Кровавый чернозем

– Ты думаешь, я не знаю?

– Что – не знаешь? Что – опять? – Ковригин растерялся.

– Только зря себя мучаешь, – Лена заплакала, Ковригин подошел к ней, обнял ее. – Бедные мы с тобой, бедные…

– Как раз таки мы с тобой богатые, – попытался сострить Ковригин, вышло не особенно к месту.

– Только кому все это теперь нужно? – сказала Лена.

– Как – кому? Жизнь продолжается. – Ковригин старался отвечать бодрее.

– Какая там жизнь, – Лена махнула рукой, – только о нем и думаю.

Она, тяжко вздохнув, присела на край дивана.

– А помнишь, он, когда родился, русый такой был, а потом потемнел, а как в армию провожали…

Лена снова заплакала. Ковригин задумался. Нужно было сказать какие-то точные, правильные слова, даже не утешения, а слова, которые придали бы сил, помогли обрести смысл. Он понимал, что жене сложнее, чем ему: у него все-таки дело, не позволяющее расслабляться, иной раз и захочешь оттянуться, да некогда. А у нее – одни воспоминания.

После смерти сына Лена ушла из школы, где работала учительницей. Василий понимал, что ей нужно время для того, чтобы обрести хоть какое-то душевное равновесие, но в душе он был против этого ее ухода. Он догадывался, что свободное время – тот самый резерв боли – ей сильнее вернет самые лучшие ее воспоминания, их воспоминания…

Работа не позволяла Ковригину уделять много внимания воспитанию сына. Этим в основном занималась Елена. Новые изобретения, патенты, проблемы, свои и чужие, – все это наполняло до краев жизнь Ковригина, отдавая семье одно из предпоследних мест. На последнем месте был у Ковригина сам Ковригин. Себе он уделял меньше всего внимания. Он мог забыть пообедать и поужинать, не спать ночь, разбирая какую-то очередную сломавшуюся недавно изобретенную штуковину, причем все попытки Елены вернуть его к нормальному ритму ничем не кончались.

– Как так можно? – жаловалась она. – Ты совсем не уделяешь времени ни мне, ни сыну.

– Ну как не уделяю? – обижался Ковригин. – А для кого я, по-твоему, все это?…

– Не знаю для кого, а нам нужно твое внимание, твоя ласка, твое слово, наконец!

– Все, – принимал решение в таких случаях Ковригин, – завтра все вместе идем в лес.

Походы в лес постепенно стали семейным праздником. Лена радовалась тому, что они вместе и все внимание, которое Ковригин обычно уделял своим железкам, теперь ее. Алеша радовался всему: и папе, и маме, и лесу.

– Папка! – кричал Алексей. – Я нашел!

По уши в грязи, Алеша, ему тогда было около восьми лет, тащил огромный гриб.

– Мы его будем целую неделю есть, правда, пап? – радовался Алеша.

Ковригину не хотелось разочаровывать сына.

– Давай лучше мы его засушим, а потом, когда ты вырастешь, это будет памятью о том, каким ты у нас был в детстве замечательным грибником, – предложил Ковригин.

– Нет, лучше съесть, – запротестовал Алеша.

– Я тоже думаю, что лучше съесть, – поддержала сына Лена.

– Какие вы у меня необразованные, – шутя расстроился Ковригин.

Пока они все вместе осматривали гриб, Ковригин объяснял сыну, почему этот гриб несъедобен, посвящая сына в лесные тайны…

Да, многое в жизни Ковригина было связано с этим лесом. Здесь прошли и его детские годы, и даже маршрут их с Леной свадебного путешествия прошел через этот лес: Ковригин счел нужным показать жене все, что он любил, приобщить ее ко всему, что знал и понимал он сам. Лена, правда, приобщалась с трудом. Ее больше прельщали бытовые радости, как, например, покупка стиральной машины с просушивающим белье устройством, которое очень быстро сломалось, а починить у Ковригина руки не доходили: дела находились и поважнее. Лена обижалась, он объяснял, она понимала и все равно обижалась. Потом, конечно, радовалась вместе с ним каждому его новому изобретению и вместе с ним и сыном отправлялась в лес…

«Вот уж точно, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь», – узнавал знакомые лесные тропы Ковригин, стараясь не отвлекаться на личные воспоминания, связанные с этим лесом.

Дорога петляла вокруг пригорков. Из синевы ельника пахнуло сыростью, под ногами захлюпала вода. Ковригин пожалел, что не обул дедовы боты, старомодные, с высокими голенищами. Зрелище, конечно, еще то, зато ноги в тепле и сухости.

Недавно прошли дожди, да и это место в лесу, само по себе болотистое, словно впитывало в себя всю воду, грозя утопить ольшаники по самую макушку. Постепенно лес впереди поредел, расчистился, за чахлым осинником вдали открылись зеленые кучерявые острова. Но попробуй дойти до этих островов! Раньше кормились на них кабаны, лоси, а теперь, бывает, и люди прячутся…

О том, что в районе появилась банда, Ковригин впервые услышал от Егора Назаренкова. Егор – сосед, через два дома от него, почти ровесник, на пару лет старше, был человеком хитрым, резким на слово. Поговаривали в поселке, что бабка у него ведьма была, вот и оставила она ему в наследство хмурые взгляды да черные мысли. Не любили односельчане Егора, а может, просто побаивались, слишком уж чужим выглядел он на их фоне: всегда трезвый, сдержанный, скрытный. Все вокруг него было сплошной тайной: чем занимался, на что жил? Жена Егора Ольга и Лена познакомились до того, как судьба свела Василия с Егором. Назаренков был одним из немногих людей в поселке, интересных для Ковригина. Ковригин знал, что у Назаренковых нет поселковых друзей, часто они куда-то уезжали с женой на старой «восьмерке». Поскольку никто не знал ничего, то и домыслы складывались самые невероятные.

– Пришел колдун, – услышал Ковригин как-то в очереди в магазине. Оглянувшись, он понял, к кому это относилось: в магазин вошел Егор.

«Злые языки страшнее пистолета…» – вспомнил Ковригин заезженную цитату из Грибоедова. Ко всему, что говорили о Егоре, он прислушивался, но почти ничему не верил. Егор нравился Василию: умный, веселый, сильный. Правда, было во взгляде соседа что-то странное, каждый раз, когда он смотрел, возникало ощущение, будто он знает о тебе какую-то тайну, прочитывает тебя насквозь. Да и сам разговор тогда с ним тоже состоялся странный.

– Зайди, – коротко сказал Ковригину Егор, когда они случайно столкнулись в продовольственном магазине.

«Зачем?» – хотел было спросить Василий, но сдержался, просто кивнул.

– Пиво будешь? – предложил Егор, когда Ковригин, улучив минуту, зашел после рабочего дня к соседу.

– Зачем звал? – ответил Ковригин.

– Просто, – уклончиво ответил Егор.

– Если просто, то я пошел, дел по горло, извини…

– Ты погоди-ка, хоть присядь, – засуетился Егор. По всему было видно, что он хочет что-то сказать, да не решается.

– Зачем звал? – повторил вопрос Ковригин.

– Поговорить хотел.

– Говори.

– Пиво будешь? – снова спросил Егор и прищурился, лукаво поглядев на Ковригина. – У русского мужика, сам знаешь, без пива-то язык не развяжется.

– А ты сам выпей, а потом говори, – предложил Василий, начиная раздражаться: «зайди» – было едва ли не приказано ему, а теперь делает вид, мол, просто выпить пригласил.

– Сам-то я могу, – в тон ему ответил Егор, – да я с тобой хочу.

– Со мной как-нибудь в другой раз, – заупрямился Ковригин. – Вот что, Егор, если что срочное, говори, а нет, я пойду…

– Ты ничего странного в поселке не замечал? – после некоторого раздумья спросил Егор.

– В смысле? – переспросил Василий.

– Ну, в смысле: ничего странного?