина немедленно преобразилась. Она вскочила со своего места и на ходу бросила:

– Одну минуту. Доложу.