Деревенская рапсодия

– Надо кушать, дорогая!

– Ты мне никогда не дарил таких вещей!

–Да у меня и денег-то таких не было! Да и зачем они тебе! Ты же простая учительница немецкого языка! Куда бы ты их надевала, Ниночка!! Оглянись! Ты тут самая красивая! И самая молодая… На слове «молодая» он осёкся. В зал входила молодая пара.

Бабушки, дедушки и другие малочисленные гости пансионата напряглись и вытянули свои головки на морщинистых жилистых шейках в сторону администратора столовой пансионата. «Администраторша», так здесь все называли толстенную, с синечёрными волосами, подстриженными под суперкороткое каре и с яркоголубыми перламутровыми тенями на тяжелых веках- женщину, лет так сорока пяти, противно вытянула алые губки, как будто они у неё были накачаны силиконом, указывала своим нарощенным красно-острым ногтем в сторону окна, в отдаленный правый угол, где никого не было. И стулья там были выложены на крышки столов, немытыми, белесыми от грязи, ножками вверх.

На ходу, засовывая мятую «пятисотку», незаметно протянутую ей гостем, в карман цветастого полотняного фартука, администраторша обогнала посетителей, сняла стулья с крышки стола, сорвала неснежную скатерть, бросила её на рядомстоящий стол, с которого тоже шустро сняла перевёрнутые стулья, мигом постелила новую, в голубую мелкую клеточку, принесенную с собой на роскошном, широком плече. Расставила тарелки с миленькой розочкой посередине, разложила вилки, ножи, шустро протерла полотенцем два фужера на высокой ножке, плюхнула в центр стола вазочку из дешёвого китайского фарфора с грустной, давновыцветшей, пластмассовой веточкой можжевельника, на середину столика.

Молодой человек был похож на художника: свободные потертые джинсы, рубашка в клетку и длинные волосы, собранные резинкой в «хвост». Выразительное, с тонкими чертами, лицо, длинные, неспокойные, с тонкими, музыкальными пальцами, руки. Он был чист, ухожен и душист.

– Конечно, конечно он женат – решила «администраторша».

А вот подружка его ей не понравилась: вроде бы, как у всех, все на месте – нос, губы, глаза, а личико простенькое, незапоминающееся. Не выразительное. Не ухоженное. Провинциальное лицо. Деревенское какое-то.

– Как же такой красивый мужчина смог такую девушку… Он перед ней вовсю распинается, а она сидит себе да молчит, как рыба в пироге! На жену непохожа, волнуется, салфетку мнет, вилку уронила, пришлось поменять. И не похоже, что замужем! Замужние, если в загуле, то не так себя ведут. Еще и в вещах "китальянских"… Особенно джинсы. В Москве такие уже лет пять не носят. И где он её подобрал? А ухаживает- то как! А смотрит-то! Глаз не сводит с нее! Может – любовь? Ох, бывает ли она, эта любовь. Особенно среди нынешней молодежи.

Включила караоке по просьбе гостя, за дополнительную плату. И пошла восвояси додумывать свои предположения и домыслы. Услышав знакомую мелодию, ужинавшие престарелые гости напряглись и прекратили жевать. Вечер обещал стать необычным и непредсказуемым.

Молодой человек встал, полистал каталог с песнями и тихо запел:

«Кто был охотник? Кто – добыча?

Всё дьявольски – наоборот!

Что понял, длительно мурлыча,

Сибирский кот? Сибирский кот…»

Пожилая пара, собравшаяся уже уходить с ужина, безмолвно присела на своё место, взяв друг друга за руки. У парня был настоящий талант. Он пел. Пел с душой и откровением. Как будто сам написал эти слова, а не Марина Цветаева…

Старушки беззвучно зарыдали. Старички доставали из своих глубоких карманов залежавшиеся давнонестиранные носовые платочки, прикладывали их к глазам своих «избранниц» и тоже грустили.

Нина Карловна легким шагом подошла к молодому человеку и запела вместе с ним. На октаву выше:

«Все передумываю снова,

Всем перемучиваюсь вновь.

В том для чего, не знаю слова,

В том для чего, не знаю слова.

Была ль любовь?.. Была ль любовь…»

Диане хотелось любить. Уже тридцать два, а любви так и нет. Ей хотелось любви волнительной, загадочной, неожиданной, поглотившей её и, чтобы она, потеряв голову, помчалась за ним, помчалась за ним, помчалась… хоть на край света.

Но… Никто не звал.

А тут такой мужчина! Художник, поэт, писатель. Пригласил её за город. Такого она еще никогда не видела. Какая красота. Какое обслуживание! Чудо. Просто чудо!

«В том поединке своеволий

Кто в чьей руке был только мяч,

Чье сердце? Ваше ли, мое ли,

Чье сердце? Ваше ли, мое ли,

Летело вскачь?

И, все-таки, что ж это было,

Чего так хочется и жаль,

Так и не знаю, победила ль,

Так и не знаю, победила ль,

Побеждена ль, побеждена ль?»

Глава 5.

Потом были танцы: вальс, танго, снова вальс и снова танго… В конце вечера отдыхающие пансионата еще раз заказали песню Дмитрию, но он шутя объявил, что на бис поёт только за вознаграждение. Довольные и благодарные гости собрали приличную сумму. На том и разошлись.

Диана проснулась поздно. Потянулась, оглянулась. Яркий солнечный свет слепил. Пришлось встать.

– Дмитрий! Дима! Ты где?

Тишина.

– Надо пойти в ресторан, наверное, любимый заказывает завтрак.

Приняла душ, надела белоснежный халат. Засунула руки в карманы. Уютная красотища! Тапочки – райское наслаждение. Вышла на балкон.

Потрясающий воздух, природа! Красота…. Но надо спешить на завтрак! Любимый ждет. Сунула в карман халатика ключ, а в нём открытка. Красивая, необычная, яркая. Прочла, ещё раз прочла, ещё…

Глава 6.

– Лен! Лен! Меня не выпускают из какого-то пансионата! Деньги нужны! У меня нет ничего.

– Девушка, а как он называется, подруга спрашивает? А как сюда ехать? Тоже подруга спрашивает.

Иван Макарович и Нина Карловна обнимали Диану и все-таки уговорили её забрать себе пять тысяч рублей:

– Нина заставит меня что-нибудь купить, а денег у меня все равно не хватит. Свалю на вас… красивейшая из красивейших!

Пожилая пара скинулись тоже и не приняли никаких возмущений! Они были счастливы вчерашним днем! Потому что поклялись, именно вчера, под песни и мелодии вечера, обвенчаться. Малочисленные бабушки и дедушки нарядились, как домовята и радовались, и плясали. А чему радовались-то?