Время горбатых елей

Он пёр на парня, словно танк. Виталий, поняв серьезность момента, стал более здраво оценивать ситуацию. Он отскочил на безопасное место, озираясь по сторонам. В углу за дверью он увидел лом, которым пользовались при чистке телятника. Скоротечко, как в гипнозе, уставился на Виталия. Верхняя губа с левой стороны дергалась вверх, как у бульдога, обнажая желтые крупные зубы. Он вынул из кармана пистолет и направил на Виталия.

– Я сейчас все исправлю! Я тебе сейчас объясню, кто ты есть и кем будешь через минуту.

Он несколько раз нажал на спусковой крючок пистолета, но выстрела не последовало. То ли пистолет был не исправен, то ли не заряжен. Мент, с ненавистью глядя на оружие, отбросил его в сторону. Через секунду он схватил висевшие на одной из клеток вожжи и намотал их на руку. Виталий, все еще не веря в происходящее, все же пододвинулся ближе к лому и приготовился к нападению. Соперник был очень крупным мужчиной, и силы ему было не занимать. Он ловко откинул конец вожжей назад, затем с силой обрушил их на Виталия. Удар пришелся на плечо и часть спины. Дикая боль пронзила все тело. В глазах сначала побелело, а затем поплыли темные круги. Место удара жгло, как каленым железом. Гримаса боли, выраженная на лице соперника, придала Скоротечко уверенности в себе. Он снова откинул конец вожжей назад, собираясь еще раз ударить. Сильная боль сделала свое дело. Голова Виталия совершенно отключилась, не желая давать оценок своим командам. Зато мощно включилось чувство самосохранения. Это уже был не Виталий, а биологическое существо, борющееся за свою жизнь. Его движения стали резки и точны. Он, не дожидаясь пока последует второй удар, схватил лом и первым ударил врага по голове.

Скоротечко как-то глупо крякнул, закатил глаза и всей своей громоздкой тушей рухнул рядом с заколотым теленком. Воцарилась гробовая тишина. Руслан Николаевич, все это время безучастно стоящий в стороне, наклонился над упавшим и попытался его растормошить. Затем положил ему руку на горло и, пощупав артерию, глухо сказал:

– Пульса нет.

Еще немного помолчав, глядя на лежавшего, добавил:

– Убил ты его, парень.

Виталий бросил лом и подошел к Скоротечко. С макушки головы на шею стекала струйка крови. Он дотронулся до раны рукой и увидел кровь.

«Убил» – бешено застучало в голове.

– Как все глупо – еле слышно проговорил он.

Смекалов с тревогой в глазах смотрел на Виталия.

– Бежать тебе надо. Менты тебя убьют за своего. – Он опустил глаза и обреченно произнес – Прости.

Они стояли молча у ног убитого. Председатель достал вдруг кошелек и, вынув деньги, протянул их парню.

– Вот, возьми. Пригодятся.

Виталий молча, сам не зная зачем, взял деньги и сунул их в карман. Постояв еще с минуту над убитым, он выбежал с фермы. В голове вертелось одно слово – «убил». Он шел очень быстро и, как ему казалось, долго. Силы окончательно оставили его. Еле таща ноги от усталости, он блуждал взглядом, не отдавая себе отчет в том, что он ищет. Наконец, взгляд его уперся в стог сена. Дойдя до него, он вырвал из основания несколько охапок сухой травы и рухнул на получившееся ложе.

Заснул он мгновенно. Глухой и тяжелый поначалу сон, становился более чутким и беспокойным. Во сне Виталий видел обоих мертвецов, которые оставили этот свет за вчерашний день. Он видел их в каком-то темном дымном помещении. Одним из них был Олег. Он тряс перед Виталием его рубашкой и говорил обиженным голосом:

– Ведь это тебя должны были убить. А все из-за твоей рубашки. Какого хрена ты мне ее дал? Все же из-за нее.

Второй покойник тоже имел к спящему претензии и тоже обижался.

– Как ты на ферму-то попал? Ведь тебя сделали. Ты же мертвый.

Тут оба покойника соединялись в одной картинке. Олег тряс рубахой уже не перед Виталием, а перед Скоротечко и говорил:

– А все из-за рубахи.

– А-а-а – широко открывая рот с большими желтыми зубами, Скоротечко, как бы давая знать, что он понял.

Виталий во сне пытался им сказать, что не хотел их смерти, но язык не ворочался, и он не мог произнести ни звука. Наконец, он справился и что-то крикнул. Услышав свой собственный голос, он проснулся. Реальность напомнила о себе сначала покалыванием сухих травинок, которые тыкались в его лицо, а затем ярким солнечным светом. Чувство самосохранения крепко держало над ним контроль. Стоило ему проснуться, как он тут же вскочил и стал оглядываться вокруг с целью обнаружения опасности.

Никакой опасности не было. Вокруг царила радость бытия. Природа в каждом своем проявлении воспевала радость жизни. Зеленая листва молодых березок, и красная земляника под ними, и голубое небо, залитое солнцем, создавали резкий контраст с тем подземельем, в котором он только что видел Олега с Эдуардом Петровичем. События вчерашнего дня разом откликнулись в его голове. Вспомнив все, он, подгоняемый словами Смекалова, бросился бежать дальше.

Он шел целый день, пока не стемнело. На его пути уже не попадалось ни стогов сена, ни вырубок леса, ни вообще чего-то, что могло подтвердить близость человека. Уставший, он сел на опушке под одиноко стоявшим деревом, предварительно наломав веток и расстелив их на земле. Он лег на ветки с целью отдохнуть, а может и поспать. Сон не шел. В голове хороводом кружились события последних дней. Теперь в тишине июльской ночи, уже не беспокоясь о погоне, он смог начать анализировать все пережитое. Он вспомнил сон и слова Скоротечко на ферме о том, что он должен быть уже мертв. Значит, убийство Олега не было результатом помешательства какого-то маньяка. Это было дело рук его начальников. И знали они об этом оба. Олег был убит вместо меня. Рубашка. Вот, что спутало им карты. Он вспомнил о том, что Смекалов говорил о Тане.

«Таньку гастролеры делали» – так оправдывался Скоротечко. Делали. Делали дело. Их делом было убийство Тани. Мысль медленно блуждала между воспоминаниями и догадками. Значит, нас с Таней должны были убить. Но зачем? Какая связь между мной и Таней? Почему выбрали нас? Может потому что мы не местные? Ну, не местные, и что? Что дает наша смерть Скоротечко? Ну, не будут нас искать. Что дальше? Где коврижки?

Виталий вспомнил, как отрешенно стоял Смекалов на ферме во время драки. Как до этого орал на него. Ненависть его была не наигранной. Потом вспомнил, как Руслан Николаевич дал ему денег. И его «прости» тоже вспомнил. Нет. Не может быть Смекалов убийцей. Да, его ругали за то, что развел семейственность и кумовство в колхозе. Да, не любили за излишнюю заботу о своем личном кармане. За высокомерие и барство. Но пойти на убийство двух человек? Это же совсем другое. Нет. Смекалов не мог. Тогда, значит, Скоротечко. Но у Виталия с ним вообще никаких дел не было. Поздоровался при встрече, покивал головой и все на этом. Что я ему сделал? Он сказал: «в морге твое место». Почему он так сказал? Виталий находился в совершенно угнетенном состоянии. На все «почему» ответа нет. Уставший, он все же заснул. Сон его был не долог. Утренняя прохлада напомнила о себе ознобом. Вот когда он поблагодарил Нину Ильиничну за то, что настояла на том, чтобы он одел майку с ветровкой. Он похлопал себя по нагрудному карману. Ключ был на месте.

– Как же старушка домой попадет? – забеспокоился он.

Надо было что-то решать. Идти дальше. Куда? Зачем? Вернуться. Что его там ждет? Скоротечко. Ведь я убил его. Но я же не хотел этого. Я не был зачинщиком ссоры и не был нападающим. Я всего лишь держал оборону. Защищал свою жизнь. Я не виноват, что у этого борова черепушка оказалась такой слабой. В голове его опять закружился хоровод воспоминаний. Всплыло опять лицо Смекалова.

«Бежать тебе надо. Менты тебя убьют за своего» – снова и снова звенело в ушах. «Смогу ли я доказать, что я не виновен?» – спрашивал он себя. «Нет. Нет. Нет» – набатом било где-то в подсознании.

«Смекалов все видел. Он свидетель. Нет. Он соучастник. Они подельники. У них явно какие-то общие делишки были. Они заодно. Но ведь Скоротечко оставил на пистолете отпечатки пальцев и на вожжах. А у меня на плече рубец. И на спине. Да и теленок, зарезанный, там лежит. Вот мой главный аргумент. Я защищал доверенную мне государственную собственность» – искал он себе оправдание.

«Да никому это не нужно. Тебя никто ни о чем не спросит. Кому нужно портить честь мундира из-за какого-то заезжего щегла? А уж тем более из-за теленка» – отвечало подсознание. Виталий понимал, что эта версия более правдоподобна. Районной милиции его невиновность до лампочки. Они сделают все, чтобы ничто не смогло его оправдать.

«Значит, мне не оправдаться. Значит, меня осудят» – пришел он к заключению.

Суд. Тюрьма. Эти страшные слова реальной угрозой встали на его жизненном пути. Ужаснувшись перспективой своего будущего и ища спасения в беге, он снова вскочил на ноги и побежал. Не будучи местным, он совсем не знал тех мест, где шел. Его не волновало, сколько он уже прошел и в каком направлении. Вокруг стоял лес. Огромный, зеленый, с темными елями и нежными березами. Мягкий мох, словно бархат, нежно окутал землю. Выбрав тенистое местечко, он рухнул на этот мох, морально почти убитый своими думами.

Тюрьма – это слово ужасало его тем, что оно было равно со словом разлука. Разлука с Лидой. Скорее всего, навсегда. Поверит ли она в то, что он не виноват. А даже если и поверит, то уж точно не будет ждать. Да и сколько ждать? Долго. Очень долго. За любое убийство дают много, а за убийство начальника милиции сколько? Расстрел? Пожизненно? Да какая теперь разница. Даже если он выживет в тюрьме, жизнь без Лиды ему не нужна. Он стал представлять, как все это будет. Следствие, допросы, издевательства милиционеров. Затем суд. Публичный позор. На суде будут молоть всякую ерунду. Делать из меня монстра. И многие, наверное, поверят. Я же здесь человек новый. Иные прокуроры так разрисуют, что в своем родном засомневаешься, не только в приезжем.

Воспаленный мозг Виталия, изнуренный усталостью, голодом и душевными муками, рисовал ему картины одна зловещее другой. Вот он видит в зале суда сестру Марину. Она в черной одежде сидит окаменелой глыбой без признаков жизни все заседание. При воспоминании о сестре сердце схватило жгучей болью. И он в первый раз заплакал. Он рыдал и выл на весь лес. Обида душила его. Разве я хотел кому плохого? Разве я виноват в том, что случилось? Если я не ударил бы его, то он убил бы меня. Он этого и не пытался скрыть. Лучше бы он меня убил. Лежал бы я спокойно и не терзался, как сейчас. А на том свете может маму бы встретил. Представляя себе радостную картину встречи с матерью, он светло улыбнулся и перестал рыдать.

«Не надо себя изводить» – подумал он. «Может надо просто умереть? Да и все дела. Зачем терпеть все эти унижения и долгие годы тюрьмы, если можно перечеркнуть все одной чертой». Где-то в глубине души он знал, что не сделает этого, но воображение все же разыгралось.

«Вот возьму и повешусь! Вон сколько крепких сучков» – мысленно разговаривал он с собой.

«На чем?» – задался он вопросом. «А что? Может я найду какую-нибудь лиану или еще что-нибудь подходящее» – подзадоривал он себя, оглядывая соседние деревья, а заодно и землю под ними.

– Так, это у нас что? – Виталий наклонился к земле, рассматривая что-то под ногами. Из земли торчал коротенький хвостик проволоки, обтянутый пластмассой красного цвета. – Проволока – громко сказал он. Уцепившись ногтями за ее кончик, он вытянул отрезок размером чуть меньше метра. Дальше движение остановилось, но другого конца из земли он не достал. Тогда он покрепче обмотал конец вокруг ладони и стал тянуть. Проволока не поддавалась. Он ухватился обеими руками, упершись пятками в землю, резко рванул. Земля вокруг проволоки вздыбилась, и из нее вылетел второй конец почти равный по размеру первому. Или побольше. От резкого обрыва парень упал назад. Он с кряхтением встал, оглядел проволоку. – Для задуманного вполне сгодится – решил он и тут же добавил к своим мыслям: – Ну, это мы еще успеем.

Он свернул проволоку в моток и убрал в нагрудный карман. Рядом с ключом и деньгами. Это небольшое происшествие успокоило его и он, привалившись к широкой березе, задремал.

После того, как Виталий покинул ферму, Руслан Николаевич остался там наедине с двумя убиенными. Глядя на лежащих рядом теленка и начальника районной милиции, он думал о том, что люди только предполагают, а располагает все-таки Бог. Он сидел на каком-то ящике из-под комбикорма и тупо смотрел на Скоротечко. Ему не надо было больше лебезить перед этим человеком, не надо было называть его «дорогой», и ненавидеть его больше не имело смысла.

– Еще пару часов назад ты толковал мне, кого по твоей воле убили и кого еще убьют, а теперь сам лежишь мясной тушей рядом с этим теленком, которого ты так хотел съесть – думал он. – Да неисповедимы пути Господни. Всего один удар, и свершилась воля Божья.

Воспоминания о Боге всегда пробуждали в нем лучшие чувства. Вот и сейчас он твердо решил помочь оправдаться этому парню Виталию.

– Ведь он ни в чем не виноват – думал он. – Расскажу только последнее. О драке.

Смекалов не спешил уходить, не спешил кричать «убили» и звать на помощь. Ему нужно было время, чтобы все обдумать. И оно у него было. На дворе была ночь. Она коротка, но ему хватит.

Событие, произошедшее на ферме, до мельчайших подробностей врезалось в память. Он хорошо помнил, что говорил Скоротечко и что тот отвечал ему. Надо было что-то придумать, чтобы не выглядеть сообщником Эдуарда Петровича. Он решил, что скажет, что не знал о том, что Скоротечко хочет зарезать теленка.

– Я буду говорить, что пришел искать Виталия и увидел там мента с уже зарезанным теленком. Скажу, что стал на этот счет предъявлять ему претензии, а он разозлился и стал меня запугивать, говоря, что Виталий убит и меня он тоже убьет, если я буду выступать. В это время привлеченный светом на ферме появился Виталий. Он слышал, как я упрекал Скоротечко во лжи по поводу убийства. Да и сам Эдуард Петрович ему сказал: «тебя в морге уже заждались». Виталий это слышал и подтвердит. О наших делах и планах никто ничего не успел узнать. Знали только мы с ментом. Единственный, кто может обо всем догадаться, что мы были с Скоротечко заодно, это Виталий. Он, поняв, что я даю показания в его пользу и желая поскорей выпутаться из этого дела, не будет болтать лишнего, давая повод более долгому расследованию. Я, как свидетель, дам показания в его пользу. Мне это будет не трудно. Улик против Скоротечко полно. А парень только защищался. Я видел все.

Это был первый пункт его предполагаемых объяснений по этому делу. Но был и второй. Смекалов предполагал, что парень скроется, сбежит, уедет, пропадет. Тогда оправдывать его будет сложней. Работники районной милиции, сослуживцы Скоротечко не захотят взять на контору столько позора. Убийство, воровство, связь с криминалом. Захотят отомстить за своего и посадить парня. Спасая честь мундира, будут просить меня изменить показания. Скорее всего будут требовать и угрожать. Кто знает, во что выльются эти угрозы. Я должен буду сказать «не могу». Не «не хочу», а именно «не могу». Почему не могу? Да потому что я до вас уже всем все рассказал. Уже все в поселке знают, как было на самом деле. Врать поздно и бессмысленно.

Итак, разложив все мысли по полочкам, Руслан Николаевич сделал перепуганное лицо и с заполошно-истерическим бормотанием «убили» бросился в поселок.