Листая летопись. 220 лет с незабвенным А. С. Пушкиным

Теперь, мой дорогой читатель, можно узнать немного и о печорском князе, которого отправляли в сылку, и за что?

Евсевий Осипович Палавандов действительно был в опале и в ссылке, обвинённый в участии в заговоре, о котором мало что известно, но организация которого, не лишена интереса. (Палавандов не любил об этом рассказывать, о чем нас предупредил.С. В. Максимов). Не вспоминал он и не сетовал даже на то суровое время, которое привелось ему провести в исправительных финляндских батальонах, отличавшихся не только строгостью, но и жестокостью в обращении с жертвами дисциплинарных взысканий. Незлобливый, добрейший человек вычеркнул из своей ссыльной жизни эти годы и постарался забыть о них. Для него Финляндии не существует, а есть вот прямо перед глазами облюбованная им Печора и застилающаяся в памяти милая, родная, роскошная и цветущая Грузия.

Послесловие

Познакомившись с рассказом князя печорского о нашем Пушкине, о проведённых днях в Грузии, мне захотелось защититься от таких воспоминаний. Мне было не очень лестно узнать такое воспоминание. Но в то же время русский характер поэта, русская душа и раздолье, к которым иногда, позабывшись, стремится русская молодёжь, и отразились на первых порах вступления в свет молодого Александра.

«Грузия с её чудными окрестностями, южным небом, долинами, исполинский, покрытый вечным снегом Кавказ, среди знойных долин, поразили поэта. Его пленила вольная поэтическая жизнь дерзких горцев, их схватки, их быстрые, неотразимые набеги; и с этих пор кисть его приобрела тот широкий размах, ту быстроту и смелость, которая так дивила и поражала только что начинавшую читать Россию. Его имя уже имело в себе что-то электрическое, и стоило только кому-нибудь из досужих марателей выставить его на своём творении, уже оно расходилось повсюду», – так писал о Пушкине Н. Гоголь в те времена (1847 год).

Не мудрено, что время было молодое. Александр Сергеевич Пушкин сам вспоминал это время, когда писал свои воспоминания " Путешествие в Арзрум", в 1829 году. В Тифлисе Пушкин надеялся найти Раевского, но, узнав, что полк его уже выступил в поход, решился просить у рафа Паскевича позволения приехать в армию. В Тифлисе он пробыл около двух недель и познакомился с тамошним обществом.

Когда в Арзруме уже развивались русские знамёна над арзрумской цитаделью, в русском лагере находились пленные. Один из пашей, увидев Пушкина во фраке, он спросил, кто этот челочек. Пущин дал своему другу титул поэта. Паша сложил руки на грудь и поклонился ему, сказав через переводчика: "Благословен час, когда встречаем поэта. Поэт брат дервишу. Он не имеет ни отечества, ни благ земных; и между тем как мы , бедные, заботимся о славе, о власти, о сокровищах, он стоит наравне с властелинами земли и ему поклтняются". Восточное приветствие паши всем очень полюбилось .Около лагеря Пушкин увидел молодого человека, полунагого, в бараньей шапке, с дубиною в руке и с бурдюком за плечами. Он кричал во всё горло. Ему сказали, что это был брат его, дервиш, пришедший приветствовать победителей.

На обратном пути Пушкин вновь остался в любимо Тифлисе несколько дней в любезном и весёлом обществе.

Грузия прибегнула под покровительство России в 1783 году, что не помешало славному Аге-Мохамеду взять и разорить Тифлис и 20 тысяч жителей увести в плен (1795 г.) Грузия перешла под скипетр императора Александра в 1802 г.

Да, в этом же путешествии Пушкину пришлось повстречаться с грузинами, которые сопровождали арбу в Тифлис с телом убитого Грибоедова.

"Не думал я встретить уже когда-нибудь нашего Грибоедова! Я расстался с ним в прошлом году в Петербурге, пред отъездом его в Персию. Он был печален, и имел странные предчувствия" – вспоминал Пушкин.

Евсевий Осипович Палавандов не всё рассказал о А.С.Грибоедове, а может быть, и не знал, что Грибоедов погиб под кинжалами персиян, жертвой невежества и вероломства.

01.2014 г.

Жизнь Н.М Языкова в письмах

1.

«Помните ли вы, Языкова, в блистательное его время, в 1830-х годах, в Москв. Когда он, бывало, среди дружеской беседы … свежий и румяный, в русых кудрях, украшенный цветами, подняв голубые глаза кверху, начинал произносить свои стихи, полные жизни и силы, пламенные, громозвучные; и вся шумная беседа умолкала около восторженного поэта и, притаив дыхание, слушала его вещую песнь; казалось, это юный Вакх, в лавровом венце, сияющий и радостный, поёт, возвращаясь из Индии», – такими сравнениями одаривает М. П. Погодин в журнале «Москвитянин» в своих воспоминаниях поэта Н. М. Языкова.

«Ужасную новость сообщил сию минуту кн. Вяземский: не стало и поэта Языкова! Боже, всё лучшее падает, давая простор невежеству и бездарности.

Как это известие поразит и Гоголя и Жуковского! Они, после Пушкина, на нём только и отдыхали мыслию», – сокрушался П. А. Плетнёв.

Внешняя жизнь поэта Языкова была очень проста и обыкновенна; деятельность его была на поприще мысли и слова. Можно узнать многое из жизни поэта по стихам его.

Едва Николай Языков начал писать – его голос был услышан

Он ещё учился в университете, а его поэтическая слава прочно встала на ноги. Издатели приглашали его сотрудничать в журналах и альманахах. Он учился в Дерпте, городе, в котором процветал тогда немецкий дух. Небольшая кучка русских студентов теснилась вокруг Ямщикова. Его стихи становились песнями, и часто жители Дерпта собирались на берегах Эмбаха послушать, как поёт удалой хор русских студентов, плывущих на лодке:

Из страны, страны далёкой,

С Волги-матушки широкой,

Ради сладкого труда,

Ради вольности высокой

Собралися мы сюда.

«Избыток чувств и сил», «буйство молодое» нашёл в стихах Языкова Пушкин.

О том же говорил Баратынский: «Языков, буйства молодого певец роскошный и лихой!» Стремительно летящий, упругий, полный жизни стих Языкова быстро завоевал себе место в русской поэзии. Языков вырос на Волге, волжская песенная стихия пробудила в нём поэта. Очень скоро он осознал её как самоценный художественный мир.И Языков стал записывать былины, песни, баллады о «добрых молодцах», Ермаке и Стеньке Разине, о «солдатах беглых, беспачпортных», о «лодочке не ловецкой, молодецкой, воровской…» Недаром же,

не где-нибудь, а здесь, на Волге, в Симбирске, во время одной из страшных волжских бурь возник незабываемый «Пловец»:

Нелюдимо наше море,

День и ночь шумит оно;

В роковом его просторе

Много бед погребено…

2

Из воспоминаний А. Н. Татаринова, 1870 год, сокурсника по Дерптскому университету, Николая Языкова:

«Николай был всех нас богаче: ему доставляли из дому ежегодно до 6 тысяч рублей, несмотря на это, у Языкова никогда не было денег. При получении денег он тотчас же раздавал их своим заимодавцам и снова жил на пуф, т. е. в долг. При нём был крепостной человек, который обращался с ним нецеремонно. Языков часто платил за него трактирные долги.

Вообще Языков не был словоохотен, не имел дара слова, редко вдавался в прения и споры и только отрывистыми меткими замечаниями поражал нас. Мы все его любили за его редкую доброту и гордились его поэтическим талантом, ожидая от него нечто великого. Сам он редко говорил о своих стихах и не любил читать их. Все его стихи, даже самые ничтожные, выучивались наизусть, песни его клались на музыку и с любовью распевались студенческим хором. Без Языкова наша русская, среди немцев, колония, слушая немецкие лекции, читая только немецкие книги, была бы совершенно чужда тогдашнему литературному в России движению, но он получал русские журналы, альманахи, вообще всё новое и замечательное в русской литературе». И далее Татаринов вспоминает:

«В 1827 году в последний год своего пребывания в Дерпте Языков нанял квартиру почти за городом, вместе с другом Петерсоном подалее от соблазнов, чтобы подготовиться к экзаменам в Московском университете. В это же время Николай начал страдать приливами к голове, хотя, по-видимому, казался очень здоровым: он был толст, краснощёк, моложав и силён, но от всякого внутреннего движения кровь кидалась ему в голову, и часто среди весёлой беседы, когда он расхохочется, должны мы были обливать его холодной водой; будучи от природы очень смешлив, он всячески удерживался от хохота и зажимал себе рот платком. Попойки также вредили его здоровью, и он старался избегать их, но почти всегда увлекался нашими неотступными просьбами. Не только университетские лекции и книги образуют человека, но самая студенческая жизнь; даже сходки и пирушки некоторым образом способствуют его развитию, дают крепкую веру в просвещение, в прогресс человечества. На последних сходках,( в особенности по настоянию Языкова), пелись вместо немецких, преимущественно русские народные и цыганские песни, и с восторгом пелись песни Языкова».

После таких воспоминаний Татаринова, мне захотелось, не откладывая в долгий ящик, перелистать стихи Языкова, где бытует его жизнь… Жизнь интересного человека во всех направлениях – житейского, поэтического, как добрейшего человека.

Но я отвлекусь чуть и вспомню про словоохотливость.

Люди бывают совершенно разными, со своими особенностями, которые проявляются в молодом или в пожилом возрасте, но такое бывает. Вот как описал случай Шеллинг, когда он навестил Шиллера: «Пробыть с ним долго я не смог. Это удивительно, как знаменитый писатель может быть таким робким в разговоре. Он смущается и опускает глаза. Что остаётся делать собеседнику? Его робость передаётся в ещё большей степени тому, кто говорит с ним. Этот человек, когда пишет, как властелин обращается с языком, и приходит в затруднение из-за простейшего слова, когда говорит».

3

Н. М. Языков родился в Симбирске 4 марта 1803 года. Отец Михаил Петрович Языков был состоятельным помещиком. Мать, Екатерина Александровна, урождённая Ермолова, была в близком родстве со знаменитым генералом Ермоловым

Сочинять стихи Николай Языков начал лет с 10–11. В первом литературном кружке, куда ввёл юношу-поэта А. Ф. Воейков, Николай и познакомился с бароном Дельвигом, Илличевским, Рылеевым, Баратынским, Очкиным.В это же время познакомился он с Грибоедовым и Одоевским).

А. Ф. Воейков начал печатать стихи Языкова в своём журнале «Новости литературы», А.Е. Измайлов – в «Благонамеренном». Все литераторы-издатели почувствовали в Языкове быстро созревающий поэтический талант. Затем Воейков убедил молодого человека отправиться для продолжения образования в Дерптский университет. В конце 1822 года Языков прибыл в Дерпт. Когда Николай получал образование в кадетском корпусе, учитель русского языка, Алексей Дмитриевич Марков давал частные уроки русской словесности, знакомя ученика с классическими произведениями отечественной словесности. Таким образом, юный отрок с увлечением читал Ломоносова и Державина.

Большая часть времени у молодого поэта проходила в сочинении стихов. Николай писал брату Александру в Симбирск: «Проклятая страсть к поэзии! Я чувствую, что она много у меня отнимет хорошего, и, может быть, и всегда будет то же. Но что делать, пусть это так и останется. Справедливо сказал Шиллер, что страсть к поэзии сильна и пламенна, как первая любовь. Незнаю, какова первая любовь, но совершенно чувствую справедливость этого выражения».

Молодой поэт с большим рвением взялся за учёбу, даже признавался брату, что от непривычки кружится голова после ночных бдений, но это пройдёт. «Скоро привыкну, и тогда давай бог ноги на Парнас». Языков много читает, разбирает произведения других поэтов, интересуется : «Историей Малороссии» Каменского, «Историей» Карамзина, «Древними русскими стихотворениями» Цертелева, Пушкина «К войне».

Он писал брату: «Когда я хочу выразить мысль чужую, то мне в ту же минуту представляется собственная, и я уже думаю о своей». Поэт избегал всяческих подражаний: только несколько ранних произведений напоминают Батюшкова или Пушкина. Это ему не понравилось и уже в 1823–1824 гг. выработался его особенный – языковский стих, где привычные в русской поэзии ритмы неузнаваемо меняются путём пропуска ударений в строках, а также особенным строением фразы – целого стихотворного периода (часто очень длинного), как бы влекущего читателя вперёд.

Увлечённый изучением литературы, он не посещает, как студенты, ни балы, ни собрания, ни танцы. Молодой поэт говорит, что, танцуя, вытряхиваешь ум из головы: этому примеров очень много.

А. А. Дельвиг в «Трудах общества любителей российской словености» посвящает сонет Н. М. Языкову: