Взятка по-черному

– Постой! – насторожился Грязнов. – Это какой такой Мамонов? Как его зовут?

– Его? – даже растерялся Фролов, будто случайно оговорился. – Его… зовут… а как его зовут?

– Не Гришкой случайно? Григорий Семенович – не он?

– Кажется. А что, он тебе знаком? Сейчас придет этот… уточнит.

– А чего уточнять? Кто ж в Москве не знает Мамона Каширского? «Законник», две судимости по статьям сто шестьдесят третьей, сто семьдесят третьей, сто семьдесят девятой – вымогательство, лжепредпринимательство, принуждение и так далее, – перечислял Грязнов. – Хороший уголовный букет. И чего он хочет?

– Откуда я знаю. Думаю, хочет, чтоб было тихо. Помнишь, как еще при Брежневе говорили? На три «ша» – штоб штало шпокойно. Но это, надо понимать, не он и хочет, а те, кого он невольно втянул в разбирательство. – Фролов снова взглянул в акт: – Какие-то триста баксов, а вони поднялось!..

– Черт с ней, с вонью, – небрежно отмахнулся Турецкий, – ты лучше скажи, Федор, полковник-то какое к ним всем имеет отношение? Что-то я никак не пойму!

– А полковник… – словно маленькому, стал едва не по слогам объяснять Фролов, – бывший полковник, а ныне президент Благотворительного фонда «Юпитер» и одноименного охранного предприятия с благотворительными, естественно, целями выделяет органам милиции хорошие иномарки, которые используются нами и в собственных служебных целях, и в качестве сопровождения. Кстати, и этот самый ЧОП, который при фонде, он тоже «Юпитер», охраняет в основном вип-персон, крутых бизнесменов, ну и прочих, кто может себе позволить охрану на машинах с милицейскими номерными знаками. Понимаешь теперь? Поэтому и возникший шум, как я могу себе представить, сразу нескольких важных персон с ходу задел! Мы ж начали расследование, а куда оно приведет?

– Логично, Федя. – Грязнов с сумрачным выражением лица покачал головой. – Действительно, трудно представить – вор в законе в «мерсе» с депутатским номером и в сопровождении милицейской охраны! Тебя ж первого и спросят, – Слава взглянул на приятеля, Фролов помрачнел, – куда смотрел? Почему бандит с «мигалкой» раскатывает? А если дальше копнуть? К примеру, а кого это наш якобы милицейский Благотворительный фонд на самом-то деле ублаготворяет? Так не взять ли нам его за причинное место и не пощупать ли на этот самый предмет, а, как считаешь?

Тяжко вздохнул Фролов, но ответил:

– Так тебе и позволили…

– А если не спрашивать позволения, тогда что?

– Авантюрист ты, Вячеслав Иванович. Мне, между прочим, по этому поводу уже второй день с твоей Житной звонят. Знаешь, зачем?

– А то! «Закрой ты это дело, Федя, к едреной матери! Надорвешься». Так?

– Практически слово в слово. Только «надорвешься» ты первый сказал. Остальные считают, что я – не полный идиот и сам все прекрасно понимаю, – произнес Фролов.

– Ну что, Саня? – Грязнов устроился на стуле верхом. – Будем спускать собак на этот «Юпитер», который явно не прав, или погодим? Пожалеем товарища?

– Давай посмотрим, как вести себя будет. Полезет в бутылку – поможем скоренько достать дна. Поведет себя пристойно, отдадим акт и снимем проблему. Но в уме оставим, ага? Как там? – подмигнул Турецкий. – Два пишем, три – в уме.

– А ты, Федя? – Грязнов вместе со стулом повернулся к Фролову.

– А чего я? Я как вы.

– Так, может, – с хитрой ухмылкой сказал Грязнов, – мы пока малость погуляем, а ты ему наедине, так сказать, объясни, как себя следует вести? Чтоб не затягивать разговор, а то какой же после этого дружеский ужин? И поставим на деле крест. Временный, ага, Саня?

– Ты озвучиваешь мои мысли, Славка, – улыбнулся Фролов.

Фролов «провел работу», и, когда Турецкий с Грязновым вернулись в его кабинет, атмосфера была самой доброжелательной. А господин Брусницын – тот просто светился радушием.

Он уже посмотрел оценочный акт и предложил ремонтные работы провести в собственном «сервисе», уже давно и успешно действующем при «Юпитере», обещая все сделать в наилучшем виде. И в кратчайшее время, включая доставку автомашины на ее обычную стоянку, у дома на Фрунзенской набережной. Президент Благотворительного фонда был сама любезность. Создавалось впечатление, что этим делом он занимается всю свою жизнь и оно доставляет ему несказанное удовольствие. Еще бы – делать людям приятное! Так для того и фонд существует! И не просто приятное – иной раз жизненно необходимое! Все это он проговаривал как бы на ходу, не оставляя места и времени для каких-либо вопросов. Да и о чем еще рассуждать, о чем спрашивать, если и без того все предельно ясно.

Брусницын забрал с собой акт, оставил формальную расписку, что его организация, принимая на себя вину и так далее, обязуется в кратчайшие сроки и все остальное. Автограф, число, даже время подписания «декларации». Осталась мелочь – выяснить, когда хозяевам будет удобно передать ключи от машины человеку, который приедет за ней на фирменном эвакуаторе.

Турецкий с интересом разглядывал собеседника. А он очень неплохо выглядит, подумал Александр Борисович. Рослый, далеко не седой, хотя, наверное, давно перешагнул за «полтинник», крепкий, с доброжелательным и открытым лицом. Русые волосы свисали челкой на лоб, светлые, почти бесцветные глаза напомнили Турецкому одного киллера, которого он года два назад брал в Петербурге. То же было доброжелательство и то же, кстати, чувство собственного превосходства, которое ничем не затушуешь, даже если поставить человека в сильно зависимые условия. Сильная личность, так сказать. А вот светлая она, под цвет волос и глаз, или темная – полная им противоположность, этого сразу не разглядишь. Настоящий полковник, одним словом.

И тот «лоб», как окрестила охранника Ирина, работает у него. Значит, наверняка тоже из «бывших».

– А тот парень, Игорь Петрович, что документы у консьержки оставил, он-то как? Не болеет, не страдает? Запором там либо наоборот? – обратился Турецкий к Брусницыну.

– В смысле? – будто не понял вопроса полковник.

– Да уж больно подозрительно вел себя… Не докладывал? – пристально глядя в глаза ему, заметил Турецкий. – А у меня на эту публику глаз уже наметанный. И слух тоже, понимаете? – Турецкий улыбнулся.

– Ах вон вы о ком! – «вспомнил» полковник. – Не работает. Уволен. Я это называл самодеятельностью. В те еще времена, понимаете? Но тогда такая «самодеятельность» была чревата кровью, как правило, твоих же товарищей. А сейчас куда более печальными последствиями, я имею в виду – в моральном плане. Неуважением и недоверием к тебе твоих клиентов. Я потребовал объяснительную, после чего он написал заявление. И я не стал его удерживать, не стал ничего объяснять, чтобы не создавать плохого прецедента. Все слова мною были сказаны еще до его поездки на Фрунзенскую набережную. Он, видимо, не понял либо пропустил мимо ушей. Ваше мнение на этот счет, Александр Борисович? – предельно вежливо поинтересовался полковник.

Ух ты как! Вот это напор. Турецкий даже на мгновение растерялся, но ответил:

– Полностью разделяю вашу позицию, Игорь Петрович. А что касается Мамона Каширского, то…

– Полностью признаю свою вину, – поторопился полковник. – Охрана его уже снята, а проблемы его транспорта – это пусть разбираются свои службы в Государственной думе. Вы не поверите, Александр Борисович, – лицо полковника, которое только что изображало гнев и непонятное ожесточение, вдруг расплылось в улыбке, – закон об охране выглядит таким образом, что мы, то есть охранная структура, на самом деле сторожим, грубо говоря, не личность и даже не сам автомобиль, а автомобильный номерной знак. Абсурд ситуации в конечном счете заключается в том, что, прикрываясь этим номером, кто угодно может перевозить в салоне что угодно, вплоть до того же гексогена или наркотиков. И такое положение распространяется на сотрудников Главного управления вневедомственной охраны, я интересовался, та же картина. Чудовищно! Но – таков закон. Я им говорю, в Думе, пересмотрите, ребята! Но у них хватает времени на все, кроме того, от чего, в сущности, зависит нередко и государственная безопасность. Такова картина… Что ж, если вы не имеете ко мне дополнительных вопросов, могу ли я считать, что печальный конфликт исчерпан?

– Разумеется, – Турецкий радушно развел руками и посмотрел на Фролова: – Вы, надеюсь, не будете возражать, Федор Александрович, против такого исхода событий?

– Разумеется, – повторил за ним Фролов и протянул полковнику руку.

– А наши договоренности… Ну, полагаю, мы в ближайшее время встретимся?

– Да-да, всего хорошего.

Федор был явно чем-то смущен. Наверное, этой последней фразой Брусницына. А точнее, озвученным случайно – или же, напротив, совершенно сознательно – известием о какой-то их договоренности. Конечно, это было грамотно сыграно полковником: вроде и ничего не сказал, но успел намекнуть на нечто значительное. А вы, генералы, теперь думайте.

С Грязновым полковник как поздоровался при встрече, так и попрощался только сухим кивком. А Вячеслав Иванович даже не встал со стула: как сел верхом, так и не поднимался. И руки из карманов брюк не вынимал, чтоб не протягивать самому и посетителю не давать повода. Тоже кивнул в ответ и, дождавшись, когда дверь закрылась, негромко сказал, как бы самому себе:

– Вот прохиндей! Земля таких не видела. Ну жук! Куда тебе до него, Федя!

– Зря ты, Славка, нормальный мужик, – вступился Фролов. – А что касается ситуации…

– Да пошел он на хрен, обсуждать еще всякое дерьмо! Ну что, перекусим? Или как? Может, у вас уже другие планы? – Грязнов, хитро прищурившись, глянул на Федора.

– Сам же обещал, а теперь на попятный? – сделал вид, что готов обидеться, Фролов.

– Ну раз обещал, тогда какой разговор, – сказал Грязнов, вставая. – Поехали в «Пушкинъ», там рыбка вкусная и твердый знак в конце.

– А твердый знак при чем? – усмехнулся Турецкий.

– А чтоб крепче было!..

…Поздно вечером, можно сказать, почти ночью состоялся такой диалог.

– Не говори мне, Саня, не спорь, не убеждай! Жук – он и есть жук, жучара! Но при этом у него есть отчасти реабилитирующий его фактор. Он отлично понимает, кто он есть на самом деле. А жук, который знает уже, что он жук и жучара, в некоторой степени может считаться… как это?

– Не понимаю, о чем ты? – пытался утихомирить Грязнова Турецкий. – Ну и пусть себе жужжит, если он жук. Им положено…

– Нет, но ты заметил, как он это делает, а? Ну я тебе доложу, ай-я-яй!..