Жизнеописание иеросхимонаха Стефана (Игнатенко)

Река Кодор

Долина Псху

В лесу растут груши и орехи, которые составляют лакомство не только для людей, но и медведей, частых гостей пустынников. Пустынь на Псху славилась строгостью жизни монахов и называлась «Глубокая»

. За съестными припасами ходили в Сухум. Шли туда двое суток, поэтому ночевать приходилось в лесу. Старец рассказывал отцу Матфею: «Идем, идем, и настанет пора устраиваться на ночлег. Мы выберем где-нибудь грушу постарше, побольше, потому что под ней всегда много листвы. Мы листву поближе к стволу подгребем – мягко. Устроимся так и спим. Ночью разбудит шелест – что такое? А это мишка слезает с груши». Огороды, где росло все самое простое – капуста, кукуруза, пустынники огораживали нехитрой изгородью из жердей от кабанов, туров. Но мишкам – что эти жерди? Часто навещали они огороды. Заберется мишка, наломает кукурузы и несет, как дрова. Что ему сделаешь? Отцы жили с ними мирно, звери не нападали.

Святая гора Адагуа

Любили монахи смотреть с вершины горы на Черное море. Ради этой дивной красоты целый день могли карабкаться на самый верх, где ничто не мешает взгляду. Забирались и подолгу любовались раскинувшейся внизу морской далью. «Чудны дела Твоя, Господи, вся премудростию сотворил еси…». В свободное время занимались рукоделием: из лозы плели изящные, красивые корзины, переплетали книги. Переплеты были простые, скромные, монашеские. Книг было немного: так, при аресте у иеромонаха Стефана изъяли 17 книг религиозного характера», как было отмечено в Акте об изъятии

.

Схиархимандрит Пимен (Иван Петрович Гавриленко)

Жило на Псху около пятисот пустынников. Монахам удавалось поддерживать монастырский распорядок, богослужебный строй. Жили они плотно: убогие келейки, хижинки недалеко отстояли одна от другой. У каждого был свой огородик, садик. У отца Стефана огород, занимавший площадь около 12 соток земли, был засажен «картофелем и луком, бураком и чесноком»

. Ежедневно собирались на утреннее и вечернее правило, на литургиях бывали неопустительно

. В скромном монашеском поселении стояла небольшая церковь, к которой с разных сторон от келий вели протоптанные дорожки. Духовником братии был отец Пимен (Гавриленко) (в будущем – схиархимандрит Пимен, духовник и старец Псково-Печерского монастыря – авт). В 1920-х годах отец Пимен подвизался в горах, и иеромонах Стефан исповедовался у него

. Впоследствии отец Пимен, кроткий, гостеприимный , благодатный старец, много рассказывал глинскому иеромонаху Павлину (будущему схиархимандриту Гурию) о своей жизни в горных пустынях.

Обычно монахи жили по два-три человека в келье. Держали по два-три улья для собственных скромных нужд и для угощения посетителей. Особенно им досаждали жившие по соседству греки и сваны, легко готовые оскорбить, ограбить, избить.

Вместе со старцем Пименом в 1920-е годы в горных пустынях близ Сухума жили отец Херувим, друг батюшки Стефана, будущий митрополит-старец Зиновий (Мажуга). Иеромонах Зиновий (Мажуга) в течение трех лет был служащим священником в храме села Георгиевское. Однажды, слушая рассказ монахини Андроники о знакомстве с иеромонахом Стефаном (Игнатенко), владыка Зиновий назвал его «наш Димитрий»

. В 1926 году на Псху в восьми храмах служило двенадцать священников. Умерший в 1991-м году 99 лет от роду двоюродный брат владыки Иоанна (Шаховского) Константин Сергеевич Родионов был свидетелем многочисленных случаев обновления икон при закрытии в конце 1920-х годов замечательного скита Ново-Афонского монастыря в местечке Псху, куда доныне можно добраться только на вертолете

.

Изредка отец Стефан находил возможность навещать своих духовных чад в Минеральных Водах. Зиму они с послушником проводили в живописных горах Псху. Летом спускались в более жилые места. Доступ к отцам был очень труден: вершины гор осенью обледеневали, и до самого лета спуск становился невозможным. Снег, выпадая, покрывал землю на два-три метра. В последние годы своей жизни старец вспоминал, что пустынники под покровом благодати Божией умудрялись без страха ходить по таким отвесным кручам, где нога едва находила себе опору, а с гор летели громовые снежные лавины. Батюшка говорил, что даже по прошествии десятков лет он без внутреннего содрогания не мог вспоминать жуткие горные ущелья и пропасти. «В горы не нужно уходить, живите в городах. Мы жили в горах, но пережили такие страшные трудности, что по сю пору отойти не можем», – говорил он своему внучатому племяннику

. При слабом здоровье, больном желудке отец Стефан окончательно надорвался физически в пустыне, следствием чего была громадная грыжа, от которой он мучительно страдал до конца жизни.

Живя в горах, батюшка встретился со своим вторым келейником, Симеоном Иудовичем Кищенко (в постриге – схимонахом Серафимом). С юности у Симеона было сильное стремление к монашеству. Когда ему исполнилось восемнадцать лет, крестная взялась отвезти юношу в Успенский монастырь на Бештау к известному своей рассудительностью и духовной опытностью иеромонаху Стефану. Пока добрались, обитель закрыли, а насельники ушли в горы. Расспросив, они отправились искать монашеское поселение в горах. Лишь только вышли на нужную дорогу – сразу повстречали самого отца Стефана. Симеон остался со старцем, помогал ему вести хозяйство, но однажды случилось несчастье: собирая спелые плоды с высокого грушевого дерева, он наступил на сухую ветвь, которая подломилась под его тяжестью, и послушник упал с высоты, повредив себе позвоночник. Братия перенесли Симеона в келью и срочно послали за отцом Стефаном, отлучившимся куда-то. Батюшка вернулся с полдороги и потом около полугода ухаживал за больным, как заботливая нянька. Понимая, что травма была очень серьезна, он отправил послушника в Пятигорск к опытной женщине-костоправу. Шел 1928 год. Многие монахи с Бештау собрались в монастырь, надеясь по-прежнему жить монастырским укладом. Симеон Иудович остался с ними

.

В том же году началась первая пятилетка и свернута НЭП. Развернулась кампания против частного предпринимательства. Церковь рассматривалась как частное предприятие. Началась массовая принудительная коллективизация, насильственная высылка миллионов крепких крестьянских семей в Сибирь и на Север. В начале 1929 года за подписью секретаря ЦК Л.М. Кагановича на места была отправлена директива, в которой подчеркивалось, что религиозная организация оставалась единственной силой, имевшей влияние на массы. Повально закрывались церкви, монастыри. В докладе Е. Ярославского (Губельмана), вождя Союза воинствующих безбожников, отмечался новый религиозный подъем во второй половине 1920-х годов. Он предполагал торжествовать победу безбожия в 1930-е годы

.

В 1929 году закрыли скит Покровского монастыря Екатеринодарской епархии «Темные буки», где начинала свою монашескую жизнь мать Сергия (Клименко), окончательно закрыли монастырь на Бештау, арестовали насельников. Вместе с ними попал в тюрьму и Симеон Иудович. Правда, в заключении он находился всего несколько дней, его скоро отпустили по хлопотам родственников. Прекратилось недолгое бытие кавказского светильника веры – Второ-Афонского Успенского монастыря на горе Бештау под Пятигорском. В конце 1920-х годов в братском корпусе монастыря располагался санаторий для инвалидов. В 1930-е годы в Успенском храме находилось Общество пролетарского туризма и экскурсий. Перед началом Великой Отечественной войны в бывшей обители разместили детский дом для детей, вывезенных из Испании. Полностью разрушили монастырь в 1950-е годы

.

29 апреля 1930 года в пустыни Псху и Цебельды прибыли объездчики и кнутами выгнали из келий пустынников. Отшельники, которых было около ста человек, шли с пением псалмов и благодарили Бога за испытание. Группу монахов, около полутора сотен, по дороге просто расстреляли. Стариков, больных либо пристреливали, либо они умирали сами от изнеможения. Молодые несли стариков на руках, если хватало сил. Монахов отлавливали в горах, как диких зверей, и вначале собирали на пересылочном пункте. Пересылка была устроена в бывшем Драндском монастыре.

Иеромонах Стефан (Игнатенко). 1920–1930-е годы

Предупреждая свое духовное чадо, монахиню Сергию, об уходе из Лат, небольшого селения на реке Кодор на границе Сванетии и Абхазии, старец передал ей письмо. В начале 1929 года он перешел в пустынь близ села Георгиевское Цебельдинского района, где его и арестовали вместе с другими монашествующими 6 мая 1930 года по обвинению по статье 58/21 УК ССРГ, т.е. в ведении религиозной пропаганды

. На допросе иеромонах Стефан (Игнатенко) держался очень спокойно, с достоинством и вместе смирением отвечал на вопросы. Так, спрошенный о своем признании в сочувствии царской, а не советской власти, он отвечал: «Сочувствую царской власти потому, что она не вмешивалась в наши религиозные дела, а наоборот, помогала нам в строительстве храмов и монастырей, и при том лично нас, монашествующих, не притесняла, а советская власть не дает нам действовать, благодаря нашим религиозным убеждениям, то есть не дает нам возможности быть нам (в оригинале – авт.) монахами, христианами, за что гонят нас из монастырей, пустынь, то есть, гор и лесов, и лишает нас средств к существованию, то есть арестовывают нас, имущество наше конфисковывают. Но я должен сказать, что каким бы гонениям, репрессиям и лишениям со стороны настоящей власти не подвергался, но от монашества я не отойду, так как я твердо верю в Священное Писание, которое говорит, что всякое отступление от Бога будет означать то, что отказаться нужно от Царствия Небесного. Я же, как человек верующий в загробную жизнь, от Священного Писания отступить не могу. Придерживаюсь я старо-церковнической тихоновской ориентации. Когда я был в Успенском монастыре и совершал как священник церковные богослужения, то я поминал царя Николая, как усопшего раба Божьего и желал ему, чтобы он попал в Царствие Небесное, но с 1927 года я поминать царя прекратил, так как нашел, что это для меня не обязательно». Так же твердо держался на допросе один из собратьев отца Стефана, молодой двадцатидвухлетний монах Успенского Второ-Афонского мужского монастыря Серафим (Дмитрий Михайлович Фетисов): «Советской власти я не сочувствую, потому что при ней, то есть, при советской власти, я не могу пройти по городу в монашеском костюме, так как меня сразу ловят на улице и сажают в темницу. Спрашивается, за что? Ответ ясен. За то, что я – монах, за то, что я – православный христианин, за то, что я молюсь Богу и исполняю свой монашеский обет, данный мною Богу перед пострижением меня в монахи. От других монашествующих я слышал, что монархическая власть, а также и власть Деникина и другие монашествующих не притесняли и на улицах нас не ловили и не арестовывали. Советская же власть все это делает. Если бы был устроен крестовый поход духовенством на СССР, то я с оружием в руках к походу не примкнул бы лишь потому, что я – монах и мне известно то, что монаху в политику вмешиваться не полагается. Примыкаю я к Святой, Апостольской Восточно-кафолической ориентации, потому что эта ориентация не изменяет до скончания века своих догматов. [На обновленцев, автокефалистов и других] смотрю (на них) как на отщепенцев от ветви православной. За своими молитвами главным образом поминаю патриарха Тихона, митрополита Петра Крутицкого и Серафима епископа Бакинского и Прикаспийского, но митрополита Сергия не поминаю. От монашеской среды я не откажусь и не думал отказываться, хотя бы мне за это и пришлось пострадать». Нужно отметить, что из тридцати пяти монахов, арестованных в пустыни близ села Георгиевского, лишь один объявил на допросе, что хранение верности монашескому обету даже до смерти является фанатизмом. Отцы поистине были исповедниками православной веры

.

В Сухуме пустынников поделили на две группы. Один этап пешком погнали в Тифлис (Тбилиси). Без особых крепких башмаков из буйволиной кожи (постолов) на каменистой дороге монахи в кровь стирали ноги. Вторую партию арестованных отправили в Новороссийск и большую часть казнили. По преданию, многих погрузили на баржи и потопили в море

.

Монахиня Сергия после закрытия «Темных буков» надеялась найти в горах отца Стефана, но заболела и слегла с обострением туберкулеза. Она вспоминала печальную картину: плывшие по морю тяжело нагруженные баржи, переполненные арестованными монахами.

Этап, в который попал отец Стефан, выслали из Абхазии и направили в Тифлис

. Вначале батюшку осудили и поместили в Исправдом сроком на три года со дня ареста

. В Тифлисе власти образовали трудовую колонию-лагерь, так называемый Совхоз № 1 Закавказского ГПУ Грузии

, из прибывших монахов. В мае 1932 года наступил срок освобождения, однако заключенных Исправдома не торопились освобождать, опасаясь бунта монашествующих из Совхоза. Наиболее старых, немощных освободили, а остальным добавили еще по три года работы в Совхозе № 1, объясняя необходимость задержания тем, что заключенные находили возможности для общения с верующими тихоновского направления, а значит, занимались религиозной пропагандой. В их число попал и батюшка Стефан

. Один из влиятельных сотрудников ОГПУ-НКВД, впоследствии – заместитель министра НКВД Грузии, Борис Николаевич Колонтаров, после бесед с батюшкой Стефаном особенно расположился к нему. Он сам и его жена, отличавшаяся редкой красотой и изяществом, дочь бывшего вице-губернатора Тифлиса, Вера Ильинична Ермакова, были верующими людьми и в мутные послереволюционные годы страдали без духовного руководства. Супруги нашли возможность внести крупную сумму денег и освободить покорившего их сердца смиренного, молчаливого, мудрого иеромонаха. Вначале они прятали батюшку у себя на даче в качестве сторожа

. Затем некоторое время отец Стефан скрывался у монахинь из Дидубийского поселка, Анны (в схиме Иунии) и Мариам (в схиме Марфы)

. Квартира Мариам находилась недалеко от Сионского собора в Тифлисе.

В середине 1930-х годов Татьяна Ивановна Клименко нечаянно во время учебы в Московском медицинском институте встретила бывшего послушника батюшки Стефана, Филиппа Антоновича Федоренко, с письмом которого некогда впервые пришла в монастырь на Бештау. Узнав у него адрес дорогого старца, мать Сергия возобновила с духовником переписку. В одном из писем иеромонах Стефан предостерегал ее от участия в новейшем церковном расколе против митрополита Сергия (Страгородского). Считая его законным главой Русской Православной Церкви, батюшка с болью наблюдал, как раздирался хитон Христов ревновавшими о Церкви. «Грех раскола, – предупреждал он свое духовное чадо, – не смывается даже мученической кровью». Действительно, в 1929 году матушка Сергия ушла в раскол, не желая признать митрополита Сергия. «Отломившись от древа жизни… внутренне высохла, омертвела, и только по заступничеству Пресвятой, Пречистой Владычицы нашей Богородицы вернулась в лоно церкви», – писала она много лет спустя

.

К.С. Родионов побывал у старцев в пустыни «Глубокой» в высокогорной долине Псху в 1928 году после появления известного Послания митрополита Сергия 1927 года. Монахи при нем обсуждали этот документ. Они приняли его настороженно, но послушно. Отцы вспоминали случаи открытого сопротивления Святой Церкви государственной власти, когда власть явно нарушала Закон Христов. Так, они приводили в пример святого митрополита Филиппа, преподобного Нила Сорского. Старцы Псху соборно решили, что выступление церкви возможно лишь против беззаконных и преступных действий конкретных лиц, но не против исторически складывающихся государственных структур. Святая Церковь никогда не становилась и не должна становиться на путь революционной борьбы с государством. В России послереволюционной такая борьба стала бы контрреволюционной, вызвала бы новые кровавые потоки и новое ответное безумство страстей

. Епископ Алипий вспоминал, что благодаря отцу Стефану у него выработалось глубоко уважительное отношение к патриарху Сергию

.

Спровоцировав разделение, власть вначале нанесла удар наиболее бескомпромиссным и твердым членам церкви. Первая волна гонений 1929-1932 годов пришлась, в основном, на сельские храмы и удаленные монастыри. Вторая пятилетка, 1932-1937 годы, была объявлена пятилеткой уничтожения религии. Закрывались оставшиеся обители, начались преследования верующих в городах. Вторая волна наступления на церковь пришлась на 1932-1934 годы. К 1934 году не оставалось ни одного монастыря. В 1936-1938 годы третий вал гонений обрушился на церковный народ. Справившись с наиболее последовательными и крепкими в стоянии за церковь, взялись за тех, кто поддерживал митрополита Сергия (Страгородского), и даже за обновленцев. Верующих уничтожали поэтапно.

Вероятно, имея глубокое духовное рассуждение и понимание происходившего, скорбя о раздирании ризы Христовой, иеромонах Стефан (Игнатенко) не поддерживал тех, кто отошел от митрополита Сергия. Он чувствовал, что те, кто сеяли злобные семена раздора внутри церкви и радостно наблюдали самоубийственные расколы, – при первой возможности по очереди расправлялись как со своими противниками, так и со своими сторонниками. Мудрость отношения кавказских старцев к митрополиту Сергию ныне подтверждают опубликованные секретные протоколы заседаний ЦК 1926 года. «№ 66 <…> 11.11.25. <…> Постановили:

Поручить т. Тучкову ускорить проведение наметившегося раскола среди тихоновцев», «№ 72 <…> 1926 г. <…> Проводимую ОГПУ линию по разложению тихоновской части церковников признать правильной и целесообразной. Вести линию на раскол между митрополитом Сергием (назначенным Петром временным Местоблюстителем) и митрополитом Агафангелом… »

.

Старец Стефан пробыл в Грузии до 1937 года. Вернувшись, он остановился во Владикавказе, где вскоре его нашел и присоединился к нему, приехав из Абхазии, Симеон Иудович. Батюшка пробовал изменить место своего жительства, даже купил для этого домик в Горячеводске, где жил с 1943 по 1947 год. Духовные чада старались поддерживать его материально, но монахине Серафиме, которая остро нуждалась, отец Стефан помогал сам. В апреле 1948 года старец с Симеоном Иудовичем вернулись во Владикавказ. Ему хотелось остаться в Пятигорске, но по болезни сердца он не смог осуществить свое намерение из-за неподходящих климатических условий

.