Жизнеописание иеросхимонаха Стефана (Игнатенко)

. В Теберде он жил недалеко от Сентинского женского монастыря и имел сильное влияние на некоторых монахинь обители, а также на монахов близлежащего Александро-Афонского Зеленчукского монастыря. В келье у него хранилась дароносица с запасными Святыми дарами. Поскольку в церковь он не ходил, то причащался келейно. Схимонаха Илариона обвиняли в том, что он, будучи простым иноком, дерзал в келье у себя причащать своих учениц из Сентинской обители, а также своих последовательниц в последний год своей жизни в урочище Темные буки. В 1916 году Иларион умер под церковным запрещением и был погребен в «Темных буках». На месте его погребения почитательницы выстроили часовню, где совершались богослужения

.

Старец Стефан (Игнатенко), неуклонно руководствовавшийся чистым учением святых отцов, не мог принять самочинное учение имябожников и не позволял своим духовным чадам читать творение схимонаха Илариона

.

Часто с гор Абхазии во Второ-Афонский монастырь спускались пустынники. Тяготясь многопопечительностью общежительных монастырей, необходимостью частого соприкосновения с мирскими людьми и даже друг с другом, они предпочитали уединенную молитвенную жизнь в тишине горной пустыни. Многие из них скрывались в глухих уголках Иеху и Цебельды, в высокогорных областях Абхазии

. Поистине пустыней были суровые, дикие, труднодоступные места в горах. Подвижников подстерегали серьезные опасности: зияющие пропасти, обвалы, неожиданные осыпи, болезни, угроза нападений диких зверей, укусы ядовитых змей. Особенно тоскливо переносилось одиночество в состоянии беспомощности. Самым трудным было лишение возможности часто очищать совесть на исповеди и приобщаться Святых Христовых Тайн. Зато велика, по-настоящему пламенна была их вера в Промысл Божий, детски-открыто и доверчиво сердце, живо и дерзновенно их молчаливое молитвенное предстояние перед Творцом. Один Господь знал Своих сокровенных рабов. Правда, в горах Кавказа трудно было найти такое пустынное место, куда бы никто не заходил. Пастухи умудрялись забредать в самые высокие и, казалось бы, недоступные для них места

. Пустынники приходили в монастырь, чтобы исповедоваться, причаститься, найти что-либо необходимое для своего немудреного быта.

Их простые, неторопливые рассказы увлекали батюшку Стефана. Его душа тяготела к глубокому уединению и молитвенной тишине. Он отпрашивался у настоятеля и, получив благословение, подолгу жил вместе с отшельниками в горных пустыньках

. Отцу Стефану была близка их молчаливая, плавная, молитвенная жизнь, их спокойное горение к Богу. Более всего покоряла их простота, которая невольно передавалась собеседнику.

Горы настраивают струны человеческого сердца особенно восприимчиво к благоговейному и живому ощущению Божия присутствия. Воздух легкий, свежий, прозрачно-сияющий. Необычная, певучая тишина растворена радостью и светом. Кажется, что само тело теряет тяжесть и готово парить. Чудный вид открывается иногда с вершины: далеко в голубом мареве горит белоснежная горная цепь, оттеняемая кружевом изумрудных, лазоревых, дымчато-фиолетовых лесов. Каменные громады то вспыхивают на солнце, как сахарные головы, то печально сереют, то хмурой ржавчиной напоминают о бренности нашей жизни. Деревья, сбегающие вниз, в глубокую пропасть, по крутому склону, создают естественную раму для горного пейзажа. Поднимаешь глаза – в небе едва заметна темная точка: там молчаливо и одиноко царит орел. Сердце невольно сжимается, захваченное трепетной благодарностью Богу, изумлением перед величественной красотой Его творения: «Благослови, душе моя, Господа, вся премудростию сотворил еси <…>»

Архимандрит Арсений (Корди) в начале своего монашеского пути жил в одной из горных пустынь и передавал свои впечатления от пустынножития старшему другу, Александре Саввишне Мамонтовой: « <…> Здешние места очень глухие. Сюда никто не заходит. Вдалеке от селения, высоко в горах, окруженные пропастями и полупропастями мы живем на высоте больше версты, окруженные высокими горами, вершины которых покрыты снегом и ледниками. Кругом лес со множеством разных диких зверей: медведей, волков, кабанов и многих других. Лес мертвенный, и деревья бывают до пяти аршин толщиной. Среди леса, на небольшой полянке, стоит наша келья. Она небольшая, с маленькими окошками, с низенькой дверью. Тут же растут несколько груш и других фруктовых деревьев. (Остатки черкесских садов). Возле кельи вскопан огород. Невдалеке из-под горы течет источник. Образ жизни монашеский <…> Здесь находишься, как на краю света; эти горы кругом как бы укрывают от мира, и мир понемножку забывается <…>» (14.01.26)

«<…> Такую жизнь невозможно променять ни на какие удобства, которыми можно пользоваться, живя в миру. Правда, здесь довольно суровый образ жизни и бедно. Очень убогая обстановка. Людей никого не видишь, тишина, жизнь идет ровно, без суеты. Довольно много приходится работать, так как приходится делать все совершенно самому. Бываешь сапожником, портным, плотником, поваром и т.д. Если бы другие знали, что за жизнь в пустыне, то гораздо больше бы было здесь монахов <…> По вечерам воют волки, которых здесь очень много, и они бегают стаями. На днях днем один волк пробегал мимо моей келии, так что я его в окно видал. Вечером же они где-нибудь около огорода воют, и ихние песни очень ясно бывает слышно, когда сидишь в келии. Сначала бывало жутко, но теперь попривык, так же, как и к медведям, которые около келий осенью по вечерам ходили собирать каштаны и груши» (02.01.27)

.

Сохранилось удивительное свидетельство Анатолия Павловича Тимофиевича о посещении тайной горной церковки, устроенной монахами Ново-Афонского монастыря: «Я внимательно посмотрел вдаль и только теперь заметил тонкую струйку дыма, как бы выходящую прямо из скалы. <…> Представьте себе огромную скалу, от которой оторвалась глыба с хороший дом, оторвалась таким образом, что между нею и скалой образовался как бы узенький, но длинный проход-теснина. Сверху, спереди и сзади она была тщательно заложена бревнами, забита досками с уплотнением прослойками мха. Получилась довольно большая и своеобразная постройка – с крышей, двумя боковыми каменными стенами.

Небольшая дверь вела внутрь, и когда мы вошли через нее, я совсем растерялся. Мы очутились в самой настоящей, хотя и крошечной, церковке. Шла вечерняя служба. Мягко струился кадильный дым. Миниатюрный иконостас, окрашенный в темный цвет под дуб, и такого же цвета Царские врата были сделаны хотя и просто, но со вкусом. Скромные образа убраны вышитыми полотенцами, теплилось несколько лампад. Из алтаря доносился глуховатый голос служащего иерея, ему вторили на клиросе трое пожилых монахов. <…»>

.

Отец Стефан рассказывал своей духовной дочери об одном примечательном эпизоде из своей жизни в пустыни. Однажды, во время совместной работы братии, духовник пустыньки пошатнулся и упал. Встревоженные монахи испуганно окружили его. Боясь потерять духовного отца, все горячо молились. После глубокого обморока старец очнулся, глаза его были полны слез. Он сказал, что вскоре умрет, а братию разгонят по тюрьмам: «Чада, вам не придется доживать в пустыне, будете доживать в городах, пустыни не будет». Вспомнив об этом случае, отец Стефан заметил: «Вот, сбылось. Как видите, мы живем в городах и доживаем, как он предсказал нам». Вера Николаевна, недоумевая, спросила, неужели больше совсем не будет жизни в пустынях. Помолчав, батюшка ответил: «Жизнь очень тяжелая в пустыне, она почти упразднится. Но те, кто будет исполнять свое правило ежедневно, несмотря на мирскую суету, будут пред Господом, как пустынножители, где бы ни жили. Истинные ревнители по Боге скроют себя среди мира»

.

Пробыв в горах несколько месяцев, с умиротворенной, тихой душой отец Стефан возвращался во Второ-Афонский монастырь, подготовившись к темным и скорбным вихрям, сокрушавшим как светскую, так и церковную жизнь.

Движение за так называемое обновление, оживление церковной жизни и церковного устава началось еще до революции

. Церковные революционеры пытались сломать веками возраставшую красоту величавого православного богослужения, прекрасную строгость церковных установлений, лукаво оправдывая свои кощунственные попытки заботой о немощи современного человека. Наиболее враждебно они были настроены против хранителя церковных уставов – монашества. Святитель Игнатий (Брянчанинов) объяснял особую вражду к монашеству его крепким стоянием за веру

. Уже в 1917 году статьи церковных реформаторов заполнили страницы владикавказской периодической печати. Руководство епископа Антонина (Грановского) принесло свои плоды. В начале 1920-х годов епархию захлестнула волна обновленчества. Единственным твердым оплотом православия в окрестностях Кавказских Минеральных Вод, неколебимо державшим светильник истинной веры, оставался Второ-Афонский Успенский монастырь на Бештау.

К началу 1920-х годов относится знакомство с отцом Стефаном его духовной дочери, монахини Сергии (в миру – Татьяны Ивановны Клименко). 15 июня 1923 года она впервые попала в обитель. Это было время торжества обновленчества, и православные, которых называли тихоновцами, не имели благословения от патриарха Тихона посещать обновленческие службы. «Православное же духовенство было почти все по тюрьмам, ссылкам и в вечной жизни. Не ходить в церковь было очень тяжело <…>». В то время Татьяна Ивановна жила в Кисловодске, где не было ни одной православной церкви. «Чисто православный монастырь был на горе Бештау, в десяти километрах от Пятигорска <…>. Вокруг разливалось море обновленчества. Только Успенская обитель твердо и высоко держала знамя православия». Во время их первой встречи отцу Стефану было 48 (38 – авт.) лет, и по мудрости он всех превосходил. Настоятель, отец Иоанн (Мирошников – авт.), в это время оставил монастырь и организовал на побережье за Туапсе в Канаштапской долине девичью обитель. Отец Стефан замещал настоятеля, одновременно исполняя послушание просфорника. «На Бештау мы пришли втроем из Кисловодска, – писала матушка Сергия, – Маруся Склярова, Надя Чага, дочь крупного толстовца, и я <…> Отец Стефан в это время пек просфоры. Ему передали письмо, которое мы принесли от его послушника, где говорилось о нас. Отец Стефан оставил свою работу и вышел к нам в скромном монашеском одеянии. В письме была просьба отслужить панихиду, и, хотя служба кончилась, отец Паламон (будущий схиигумен Пафнутий – авт.) повернул назад и снова отслужил панихиду. Потом нас угостили чаем, и мы положили на стол свое приношение. Беседа затянулась дотемна, батюшка благословил нас говеть. Для Нади это было первое говение <…> После беседы отец Стефан со слезами надел на них (подруг Татьяны Ивановны – авт.) кресты, потом исповедал нас <…> У отца Стефана, несмотря на его малое образование, был удивительный дар рассуждения. В те годы, первые два десятилетия нашего века, Кавказ был наводнен множеством вольнодумной интеллигенции: тут были и сектанты, и толстовцы, и теософы, и просто ищущие истину, потерявшие ее, разорвав связь с Православной Церковью. И вот эти «совопросники мира сего», некоторые из которых учились в Сорбонне, знавшие по пять языков, склоняли головы перед простым, неученым монахом, оставляя у ног его все свои мудрования».

Одним из них был Даниил Маркович Кохно, убежденный толстовец. Однажды Великим Постом он вошел в Пантелеимоновскую церковь во время пения Символа веры, упал на колени и покаялся. Оказалось, что в ту ночь во сне он увидел себя стоящим на паперти храма. Господь Иисус Христос едва придерживал его за руку и готов был выпустить ее. Проснувшись, Кохно осознал свой грех отступления от Церкви, покаялся, выдержал епитимью, наложенную на него отцом Стефаном, и вернулся в лоно Святой Церкви. Не однажды Даниил Маркович выступал против обновленчества.

Родственница монахини Сергии, в будущем – монахиня Серафима, рассказывала ей о своем обращении. «Надо сказать, что она обладала исключительным умом, окончила какие-то философские курсы и до того замудрилась, что стала сама, собрав кружок, систематически толковать Послания апостола Павла только на основе собственного восприятия! Мы насилу уговорили ее пойти к отцу Стефану, когда он приехал к нам в Кисловодск. Пошла она в полном сознании своей «ценности» и права толковать Священное Писание. «И вот, – говорит, – только я услышала его «благоуветливые словеса», как с меня ощутимо, прямо физически стала ползать какая-то чешуя, я затрепетала и в ужасе, во всю глубину и широту осознала ложь моего пути».

Татьяна Ивановна тоже пришла к отцу Стефану не как-нибудь, а с «подвигами». За год до этого ей попались в руки книги «Невидимая брань» Никодима Святогорца и «Письма о духовной жизни» епископа Феофана Затворника. Эти книги принесли ей существенную пользу, но по горячности нрава и неразумию девушка начала круто: пошла на подворье Пензенского монастыря в Кисловодске к монашенкам за четками. «Ну, конечно, они не дали. Я не растерялась, купила крупной фасоли, навязала себе из них четки с метр – и давай подвизаться. Вставала ночью, читала Страстные Евангелия, запостилась и т.д. Конечно, при первой беседе все подвиги пошли прахом, и фасолевые четки были отобраны. У меня было ощущение, что отец Стефан поставил меня на рельсы, надел на меня нужную, по моим размерам, рабочую одежду. <…> Главное, что мне сказал батюшка: «Вам подобает читать православных отцов, особенно преосвященного епископа Игнатия (Брянчанинова)». <…>

«На ночь нас разместили на полу в келии, и мы до четырех утра отдыхали. В четыре часа был подъем и полунощница. Меня все поражало, вызывало благоговение. После обедни мы выстояли все требы по чрезмерному усердию, потом нас напоили чаем, и мы сговорились с отцом Стефаном приходить к нему <…> Мы летели на крыльях! На горизонте расстилалась розовая от заката Кавказская цепь. Я ощущала такую легкость, такое чувство истинного обновления, что не чувствовала никакой усталости. <…> На прощанье отец Стефан оделил нас всех просфорками и благословил в случае духовной нужды прийти опять. С этих пор я начала, чаще одна, а то и в компании, паломничать на Бештау, а иногда бывало и такое счастье, что отец Стефан приезжал к кому-нибудь из нас. Мы сообщали друг другу и собирались на целый день вместе. Иногда он приходил в Пятигорск или Минеральные Воды, и мы ехали туда. Мы приезжали с целыми листами вопросов, мама жалела батюшку и говорила, что мы его замучили, но он был невозмутим»

.

Прихожане Кисловодска. 1920-1930-е ?

Вторая слева – монахиня Сергия (Татьяна Ивановна Клименко)

«Престольный праздник Успения Божией Матери в монастыре праздновался особенно торжественно. К этому дню из окрестных городов в обитель стекались паломники, пешком шедшие с крестными ходами. Паломники заранее предупреждали настоятеля о своем прибытии. Настоятель благословлял и встречал каждый крестный ход с поднятыми хоругвями, пением, колокольным звоном. Затем народ размещали и готовились к службе

. Отец Стефан при большом количестве богомольцев не отходил от аналоя и исповедовал с вечера до утра. К утру он был совсем прозрачный, здоровье у него было слабое. Хотя отец Стефан страдал язвой желудка, он строго соблюдал посты и вкушал вообще очень мало. <…> Перед Успением 1923 года донесся слух, что женатый двадцатишестилетний обновленческий «архиерей» собрался с крестным ходом на Бештау. Монахи были очень взволнованы и решили подготовиться к уходу в случае победы обновленцев. В это время в монастыре был настоятелем уже отец Дорофей, тоже староафонский. Он подошел к Даниилу Марковичу Кохно и сказал ему: «Помогите нам – мы не речисты!» И Даниил Маркович обещал, с помощью Божией, исполнить просимое. Все очень волновались. Подошел канун Успения. К настоятелю, авве Дорофею, пришли обновленческие посланцы с просьбой «принять их святость». Настоятель согласился и благословил звон. «И вот, мы увидели, как снизу в гору поднимался обновленческий крестный ход во главе со стриженым, бритым «архиереем». Из монастыря, в благоговейном молчании, неся с собою хоругви и иконы, шел навстречу наш православный крестный ход во главе с настоятелем, монахами и Даниилом Марковичем. Отца Стефана в толпе не было. Он стоял, прижавшись к монастырским воротам, у ног его был маленький чемоданчик». Все ближе, ближе сходились крестные ходы и, наконец, остановились, склонив хоругви. На стороне обновленцев было много дам, вплотную окруживших своего «архиерея». А с православной стороны – монахи и станичные казаки и казачки. Подойдя почти вплотную, обновленческий «архиерей» Александр Шубин упал на колени и с театральными жестами воскликнул: «О, святая обитель! Дай мне облобызать твои святыни!» В ответ на это Даниил Маркович, по благословению настоятеля, ответил ему: «Гражданин Шубин! Лобзанием ли предаешь Церковь Православную?!» – и, вынув обновленческий журнал, начал читать оттуда критику и насмешки над православием. Мы наблюдали, как со стороны обновленцев к монахам переходили пришедшие. Шубин, разъяренный, вскочил с колен со словами: «Ну, Кохно, это тебе даром не пройдет!» Увидев, что все симпатии богомольцев на стороне православных, повернул назад. За обновленческим «архиереем» пошло всего несколько дам, а остальные с пением псалмов, сияющие, вернулись в монастырь.

Всенощную служили на воздухе, потому что поместить народ в церкви не было возможности. Монахи разделили богомольцев на два хора и, пока не засияло солнце, все до утра отпевали Плащаницу Богоматери, вынесенную под открытое звездное небо. Казаки носили камни на вершину Бештау, монахи складывали из них престол и позднюю обедню служили там, наверху <…> С этого времени, несмотря на аресты, православные подняли головы, а обновленческие церкви опустели

. Перед закрытием монастыря на Бештау приезжал известный обновленец, Александр Введенский, но настоятель его не принял

. Даниил Маркович Кохно был арестован одновременно с отцом Иоанном Мешалкиным, тогда еще диаконом, и сослан на вольную ссылку в Самарканд. Настоятеля кладбищенской церкви Кисловодска, отца Иоанна Прокоповича, отправили на вольную высылку в Ашхабад

. Перед закрытием монастыря большевики жестоко изувечили и убили отца Дорофея, одев ему на голову обруч раскаленного на костре таганка (железная подставка для котлов)

.

«Вскоре отец Стефан приехал в Кисловодск для освящения кладбищенской церкви. Как мы его ждали! Всю ночь не спали, сидели на балконе, пели молитвы. И от одной мысли, что мы сегодня будем молиться в нашем православном храме, сердца наши бились от счастья. С каким благоговением, вдумчиво освящал отец Стефан храм! Это было «небо на земле»! Теперь вместо арестованного настоятеля кладбищенской церкви отца Иоанна богослужение совершал иеромонах Михаил, присланный из Успенского монастыря», – вспоминала мать Сергия Клименко

.

Интересный и поучительный эпизод связан с монахиней Сергией. В декабре 1923 – январе 1924 года она тяжело болела воспалением легких. Свыше недели держалась высокая, около сорока градусов, температура. Жар истощал организм. На восьмой день болезни девушка в полном сознании пережила редкое духовное событие. Ей явился отец Стефан и провел по мытарствам, последовательно указывая на гнездившиеся в ней страсти. В ужасе видела Татьяна Ивановна, что грех настолько овладел ее душой, что при каждой встрече со злобной силой ей нечем было оправдаться. Казалось, спасения от демонов не было, душа справедливо была обречена на гибель, на вечные мучения. Но молитва духовного отца помогала. «Не умерла, еще может покаяться», – отвечал отец Стефан истязателям. Глубокое, слезное раскаяние охватило все ее существо. После этого видения в болезни наступил перелом, и Татьяна Ивановна пошла на поправку

.

В 1925 году, когда архиепископ Иннокентий (Ястребов) жил в Кисловодске, батюшка Стефан бывал у него. Если владыка хорошо себя чувствовал, то сам ездил на Бештау. В 1925-1926 годах иеромонах Стефан в поисках уединения оставил обитель и ушел в горы со своим первым келейником Серафимом, который был особенно близок ему по духу. Впоследствии им пришлось расстаться

. Отцы поездом доехали до Новороссийска, затем пароходом до Адлера, откуда по долине горной реки Кодор ушли в глубокую пустыню Цебельды. Там они устроили себе небольшие кельи и жили настоящей отшельнической жизнью

. В 1925 году старца посещал в горах его духовный сын Сергей Петрович Ситиков, в монашестве Сергий. Сергей Петрович познакомился с отцом Стефаном еще в студенческие годы в горах Кавказа и впервые ощутил близость Живого Бога благодаря общению с ним. Будучи делателем Иисусовой молитвы, он впоследствии написал книгу «Забытый путь истинного богопознания» о внутреннем монашеском молитвенном делании, получившую широкое распространение в Самиздате

.

Цебельда. Утес над рекой Кодор

Окончательно батюшка покинул монастырь на Бештау после праздника святых апостолов Петра и Павла в 1926 году вместе с остальными монахами, когда большевики закрыли обитель

. Братия ушли в горы. Место для жилья вначале выбрали в глухом лесу высоко в горах Псху. Рядом с ними пролегал глубокий овраг, по дну которого бежал ручей. За водой спускались вниз по веревке, развели небольшой огородик, посадили овощи, кукурузу. Зерна кукурузы мололи между двух камней и потом пекли из муки лепешки на костре

. Климат на Псху благодатный, мягкий.

Цебельда. Река Кодор