Дракон Воздуха

– Наша школа содержится Господином. Завтра утром Главный учитель принесет Великие клятвы[50 - Великие клятвы – торжественные, сопровождаемые закланием жертвенного животного клятвы во взаимной верности.] Богоподобному Господину Бо Фу.

Вэнь Чан низко, до земли поклонился мне, поклонился старенькой Хэ и ушел, плотно закрыв за собой дверь нашей комнаты. Хэ отошла от меня и засуетилась, отыскивая что-то в своем уголке. Я начал разжигать фонарик – весь этот ночной разговор происходил в относительной темноте – свет одинокой яркой звезды освещал комнату через оконце, а Вэнь Чан начал говорить, не дав времени разжечь огонь. Хэ остановила меня:

– Здесь достаточно света, дорогой мой Ли, – не помню уже, когда она так меня называла, – чтобы совершить то, что избавит нас от неминуемых чудовищных мук.

Блестящие отполированные лезвия сверкнули в ее натруженных руках. Я невольно отшатнулся.

– Что ты задумала, Хэ?

– Ты слышал не хуже меня слова, произнесенные другом. Он рисковал жизнью – его дар бесценен: нам дано выбрать свою смерть.

– Объясни мне, Хэ, – я все еще отказывался понять и признать действительность.

– У нас мало времени, дорогой мой юный господин. Завтра утром, уже сегодня, – поправила она себя, – нас отправят во Дворец. Ли, ты один из семьи, ты законный наследник, а не сын какой-то Цзян И, и ты первый будешь замучен жестокими палачами!

Она протянула мне одно из лезвий – яшмовой рукоятью вперед, удерживая острие в не по-старчески крепких пальцах. Я взял стилет.

– Это гораздо легче, – Хэ рассуждала, принимая нужную позу и выверяя расстояние до своего, на простой костяной рукояти, стилета. – Моя любимая госпожа Ван Юнь встретит нас. Не бойся, маленький Ли, я пойду первой. Я не нарушу клятвы заботиться о тебе. Не мешкай! – и, подняв на меня любящие глаза, Хэ упала на лезвие.

Маленькая кучка поношенной одежды – в предрассветной серости я смотрел на то, что когда-то было Хэ – моей нянькой, моей защитницей. Я смотрел и недоумевал, не мог понять… Что-то очень важное, главное ускользало от моего замершего в оцепенении сознания.

Стилет все еще был зажат в моей руке так, как я принял его от Хэ. Другой рукой я разжал, один за другим отвел сведенные судорогой пальцы – со звоном металл выпал из моей руки, – сделал несколько движений, размял, помассировал кисть.

Я взял всего несколько вещей – их было легко отыскать: большой Нефрит, подаренный мне когда-то на празднике, Хэ свято хранила его, моя детская шапочка. Вот и все, чем я владел. Засунул за пояс стилет. И, осторожно обойдя то, что еще недавно любило и жалело меня, я вышел из комнаты. Ноги привели меня к озеру.

Если, как думает Хэ, – думала, думала, поправил я себя, – за мной должны прийти, здесь у меня больше времени, пока еще догадаются искать меня у озера! Когда-то много лет назад на этом берегу сидела девочка, болтая в воде голыми белыми ногами.

Я совсем не знаю, не знал Господина – Хэ назвала его моим отцом. Да и он наверняка забыл о моем существовании, как забыл и о Юнь Ван, моей матери. Почему же я должен уйти вместе с ним, что за закон приписывает мне это?!! Нет, я не согласен, я не хочу, и я не позволю им это с собой сделать! Добрая Хэ сказала, что стилет гораздо легче, и подала мне пример, первой вступив на длинную дорогу к Звездной Реке.

Но почему, кто установил, что сейчас, в эту минуту должна кончиться моя жизнь, и почему она вообще должна кончиться? Я хочу, я должен жить! Я не готов отправиться в далекий путь.

Я хочу жить! Я хочу найти и обнять эту девочку, которая разделила мои слезы об ушедшей Госпоже Матери, ту девочку, запах и смех которой снятся мне во сне. Что плохого в том, что я хочу жить, кто мне может запретить жить, чьи законы я нарушу, если останусь жить??!

Восток разгорался все ярче, все стремительнее. Он пылал буйством непередаваемо прекрасного света – как можно уйти, отказаться от жизни?!!! Я осторожно положил свою детскую праздничную шапочку на тихую гладь озера – спаси еще раз, Господин Нефрит! И, принимая все меры предосторожности, углубился в высокие заросли бамбука.

К вечеру меня стали искать и на озере. Зацепившаяся тесемками за прибрежную осоку шапочка навела их на правильную мысль, и, не утруждаясь дальнейшими поисками – все было и так очевидно ясно, – шапочку вытащили из воды и наверняка послали во Дворец – с ней Главному учителю будет проще приносить Великие Клятвы.

К собственному удивлению я проспал полночи глубоким темным сном. Пробудился я от тихого, еле слышного голоса. Стволы бамбука, покачиваясь, задевали друг друга, и в их шум вплетались слова – говоривший повторял их снова и снова, пока я окончательно не сбросил тяжесть сна и не понял, о чем так настойчиво шепчет голос. Рядом со мной лежали два маленьких узелка.

В одном было немного еды – увидев ее, я вспомнил, что не ел уже сутки. Но я связал узелок, ничего не попробовав – неизвестно, когда я еще найду еду, да и голос призывал меня не мешкать. Во втором узле – побольше – была простая одежда крестьянина. Вчера вечером, когда меня перестали искать, я попытался спокойно подумать и оценить все, что произошло, все, что я сделал, положение, в котором я очутился, подумать о том, что делать дальше.

О том, почему, что заставило меня сделать то, что я сделал, и правильно ли это, я не мог позволить себе раздумывать, а вот о том, что делать, как быть дальше, надо было очень и очень хорошо подумать. Прежде всего я должен выбраться за пределы школы, а потом… потом у меня был смутный план – желания. Но главное – надо выбраться из школы, а я никак не мог придумать, как преодолеть высокий крепкий забор. А уж о том, что моя одежда – одежда ученика – отличается от обычной одежды и может вызвать подозрения за пределами школы, я совсем не подумал. Теперь же у меня появилась возможность, и я должен воспользоваться ею – очутиться за пределами школы.

Я переоделся, узелок с едой и увязанную школьную одежду взял с собой и, как мог быстро, постоянно проверяя, свободен ли путь, добрался до ворот школы. Здесь я тенью собственной тени проскользнул в приоткрытую кем-то дверцу у главных ворот.

Медленно, прячась за каждым комком земли, срастаясь с каждой кочкой, переполз я поле, отделявшее рощицу от школы. Как неслись мы здесь на веселых грохочущих колесницах всего несколько лет назад! Но вот я под спасительной сенью деревьев.

Можно передохнуть, отползти подальше, выпрямиться во весь рост, бросить последний взгляд на служившее мне столько лет домом пристанище, попрощаться с двумя самыми близкими мне людьми – с одной, служившей мне с первых минут моего появления в этом мире и покинувшей меня в желании и уверенности продолжать верно и преданно служить мне, и с другим, поддержавшим меня в одиночестве и отчаянии отрочества, единственным, кто догадался, понял, что произошло, что я на самом деле сделал, и, рискуя собственной жизнью, пришел мне на помощь, спас меня. Я прощался с ними, со своей прошлой жизнью. Я ни о чем не жалел, мне нечего было стыдиться.

Единственно, о чем плакало, нестерпимой болью сжималось сердце, – Хэ, моя добрая дорогая Хэ. Зачем, зачем, куда ты ушла??! Я спрятал свою одежду в глубоком, бездонном дупле, засыпал сверху сухими, наполовину сопревшими листьями. Может быть, какой-нибудь зверек когда-нибудь заглянет в это дупло, а так… Кто будет здесь что-то искать?.. Тот мальчик, тот ученик, он остался здесь с преданной Хэ, с мудрым Наставником, с веселыми друзьями.

Новый, не знакомый мне Ли шел навстречу своей жизни, своей судьбе. Теплое ласковое солнце поднималось все выше. На пороге была весна.

IX

Теплое ласковое солнце согревало землю, небо, зверей, птиц.

Крестьян на полях, ремесленников в городах – всех радовало приближение весны. И я, крадучись, обходя деревни, ночуя среди куч прошлогоднего мусора, вздрагивая от малейшего шороха в лесу, чувствовал прилив сил – новая неизведанная радость свободы пьянила мою кровь, кружила голову.

Как во сне, ведомый, оберегаемый духами предков, проделал я длинный путь до города. Простая крестьянская семья приютила меня, дала кров и пищу. У них провел я несколько недель, заполненных тяжелой физической работой. Это была моя благодарность за ту заботу и тепло, которые они подарили мне. Они же нашли возможность переправить меня в город. Мое превращение из ученика закрытой школы в свободного, ни от кого не зависимого человека было таким быстрым, таким стремительным.

И вот я в городе. В прекрасном саду, окружающем большой красивый дом родителей Хао.

Где-то в глубине покрытых ароматными цветами деревьев раздавались звонкие девичьи голоса и веселый смех. Она должна быть там, стучало, звало мое сердце. Осторожно, стараясь не попасться никому на глаза, я вышел на берег маленького, совсем крошечного пруда. Несколько молодых женщин и девушек играли в волан. Разгоряченные лица, вольные движения. Где же, кто же среди них та, ради которой продолжает длиться моя жизнь?

Волан отлетел в мою сторону – в высокие, покрытые колючками кусты. Девушка побежала поднять его.

– Не ищи его, Синь, пора уходить, – она вернулась к подружкам. Что-то взволновало, встревожило ее, что-то было там в кустах…

Я проследил, как они веселой пестрой стайкой скрылись в доме. Я увидел ее. Мое сердце не ошиблось, глаза подтвердили это – она была и осталась самой прекрасной, самой лучшей, самой желанной! Я должен, я обязан поговорить с ней! Но как?! Что придумать?

Легкие, летящие шаги – Синь вернулась. С боязливым любопытством приблизилась к кустам.

– Синь! Не бойся, – коралловый ротик задержал крик. – Я учился в школе с твоим братом Хао! Мы встречались у озера. Ты помнишь меня?

Удивление, смешанное с каким-то давним полузабытым воспоминанием…

– Вы тот мальчик, мать которого ушла к Звездной Реке? – вздрогнувший удивленный голос. – Что вы здесь делаете?

– Синь, – какое удовольствие вслух произносить ее имя, – Синь, я пришел сюда из-за тебя, – девушка отпрянула, вот-вот она убежит. – Прошу тебя, не уходи. Я не сделаю тебе ничего плохого. Я хочу рассказать тебе…

И я рассказал ей все. Ничего не скрывая, не стыдясь своих чувств, своих надежд – рассказал.

Она слушала меня молча, время от времени покачивая своей прекрасной головкой.

– Я хочу вас видеть, – сказала она, когда я замолчал.

Я вышел из-за кустов. Она внимательно всматривалась в мое лицо, фигуру, рассматривала простое платье.

– Я не могу узнать вас, потому что совсем, совсем не помню. Сейчас, когда вы рассказали, я лучше вспоминаю. Тогда мне было скучно слушать, как Хао хвастается, и я ушла на озеро. Да, и был там мальчик. Очень грустный, мне кажется. А все остальное, – она виновато посмотрела на меня. – Ничего такого не было. Я никогда не танцевала ни на каком пиру – я не дочь наложницы, и вообще, – она так мило зарделась, – меня просватали, и скоро я выйду замуж, – ее личико стало торжественно-серьезным. – Я не стану выдавать вас. Никому не расскажу, что вы здесь, в кустах. Но это очень нехорошо – с вами разговаривать. Желаю вам благополучия, господин…

Тоненькая фигурка засеменила к дому.

Она даже не знает моего имени. Она никогда его не знала. Она никогда обо мне не вспоминала. Я столько лет строил этот воздушный замок, столько лет растил и лелеял эту змею любви. Она плотными кольцами обвила мое сердце, выжирает мой мозг, иссушает душу. А сейчас эта девушка, из-за которой я переступил закон, из-за которой я позволил Хэ уйти по длинной одинокой дороге, она говорит, что совсем не помнит меня, она радуется своему скорому замужеству. Боги, за что, почему?!!

Важный человек в роскошных одеждах неожиданно вырос передо мной.

– Что ты здесь делаешь? – грозно обратился он ко мне. – Не может быть?!! Это ты, Ли?! Но ведь ты… – Хао, мой любимый друг Хао смотрел на меня растерянными глазами.