Монастырские

Вскоре – ззз! Звонок на перемену. Я сразу к Генке и Верке:

– Ты, Генка, что, спятил? Какой ещё Кулаков?

А Верка так подозрительно улыбается. Но я сразу всё поняла. Верку в сторону отозвала:

– Ты зачем Генке сказала, что я в Кулакова???

– Ой, знаешь! То-сё, – начала объяснять.

Ну, всё понятно! Какой ужас!

Мы с Веркой рванулись к Геше, пока не поздно, пока он К.К. не сказал.

Я ему (Генке) ору (и притом очень громко – от волнения):

– Слушай! Это всё брехня! Верка – брехушка! Понял? Это неправда.

А Верка рядом прыгает и смеётся.

– Видишь, Ген! Какие у неё чувства к Кулакову!

А я:

– В таком случае, Верка тоже в К.К.! Да-да! А я – нет!

– Я сейчас Коле скажу, что вы обе его любите! – и Генка убежал.

Мы бросились за ним, но он был уже в мужском туалете.

Прозвенел звонок – русский язык!

В класс вбежал Генка:

– А я сказал! А я сказал! Только я про Катьку сказал, а про Верку – нет.

Верка засмеялась, а я бросилась дубасить Генку и Верку. В это время в класс вошёл К.К. Я сгорала (начала сгорать) от стыда (не очень). Генка заорал (на моё счастье, не очень громко):

– Коля! Коля! Катька тебя любит!

Глупец такой!

Я – возмущённо:

– Кулаков! Не слушай этого дурака! Что он брешет! Глупец!

К.К., шутя, схватил Гешу за шею и повалил:

– Конечно, брешет!

В класс вошла Любовь Гавриловна, мы немного утихли.

Я буду писать завтра, а сейчас иду смотреть художественный фильм «Поезд идёт на восток». У Верки и моей мамы из-за этого фильма вышел спор. Верка говорит, что это про войну. Мама говорит, что кинокомедия. Всё, пока.

9 марта четверг 1972 год. 6 класс.

Сейчас мы будем смотреть «Артлото» – моя любимая передача. Сегодня выступали по телеку, «Наш 6-б». Только что пришла. Сколько разных приключений было! Но об этом после. Надо всё по порядку. Вот чёрт! Опять нет времени нормально написать. Уже началось «Артлото». Ну что же, придётся снова отложить назавтра.

11 марта суббота 1972 год. 6 класс

Продолжаю дальше.

На уроке произошло нечто ужасное. Генка написал Кулакову такую записку: «Коленька! Я тебя люблю! Катя». От моего имени! Какой позор. На перемене Верка сообщила эту «новость» мне (так как я ещё ничего не знала и не подозревала). Я была доканута (меня доконали до точки). В ярости я бросилась по коридорам, фойе, залам на поиски «виновного», а за мной – Верка.

Ничего не подозревающий Геночка преспокойно сидел за партой и скатывал по английскому. Я грозно надвинулась на него:

– А ну – иди сюда!

– Зачем?! – удивился Генка, ещё мало чего понимая.

– Хх! – хмыкнула я. – Зачем, главное! Иди-иди сюда! Быстро!

– Куда – сюда? Я и так здесь! – съехидничал он (правда, растерянно).

Я – бушевала. Бушевала мрачно и великолепно (так немного казалось мне). И всё же я была возмущена – очень сильно! Я долгонько препиралась с упрямцем Генкой, который упорно не хотел сдвигаться со своего места. Я то зло кричала (но не громко), то тихо и спокойно увещевала Гену, чтобы он вышел из класса. Вокруг нас крутились любопытные. (Ворона, Потапчук, и ещё кто-то. Они подавали разные реплики). Я начала закруглять наш разговор, который длился несколько минут.

– Не пойдёшь?

– Не-а! Давай здесь!

– Раз не пойдёшь, то я с тобой разговаривать не буду! – гордо и зло сказала я.

– И не надо, – нерешительно ответил Генка.

Я повернулась и пошла к Верке, которая, посмеиваясь, вертелась около доски. Мы вышли из класса и начали болтаться по школе. Перемена была большая, и мы могли спокойно обсудить события. В конце перемены я увидела Генку.

– Катька! Ну что ты мне хотела сказать? – направился он ко мне.

– Ничего!

– Ну – что? А? – настаивал Генка (любопытство взяло верх!).

Я отвела его в уголок:

– Слушай! Ты! Чего ты меня опозорил? Нужен мне твой… – подыскиваю слово, – …гавняный Кулаков! Зачем ты ему эту глупую записку написал?

– А…а…а это мне Верка посоветовала!

Верка, крутившаяся около нас, сразу (как напроказившая) исчезла.