– Да нах тебе такая шкура продажная, как у этих новых русских? – фыркнул я, сплевывая воду и завинчивая кран. – Бабки есть – сосет, кончились – на хер посылает. Я сроду с девками за бабки не спал и не собираюсь. Угостить, подарить чего – это я понимаю. А ты ей деньги, а она тебе в штаны лезет – стремота галимая.
– Ой, да иди ты, Рус! – отмахнулся Васька. – Тебе разве жениться на такой предлагают? Нет, мы ж с тобой еще к такому не готовы, в двадцать один год-то. Лично я вообще до тридцати и думать о женитьбе не собираюсь. А если чисто на потрахаться, то эта самая шкура, как ты говоришь, в сто раз круче девок с района. Ну в смысле пока у тебя лавэ есть.
– Гонишь, – выразил я свое мнение, растирая башку полотенцем.
– Не-а. Я тебе это могу аргументированно доказать, – и он принялся загибать пальцы. – Не ломается. Голова не болит. На все согласная. Сама чудеса может в койке творить, потому что опыта ого-го, и если тебе чего там вздрючиться экзотичного, то выделываться не станет, только башляй. И самое главное – сказал ей – все, досвидос, мы закончили, и никаких тебе истерик и предьяв, прогонов про типа залет и явлений со слезами к твоим родокам, типа ты сволочь и обманул бедолажку. Скажи, Тапок!
– Васян, тебя послушать, так вокруг твоего дома прям оцепление из рыдающих по тебе телок, требующих чтобы ты на них женился! – заржал я уже откровенно, натягивая боксеры прямо на мокрое тело и вскинулся, почему-то насторожившись от так и не прозвучавшего обычного «Ага». – Потапыч, че такое?
Наш громила пристально уставился в окно на что-то и нахмурился, выпав из нашей трепотни. Васька последовал его примеру и вдруг негромко присвистнул, пробуждая еще больше моего любопытства.
Подойдя к столу, я тоже выглянул наружу и завис уже сам. По пустырю метрах в ста от моего гаража шла натуральная… ну не знаю даже… княжна. Ни тогда, ни много позже я не смог бы объяснить отчего в мгновенно опустевшей башке родилось именно это слово. Княжна.
Стремительно шагающая, почти летящая над землей изящная до хрупкости фигурка в развевающемся длинном до пят совсем не по нынешней моде светлом платье, с натуральным шлейфом чуть волнистых волос, которые последние закатные лучи окрасили во все оттенки малиново-розового. Лица в намечающихся сумерках было не разглядеть, но от самой ее стати, походки веяло чем-то таким… невиданным, мощным что ли, как если бы каждое ее движение могло породить способный сбить тебя с ног ураган. Я себя таким и ощутил тогда – сшибленным ударившей в грудь и башку волной, хоть и торчал столбом все на том же месте.
– Блин, я чуть не обосрался! – пробормотал Васек как будто откуда-то из другого измерения. – Мне в первый момент почудилось, что эта телка – призрак какой-то.
– А-а-ага, – протяжно поддакнул ему Тапок.
Чушь какая, у них разве глаза повылазили? Да от этой странной незнакомки веет такой интенсивности жизненной силой и реальностью, какой я сроду не чувствовал, и спутать ее с каким-то бесплотным духом… На ее фоне все вокруг и мы сами чудимся скорее уж чем-то недостаточно живым.
– Какого черта она тут бродит, да еще на ночь глядя? – не унимался Васек, а девушка вдруг вскинула голову и посмотрела прямо на нас, как если бы могла видеть и слышать на таком расстоянии. – Приключений на жопу ищет что ли?
Я не мог утверждать с точностью, но кажется ее лицо исказила раздраженная гримаса, потом она стала разворачиваться и осматриваться, словно искала кого-то или что-то.
– Че, может подвалим к девушке и позовем в компанию? – фыркнул оптимист Васька. – Ну или хоть набьемся в провожатые. Авось кому-то что-то перепадет.
Я медленно повернул к нему голову, ощутив прилив внезапной, прямо-таки нечеловеческой ярости. Поднял руку и уставился на свой сжатый до побелевших костяшек кулак, который отчаянно хотелось впечатать в его рот, произнесший такое. Чтобы сразу в кровь, в мясо, с зубами, забитыми в глотку.
Меня аж передернуло от осознания жути собственного инстинктивного порыва, а Васька уставился на меня, изумленно моргнув.
– Рус, ты чего это? – спросил он, наблюдая, как я медленно, через силу заставляю разжаться свой кулак.
Потап издал какой-то невнятный вопль, подаваясь в сторону окна и возвращая пустырю и незнакомке наше с другом внимание. А там уже было на что посмотреть. Из-за ближайших кустов бодрой рысью выбежало человек семь крепких мужиков, обряженных как ниндзя из западных боевиков – во все черное и даже хари замотаны, одна щель для глаз. Причем все они были вооружены кто чем – цепями, прутами длинными из арматуры, даже вилы у одного были. И все как один ломанулись на мою незнакомку, недвусмысленно изготавливаясь атаковать.
– Это че за нахрен? – сипло и офигевше спросил сначала Васька, а потом заорал во все горло: – Да вы охренели что ли, беспредельщики долбанутые! А ну стоять!
Меня практически бездумно, без команд от разума, мотнуло вглубь помещения, к стене с прислоненным грифелем от штанги, а в следующую секунду я уже выпрыгнул в раскрытое окно, разметав ногами все со стола.
– Рус, ты рехнулся?! – завопил вслед Васька, – Смотри сколько их!
Я и смотрел. Резал и крушил мысленно. На бегу. Осознавая, что опаздываю безнадежно. Девушка, увидев нападающих, развернулась и рванула в обратную сторону, но там как из ниоткуда встала цепь из десятка точно таких же ряженых уродов. Она завертелась, понимая, что в западне, и как раз в этот момент первый из бегущих агрессоров оказался на нужном для атаки расстоянии и размахнувшись, хлестнул ее тяжеленной цепью.
Из моей глотки вырвался рев безумного отчаяния. Никогда раньше, даже в самой жестокой драке с однозначно превосходящим во всем противником я не испытывал подобного. В такие моменты накрывало только холодной неутолимой яростью. А сейчас я рвал мышцы, заставляя себя мчаться быстрее, чем когда-либо в жизни, но не успевал, и от этого сердце раздирало именно отчаянием. Как если бы каждый удар по незнакомке был в сотню раз более лютым ущербом моей шкуре. Как если бы погибни сейчас она – и мне нет смысла больше жить.
На счастье, девушка была не такой уж и беззащитной и двигалась, уворачиваясь от ударов всего оружия с неимоверной просто скоростью. Подныривала, прыгала, кувыркалась в воздухе, короче творила натуральные чудеса уклонения, а такой толпой нападающие скорее уж мешали друг другу, чем действовали слаженно. Однако полностью избежать ущерба ей не удавалось – платье стремительно превращалось в окровавленные лохмотья и наверняка должно было мешать ей.
С воплем я наконец достиг места схватки и снес урода с вилами, врезав грифом ему по башке. Судя по тошнотворному влажному хрусту, приземлился он почти стопроцентным трупом, но мне сейчас на это было срать. Поймал лишь на мгновенье взгляд девушки, прочитав в нем почему-то досаду, я ломанулся на следующего, тем более что как раз подвалили десяток перекрывавших путь к ее бегству ряженых, и схватка закипела с новой силой. Я размахивал грифом, как хренов адов сенокосец, бил с разворотов ногами, хреначил локтями и коленями, но эффект неожиданности был уже потерян и противостояли нам явно не лохи какие-то неумелые. Как я ни пытался прорубиться к моей незнакомке, противники оттирали нас друг от друга все дальше.
Ее вопль боли чуть не ослепил меня, и сам я почти словил арматуриной по черепушке, увидев, как девушку выгнуло от доставшего-таки удара по спине цепом. Не теряя и мгновенья, пока она справлялась с дикой болью, что испытывал когда-то и на себе, нападавшие скоты навалились скопом, буквально затаптывая, замешивая в кровавую кашу хрупкую фигурку. Девушка рухнула на землю, а они все били-били-били.
Я ослеп-оглох-заполыхал, кинувшись на них, крушил, пинал, рвал, давил, убивал-убивал все и всех, до кого дотягивался и опомнился только вспышкой осознав, что смотрю в посиневшее от удушья лицо Васьки, с которого меня безуспешно старается содрать Потап.
Разжав руки, я стряхнул с себя друга и, шатнувшись из стороны в сторону, обвел мутным взглядом место схватки, ища мою незнакомку. Нашел ее уползающей к ближайшим кустам. Вся изломанная так, что смотреть на это было адски больно, невыносимо, неузнаваемая от ран и крови, она цеплялась пальцами за траву и упорно подтягивала свое разбитое ублюдками тело, скрежеща зубами.
– В Скорую звоните! – сипло каркнул я друзьям, бросаясь к ней.
Руки тряслись, сердце заходилось в истошном грохоте, потому что ее вот такую израненную и тронуть было страшно. Перевернул осторожно девушку на спину, она вскрикнула и обмякла. А я поднял ее на руки и пошатываясь понес к гаражу.
– Рус, ты долбанулся? – прохрипел растирающий горло Васька.
Им с Потапом тоже досталось, но именно благодаря их вмешательству ряженные гады валялись мертвыми на траве, а не я и моя незнакомка.
– Положи ее! Она же вот-вот помрет, если не уже! Они ее размолотили в мясо, посмотри! Какая на хер Скорая, надо валить отсюда, я садиться из-за этих психов ряженых и девки неизвестной не собираюсь!
– Я сказал – звоните в Скорую! – упрямо повторил я, вглядываясь в изуродованное ранами лицо девушки и ковыляя вперед.
Она дышала с влажными хрипами и тяжелым посвистом, на губах пузырилась и пенилась кровь и действительно выглядела человеком в полушаге от смерти. И вдруг открыла глаза – пылающее золото, луч солнца сквозь толщу льда, торжествующий насыщенно-желтый весенний цветок, живой, сияющий гранями драгоценный камень в отблесках пламени, яркие и поразительно ясные для кого-то в ее состоянии. А я обмер, окаменел, лишился дыхания, застыл на месте навечно, примороженный той необъяснимой, невозможной силой, что на меня обрушилась в ее пристальном взгляде.
– Отпусти, – не попросила – повелела она, и мои колени подогнулись, прежде чем я осознал, что опускаюсь и кладу ее на траву, исполняя приказ.
– Рус? – окликнул меня Васек неуверенно.
– Все прочь! – произнесли следующий приказ разбитые девичьи губы, но вот против него все во мне взбунтовалось.
– Тапок, Васек, валите в гараж и ждите меня, – велел я друзьями, не отрывая от нее взгляда.
– А как же с этими… – начал Васька, но я только зыркнул на него, и он все понял.
– Ты. Уходи, – приказала снова девушка мне и даже издала нечто вроде угрожающего рычания, но ее тут же выгнуло от боли.
– Нет, – мотнул я головой.
– Тогда… покойник… – выдавила она и внезапно перекатилась с воплем муки подальше от меня прямо под развесистый куст, становясь почти невидимой в сгустившихся сумерках.
Я на четвереньках хотел переползти за ней, но остолбенел, отказываясь верить в то, что видел. С кошмарным звуком очертания ее хрупкого тела менялись, суставы щелкали, принимая иные углы, ломаные кости срастались, а окровавленная и истерзанная ранами кожа покрывалась светлой шерстью. Длилось это дикое чудо считанные секунды, а потом все откатилось назад и передо мной снова лежала без чувств на траве девушка. В крови и лохмотьях, бывших недавно ее платьем, трясущаяся до лязганья зубов, но уже без единой видимой раны или торчащей сквозь кожу сломанной кости.
– Охренеть-охренеть-мать твою это как?!!! – шлепнулся я на задницу, пялясь на нее в полном шоке.
– Если расскажешь об этом кому-то – умрешь сам и угробишь всех, кто узнает, – сказала, не открывая глаз… существо тихим и вроде бы слабым голосом, но я всей шкурой и костями почувствовал мощь и весомость каждого слова. – И никаких врачей… Или убью… Просто время…
– Да я пока в психушку не собираюсь, чтобы о таком кому рассказывать, – внезапно успокоившись, ответил ей, но похоже она уже не слышала – окончательно отрубилась. – Сначала шевелиться опять смоги, а потом уж угрожать будешь.
Подняв ее опять на руки, я пошкандыбал к гаражу. Поднялся боком по узкой лесенке, чтобы не притереть ее к стенам, а то может она только снаружи вся зажила, а внутри болит все адски и застал разве что еще по потолку не бегающего Ваську и смиренно сидящего Потапа.
– Да нахрена ж ты ее еще и сюда припер! – от возмущения и паники голос друга аж петуха дал. – Чтобы менты кровь ее потом тут нашли? Мало мы и так уже замазались? Че делать-то будем вообще? Когда этих жмуров найдут, то к тебе и придут сразу, Рус! У тебя окно туда прямо выходит, и все знают, что мы тут вечно отвисаем, да и репутация у нас опять же…
– Угомонись ты, репутация, – фыркнул я, аккуратно укладывая свою ношу на топчан. Никакого понимания почему внутри воцарилось не то что спокойствие – радость какая-то дурная совершенно, у меня не было, да и пофиг. – Сейчас пойдем и быстренько отволочем всех этих ряженых через пустырь к обрыву. Река после дождей высоко стоит, и течение – будь здоров. Их отнесет черте куда, до отмелей у Фадеевки, и с ними нас хрен кто когда свяжет. Не бзди, Васек. Пошли.