Ты вернешься!

– А она?

– А она – не твоя забота, ясно? – я укрыл свою странную гостью и решительно направился к лестнице исполнять задуманное, а друзья поплелись следом. Тапок как всегда безропотно и молча, а вот Васька…

– Рус, ты реально кукухой повредился? На кой мы вообще ввязались? – вопрошал он. – Земля же круглая и судьба – сучная, даром нам это не пройдет. Кто-то же этих ниндзей долбанутых сюда послал девку загасить, а значит придут проверять, когда не вернутся. И че тогда делать станем? Как из такого выкручиваться? Твою мать, мы народу кучу замочили, вы хоть понимаете это? Их искать будут! Как вообще в такое люди вляпатся могут?

– Пусть ищут, – пожал я плечами, спихивая тело с обрыва. – Не мы к ним пришли.

– Да мы вообще ни при чем. Все ты.

Бухтел и стращал нас Васька все время, пока мы занимались устранением всех свидетельств произошедшей бойни. Даже с фонариками поползали и траву с кровью выдрали и позатаптывали, уничтожая следы, а потом прошлись еще раз до реки, проплыли против течения прямо в одежде и вернулись в ближайшие дворы, а не по пустырю. Там я распрощался с друзьями и пошел к гаражу один.

У меня все тело уже к тому моменту болело, ломало, и в башке звенело и чуть мутилось от наверняка словленного сотряса, да и поколачивало от мокрых шмоток. Но по лестнице взлетел, как на крыльях и невольно расплылся в улыбке, обнаружив свою незнакомку все так же спящей. Сбросил шмот, чуть подумал, натянул-таки сухие трусы и очень-очень осторожно примостился рядом с ней, отжав самый краешек пледа. Вырубился буквально моментально. А проснувшись на рассвете, никого рядом не нашел и вот тогда внутри все заныло-потянуло по-настоящему, куда там побитому телу. Так, словно из легких так и норовил вырваться тоскливый протяжный вой.

Глава 3

Наши дни

Стиснув зубы так, что в них что-то отчетливо хрустнуло, я швырнул тяжелое кресло – последний уцелевший еще в кабинете предмет в стену, разбивая его в щепки. Развернулся, обводя разгромленную комнату взглядом, пытаясь хоть чуть прорваться сквозь пелену сплошной багровой ярости перед зенками и продышаться, заставляя боль разжать клыки-тиски, позволив снова биться сердцу. Бесполезные усилия! Это бешеное пламя внутри не утихомирить ничем, кроме вида издыхающих у моих ног врагов с разодранными глотками и разбитыми в кашу костями. Я буду этих вероломных мразей собственными зубами рвать, топтать, уродовать и калечить, заставляя осознать как же они охрененно ошиблись, приняв доброе за слабое с моей стороны. Они у меня будут своей же кровью и кишками своих ублюдков давиться, вспоминая, где их место, которое они так опрометчиво пытались указать мне и моим друзьям.

– Рус, ты можешь хоть весь дом до основания разнести, легче от этого не станет, – хрипло и тихо сказал Васька, переступая обломки двери и входя в кабинет, на что сейчас никто кроме него бы не осмелился. Больше никто.

– Ты! – зарычал я, прыгнул через всю комнату, смыкая пальцы на его горле и внося спиной в тут же треснувшую стену. – Это же ты больше всех просил о перемирии! Ты уговаривал меня дать этим гребаным ублюдкам Курта поблажку и оставить территорию для жизни. Ты виноват!

– Я просил. Я виноват. Убьешь меня за это и останешься совсем один? – тяжело сглотнув под моим захватом спросил друг, и я заметил насколько красные у него глаза. Наверняка такие же, как у меня самого. – У меня жена, Рус и дети. И они устали жить в постоянном страхе, что рано или поздно их снова выследят и попытаются убить из-за той тридцатилетней вражды.

– Ну раз так, то теперь бери их и уматывай с нашей территории без оглядки, потому что война вернулась, и я хрен остановлюсь, пока не изведу Курта под корень. Ясно? Сколько бы лет и крови для этого ни понадобилось, сколько бы наших не полегло, но я их сотру с лица земли! Всех, чтобы никого не осталось!

– Да пошел ты! Я тебя бросал хоть когда-то? Предавал в чем-то? Сбегал, когда в полной жопе оказывались? – рявкнул Васька и с силой пихнул меня в грудь, отталкивая от себя и напоминая снова о том, что он теперь последнее существо в этом мире, что может себе позволить говорить и действовать так со мной. – Думаешь мне не больно? Думаешь ты был Тапку большим другом, чем я? И что прав ненавидеть и мстить у тебя больше? Да у меня кроме тебя, Тапка и моих, больше нет никого на всем свете! Мстить Курта собрался? Я с тобой, Рус, но сначала подумать нужно.

– Может, еще и в переговоры с ними опять вступить предложишь? – огрызнулся я, все же остывая немного.

Не один Васька со своими просьбами о мире виноват в том, что стая Курта все еще существует и даже набрала заново силу. Черта с два я дал бы себя уговорить остановиться, если бы не желал все же этого сам. Самой ненавистной себе самому тайной частью души, что продолжала жалко надеяться. Вот только на что? Что столько лет спустя эта бессердечная сука меня хотя бы изредка вспоминает? Я себе помнить ее запретил, да толку…

– Может и предложу, если это поможет нам узнать, как врезать по ним максимально результативно. Так достать, как они по нам через Тапка.

– Ты меня не услышал? Нахер твои точечные удары и разведка! Я хочу чтобы Курта больше не было. Поголовно.

Хватит! Конец памяти, конец слабости, конец всему, что еще связывало с ней. Плевал я, что уничтожу все, что ей дорого.

– Рус, предлагаешь и детей с женщинами их порешить?

– А они у той сауны выборочно стреляли? Положили и девок вместе с Потапом и остальными бойцами.

– Просто шлюхи. К тому же человеческие. – Васька поморщился, явно и сам понимая, как это прозвучало.

Мы когда-то побожились перед друг другом, что никогда не озвереем настолько, чтобы забыть о том, кем были от рождения и не станем относиться к людям и обращенным подобно чистокровным уродам.

– Думаешь, будь там наши с женами и детьми, то в них стрелять не стали бы? – посмотрел я ему в лицо и друг вынужден был опустить глаза, признавая мою правоту. Плевать этим урожденным зверям кто перед ними – взрослый обращенный мужчина-боец или его женщина с ребенком. – Просто до семей членов моей стаи не так легко добраться. А так-то все такие, как мы, для них кто? Мусор и рабы, чьими жизнями они вольны как угодно распоряжаться! С точки зрения этих ублюдков ничего криминального же в убийстве Тапка и остальных нет. Подумаешь, несколько обращенных недоособей зачистили. Они таким с махровый древности занимались и выбивали сотнями, деревнями.

– И все же, Рус, можешь орать на меня и злиться как угодно, но я прошу тебя, давай не будем нападать прямо сейчас. Что-то в этой атаке есть… хер знает… неправильное. Нарочитое.

– Естественно! Мрази Курта восстановили силы после того, как мы им место показали, и решили заявить об этом со свойственной этим чистокровным гадам наглостью.

– Выбрав для этого огнестрельное оружие? Они же помешаны на старых своих звериных законах и правилах, забыл? Драться только в истинной форме и никак иначе.

– Не забыл, Вась. Но еще я и понимаю, что Георг ни хрена не дурак и вряд ли станет из чистого упрямства и какой-то там преданности законам чистых стай пренебрегать новыми возможностями. Тем более, когда дело касается нас – презренных дворняг по их мнению. Между собой – да, но нас-то грех не затоптать любыми способами и средствами.

– И все же… – упрямо покачал головой Васька. – Я был сразу на месте и обнюхал там каждый сантиметр. Стрелки были людьми однозначно, ну или же совсем свежими обращенными, зверем-хозяином от них не пахло вовсе. Зато метрах в тридцати от того места, где хоронились стрелки, в то же самое время примерно, на парковке таилось пятеро саргов Георга в истинной форме.

Истинная форма. У меня аж губа задралась в оскале. Главное по мнению чистых зверей отличие между ними и нами. Для них животная форма – истинная, врожденная, а для таких, как мы, обращенных – только типа вторая, привнесенная и никогда ничем родным не станет. Ну-ну, чуждость мне и прежде не мешала мочить их, а теперь и вовсе.

– Что им помешало бы нанять людей стрелков-гастролеров? Не знаешь разве об этой практике? Чужаков-профи нанять, объяснять им ни черта не надо, достаточно четкие вводные по заказу дать. А потом ничуть не удивлюсь, если стрелков в какой-нибудь посадке в сгоревшей тачке найдут, у каждого дырка в башке. А бойцы Георга были там, чтобы проконтролировать исполнение заказа. Все сходится, Вась.

– Рус, не забывай, что сейчас уже не те дикие девяностые, когда по стране и за ее пределами в порядке вещей разъезжали команды стрелков из разных группировок и банд и мочили народ запросто по заказу. Сейчас того беспредела уже нет, – возразил Васька. – Сейчас чаще отношения люди в суде выясняют и бизнесы по законам отжимаются.

– Да брось! Кому нужно, тот и сейчас найдет, – отмахнулся я.

– Но зачем так сложно тогда, Рус? Если они захотели с нами опять открытого конфликта, то почему не напали своими силами? Тапок и парни с ним были, конечно, мощной командой, но у Курта достаточно бойцов, чтобы задавить их числом, особенно пользуясь эффектом неожиданности.

– Да какая разница зачем? Вась, у нас нет других сколько-нибудь серьезных врагов, кроме долбаных Курта. Кто еще, как не они, а главное, нахрена? Почему людей наняли – ну так это чтобы потом орать во всеуслышание, что мы, сраные дворняги, первыми нарушили скрепленное словом и кровью перемирие. Выставить перед остальными стаями вероломными и не заслуживающими никакого доверия тварями.

– Ой, да брось! Такого мнения о нас все эти чистокровные давно, потому что в курсе, что клали мы на их конченные древние законы и правила. Именно поэтому они нас и конкретно тебя и ссут. Так что подобная выходка только нам в плюс бы сработала.

– Вась, не сношай мне мозги! Тапка убили, наших парней убили, боевые псины Георга там были, сам чуял ты это, что еще нужно? Это они!

– А две их сучки тогда что там делали в то же самое время? – проворчал друг, явно сдаваясь.

– Что? – напрягся я.

– Я не сказал? Короче, с пятеркой саргов там были еще две сучки. Причем одна пахла так… даже не знаю как тебе и объяснить… Короче, был бы я там в шкуре, а не в коже, то лапы бы тряслись и подгибались, а хвост к пузу бы прилип, как у трусливой шавки. Охереть как на твой этот альфа-запах похоже, особенно когда ты кого-то ломаешь под себя как раз. Видать, какая-то очень высокоранговая сучка там отирала… Рус, куда ты?

Я уже несся по коридору в сторону подземного гаража, и Васька смог меня догнать только у дверей в него.

– Мужик, да что происходит?

– Еще не знаю, – огрызнулся я, не в состоянии сейчас вести связную беседу.

Она? Это может быть она? Но как? Вернулась? Спустя столько лет. В башке грохотало оглушительно, даже рева движка не слышал, не говоря уже о любых словах. Перекрестки, чужие панически или гневно сигналящие тачки, улицы, дома, мелькали где-то за пределами молотящего набатом в башке «Вернулась-вернулась-вернулась?»

– Где? – рыкнул, вывалившись из тачки на парковке перед банным комплексом.

Острый медный запах крови и смерти ударил в ноздри, хоть тротуар и успели уже отдраить. Тапок-Тапок, прощай дружище.

– Рус, несколько часов прошло, и столько народу тут уже потопталось… – но я его не слушал.

Отзвук аромата, того самого, единственного, того, что в моих крови и даже костях. Он, такой слабый и едва уловимый, поймал меня как жесточайшие клещи, вздыбливая все волосы на голове и теле, вгрызаясь в мозг, сжимая еще сильнее на сердце те самые когти, что не отпускали его, сколько бы я себя годами не убеждал в обратном. Этот аромат владел мною, он был огромной частью меня, почти всем мною. А еще всеми, кто был после меня.

Она вернулась. Снова появилась на моем пути, и тут же кто-то умер. На этот раз мой друг. И на этот раз я не буду тем, кто станет ее защищать. Не-е-ет, теперь я отплачу ей за все, за боль и потери.