Абонент недоступен

— Что «да ну»? Вы с ним знакомы?

— Еще как! После университета сидел с ним в одном кабинете.

— Как это в одном? У вас же другие приоритеты. Вы же защитник, а он — обвинитель.

— Все так. Но до того как я стал адвокатом, я служил следователем в прокуратуре.

— Вот уж никогда бы не подумала.

— Не похож?

— Еще не решила, но как-то у меня в сознании это не укладывается.

— Ничего, привыкнете.

— Как же вы так быстро переориентировались? Насколько мне известно, в прокуратуре с обвиняемыми не очень-то церемонятся, рубят лес направо и налево. Может быть, вы хотите сказать, что я не права? Тогда скажите.

— Вы действительно не совсем правы. Везде все зависит от людей. Ничего не поделаешь, мы привыкли судить о месте по человеку, который это место занимает. Но это не всегда верная точка зрения.

— Ладно, тогда — разубедите меня. Покажите мне верную точку зрения. А то я что-то совсем запуталась. Заодно расскажите, что на самом деле происходит с нашей страной. Мне из-за бугра ее что-то было совсем не видать, хотя в Чикаго сейчас русских, наверно, больше, чем самих американцев. Плюнь — попадешь в Толика или в Сашу.

— Разубедить вас — сущий пустяк. Другое дело — самому понять. У меня в голове такая же каша, что и у вас. Хотя из уст адвоката это, скорее всего, должно звучать устрашающе. Но уверяю вас, никто не знает, что с нами происходит. Что-то происходит, вот и все. Одни на каждом шагу трубят о жидомасонском заговоре, другие — о большевистском реванше. Но ни у тех, ни у других нет и не может быть никаких основательных доводов для своих обвинительных доктрин. Никому не приходит в голову, что это просто историческое развитие, что человечество развивается в согласии с движением всего мира.

— Цель — ничто, движение — все, что ли?

— Мир стремится к равновесию. Если Соединенные Штаты собрали под свои орлиные крылья все лучшие мировые умы, то тем самым обделили другие места.

— Знаю, я сама жертва brain drain — утечки мозгов.

— Вся Америка — типичный результат утечки мозгов.

— Скорее, не типичный, а уникальный, — добавила Лена.

— Не спорю. Возможно, вы и правы. Даже согласен, уникальный. Кому из здравомыслящих людей сегодня придет в голову обвинять Америку в том, что у нее там так здорово, замечательно и так далее, и что туда каждый мало-мальски способный и не ленивый индивид устремляет свой взор?

— Да, вы правы. Я сама рванула туда, потому что мне надоело смотреть в раздолбанный микроскоп, которым пользовался еще сам Авиценна. А в Америке я получила все новомодные хай-теки. Как бы там ни было, а Америка — это пример человечеству, каким должен выглядеть мир.

— А вот тут-то вы и заблуждаетесь, — сказал Гордеев и положил на стол свою тяжелую ладонь. — Но хватит об этом. Не будем превращать наш деловой разговор в бесконечную дискуссию. Вернемся к нашему делу.

— Да, я с вами полностью согласна. Но только наш разговор мне почему-то не кажется бесконечной дискуссией. Все очень интересно. Я бы хотела его продолжения.

— Как-нибудь потом. Сейчас я должен вести себя как профессионал.

— Хорошо, — улыбнулась Лена. — Ведите!

Гордеев поудобнее уселся на стуле, приняв правильный, по его мнению, вид — прямая спина, чуть приподнятый подбородок.

— Итак, — начал он, — мне и вам пока ясно одно: Проскурца круто подставили. И не может быть, чтобы этого не понимал Омельченко. Этот жучара сечет все на свете.

— Вы так думаете?

— А вы разве нет?

— Во всяком случае, я об этом догадывалась. Но не решалась делать выводы. Да и не было оснований их делать. Мой отец на том свете, вот и весь вывод. Искать преступника — дело следственных органов.

— И мое.

— Ваше?

— А чье же еще?

— А как же защита обвиняемого? Презумпция невиновности и все такое?

— Погодите, дойдем и до этого. У таких людей, как Омельченко, принцип один — тебя подставили, значит, сам и виноват. Виноват в том, что вовремя не предпринял ничего такого…

— Чего «такого»?

— Не знаю. Насколько я понимаю, Проскурец ничего не предпринял.

— Он даже не мог предположить подобной развязки.

— Ну вот и попался. Презумпция же невиновности для следственных органов — пока еще пустой звук. Этим, как правило, очень часто пользуются преступники. Просто сплошь и рядом. На каждом шагу. И если честно, именно эта прореха в нашем законодательстве заставила меня податься в адвокаты. А раньше, тысячу лет тому назад, я был «важняком».

— Кем, простите?

— Это вы простите. «Важняк» — следователь по особо важным делам. Точно такой же, как и Омельченко.

— А разве убийство моего отца — особо важное дело?

— Еще какое важное. Там, где замешаны большие деньги, любое дело из рядового превращается в особо важное. Особенно когда от этих денег зависит состояние государственного бюджета. Можно сказать, что прокуратура имеет только одну-единственную задачу — охрана казны. И любое нарушение закона — подчеркиваю, любое — там рассматривается как посягательство на госбюджет.

— Каким образом, если не секрет?

— Как правило, косвенным образом. Ведь никому же в голову не придет грабить государство напрямую, не в средние же века живем, когда все финансовое богатство державы лежало в каком-то одном царском погребе, а к погребу был приставлен казначей. Сейчас госбюджет рассортирован по разным мешкам, а мешки эти разбросаны по всей стране.

— Или по всему миру.

— Или по всему миру. — Гордеев с уважением посмотрел на Лену. — О! А вы, я вижу, не отличаетесь тугодумием.

Лена усмехнулась:

— Если это комплимент, то спасибо. До сегодняшнего дня я думала, что хорошо разбираюсь только в биохимии, да и то когда стою у кухонной плиты. Но если честно, мне до сих пор ничего особенно не ясно.

— Ладно, как-нибудь проиллюстрирую примером из жизни. Когда я могу встретиться со своим клиентом? Я имею в виду — с Проскурцом?

— Когда нужно? Можно хоть завтра.

— Да, и не забудьте зайти в нашу юрконсультацию внести гонорар и оформить соглашение. Без ордера на защиту я не смогу явиться к нашему «важняку» Омельченко.