Монастырские

– …и…и…и потом. И…потом мне ведь Верка сама сказала, что ты Колю любишщь!

– Да какой ещё «Коля»! – возмущённо, с жаром сказала я. – Мне совсем другой пацан нравится. Из 7 класса, учится в 1235-й школе! – брехала я. – В общем, чтобы сейчас же пошёл и сказал Кулакову, что мне на него на-пле-вать!

– Ага, ладно, – согласился усмирённый.

Я дождалась звонка и вошла в класс. Пока мы приветствовали нашу англичанку Валентину Юрьевну (почтительно стояли, выйдя из-за парт), Генка мне шепнул:

– Катька! Я сказал!

– Молодец! – шёпотом похвалила я его.

(Потом стало известно, что записку накатала Верка-сволочь, а Генка был её сообщником).

Дни идут дальше. И вот следующий день (9 марта) на телестудии было дело. (А надо сказать, что я так страдаю! Чуть чего, Кулаков – с Веркой (или с кем-нибудь из девчонок) начинает там, ну, что-нибудь. Я так ревную!)

Верка договорилась с Гешей, чтобы он зашёл за ней на телестудию, а потом они зайдут за мной. А сейчас Мэри Михайловна на 19 мая ставит спектакль. И в нём будут участвовать Верка, Кулаков, Гена, Ладоша, Бердников, Володя (пацан один, не из нашей школы) и Рита Дедова. Вообще-то Мэри М. хотела взять меня вместо Риты, но не взяла, чтобы «6-б» не растаскивать. И Вера шла не телестудию для того, чтобы сценарий отдать и для спектакля договориться. И вот без двадцати два Верка и Геша зашли за мной, и мы пошли на телестудию. По дороге поболтали, маленько побесились. Приходим на телестудию. Походили по ней. Потом К.К. пришёл. Он начал сценарий читать. Генка – рядом. Вера – рядом. Я также. А Верка по пьесе должна играть девочку Анку. Ну, К.К. начал смеяться:

– Анка-пулемётчица! А где твой Петька?

Верка говорит:

– А ты что, Чапаев?

Они смеются. Потом Генка забрал у Веры шарф (она на себя его накинула). И вот К.К. и Генка бегают с этим шарфом, а Вера то за ними, то они за ней. Конечно, в это время у меня настроеньице было не ахти какое! Я помрачнела, побледнела, порозовела, поскучнела. Весь мир стал не мил в моих глазах. Села за пару, и чуть не реву. На части разрываюсь! Не знаю, но, наверное, никто ещё не страдал так сильно, как я, в то злочастное время. Какие только мрачные мысли не были в моей голове, моей бедной головушке. И, конечно, на Кулакова и Кокарейкина – разозлилась так!

Потом прибежала Верка, села около меня. Чуть погодя припёрлись Генка и К.К. Я усердно рассматривала свои сапоги. Мальчишки крутились около нас. Генка начал приставать ко мне с разными глупостями.

– Отстань от меня! Понятно? – отрезала я.

Кулаков тоже начал чего-то там болтать. Не помню уже. Вообще, К.К. был тогда какой-то чересчур весёлый. Ей-богу, он тогда немного клюкнул! Но мне было уже абсолютно всё равно. Верка поднялась и отошла в сторону. К.К. пошёл по рядам и всех девчонок подёргал за волосы, бесился. (А это всё происходило в павильоне на телестудии перед трактом). Меня тоже дёрнул.

– Слушай, отстань! – взмолилась я.

К.К. встал за моей спиной. И вдруг на мою голову что-то посыпалось! Я начала стряхивать с волос – махорка, табак! Какой кошмар! Вскочив, я пару раз хорошенько треснула Кулакова. Конечно, я не молчала, а что-то говорила внушительное.

И вообще, не могу я понять К.К. Странный он! То он пристаёт и бесится с Веркой. А когда я начинаю болтать или беситься с Генкой, он становится какой-то серьёзный. Это заметила не только я. Оксана – тоже. Она говорит, что К.К., наверное, ревнует меня. Да!, не знаю!

На истории было однажды (на днях). Я написала записку Генке: «Приходи сегодня без пятнадцати два у аптеки, на телестудию. Ладно?» Ну, и передала Верке, чтобы она отдала эту записку Генке. (А как раз Мария Ивановна (директор) у нас была на уроке. Так, придёт на минуту, установит порядок и на минут двадцать в другой класс улетучивается. Красота! Не сильно, но всё же!… ) Верка взяла записку, прочитала и, прокашлявшись, на весь класс:

– Внимание! Назначается свидание…

– Верка! Ты что? Заткнись! Замолчи! Только прочти! Я тебя убью, тварь! – заорала я.

Верка, не взирая на мои мольбы, безжалостно продолжала:

– Итак, на-зна-ча-ет-ся сви-да…

Я не дала договорить. Подскочила и заткнула ей рот. Она начала мычать и мотать головой, щипая (причём – больно) меня за нос, руки, спину, живот, дёргать за волосы. В общем, оказывала сопротивление.

– Ну, шкура! Верка! Только скажи, только прочти! Я сразу скажу, что ты КОГО-ТО любишь! (глупая угроза, не правда ли? Но я в отчаянии пустилась на всё). И шёпотом добавила:

– Серёжу Фёдорова!

Мы были в классе в центре внимания. Многие смеялись, сыпались шутки и реплики. Верка же, услышав про С.Фёдорова, сразу утихла:

– Ладно, отпусти! Не прочту.

Я заняла своё прежнее место за партой. Верка отдала записку адресату (Геше). Кулаков, сидящий рядом, старался как можно больше вытянуться и прочитать.

– Дать? – ни с того, ни с сего спросила Верка у К.К.

– Ага! Дай! – обрадовался тот.

Вот так сюрприз! Я рванулась на место «катастрофы», но было уже поздно. Кулаков сначала улыбался, но когда прочёл записку – улыбки как не бывало. Я в это время от волнения полезла для чего-то в портфель, было немного стыдно и как-то не по себе.

– Успокоился? А? Ну, успокоился? – с «огромным любопытством» поинтересовалась я у Кулакова. Тот в это время отдал записку Грачёву, который тоже жаждал узнать тайну этого клочка бумаги.

– А кому это? – как-то слишком серьёзно спросил Кулаков.

– Не тебе, во всяком случае, – ответила я.

Потом, когда осталось пять минут до конца урока, пришла Машка, и урок покатился нормально.

Завтра напишу, как мы с трудов с Веркой сбежали.

13 марта понедельник 1972 год. 6 класс

Было это 11 марта, суббота. Последние два урока у нас – труды. На эти труды надо было принести материал для блузки. Мы с Веркой материала не принесли, и вообще к трудам не готовились. Первый урок (русский язык) прошёл гладко. А на втором уроке (геометрия) у меня созрела одна умная мысль. И я её решила изложить Вере в письменном виде. Раздобыв кусочек бумажки, я написала следующее: «В.! Давай с трудов смотаемся!» Кусочек этот бумажный был микроскопический, и, следовательно, я и написала по-микроскопически. Потом я дала знак Верке, чтобы она ловила это послание. Улучив подходящую минуту, когда Дина ругала Симерняка (а я спряталась за ним), я кинула этот бумажный комочек. Верка глазами проследила его полёт, запомнила место падения, а потом применила испытанный и очень распространённый приём. «Уронила» на пол ручку и полезла взять её. А сама начала искать тот самый «комочек». Но! Увы! Она его не нашла. Он был такой маленький, что Верка, наверное, его просто не увидела. Пришлось мне через некоторое время снова повторять эту опасную процедуру. Но результат снова оказался такой же. Тогда я, вырвав из тетради в пять раз больше клочок бумаги, написала то же, что писала в первых двух посланиях и кинула Верке. На этот раз – удалось. И вот, когда после третьего урока все собрались на труды, мы с Веркой начали колебаться. А может, не пойти, а? И, наконец, решили. И заманчивый побег состоялся.

Решили идти ко мне и побеситься. А Таньку Д. попросили, чтобы она сказала Ольге Михайловне, что мы ушли в больницу.

Дома у меня мы погуляли на славу. А Ольга Михайловна – ничего. И никто не узнал, и нам ничего не было.

В тот же день на телестудии что-то произошло! Только не со мной, а с Веркой. Конечно, я снова – «страдала». Но – ничего не поделаешь. Сейчас Вера ведь на спектакль (репетицию) ходит. И мальчишки ходят…

И вот, Вера приходит на телестудию. Разделась и пошла в просмотровый кабинет. Заходит.

– Здрасьте!

– Привет! – пробасил К.К.

– При-и-ивет! – протянула Верка.

Мальчишки (их пять человек) засмеялись.

Вскоре пришла Мэри М.:

– Ну, ребятки! Давайте работать!