Кукушкины дети

По первому каналу документальный фильм рассказывал о преступлениях серийного маньяка-убийцы. Переключили. На втором канале журналист вел репортаж о перестрелке на окраине Москвы, случившейся после «стрелки» двух враждующих группировок. Камера показывала лежащих на земле убитых людей. Одному из них пуля попала прямо в лицо. Это кровавое месиво тоже попало в кадр.

– Боже мой, да переключите же скорей – Елена Леонидовна отвернулась, закрыв лицо рукой. – Что же это за «стрелка» такая, из-за которой они поссорились? – с недоумением обратилась она к мужчинам. Муж Марины двусмысленно улыбнулся и стал объяснять.

– «Стрелка» – это теперь так называют встречу – он крякнул и добавил. – В том случае, если эта встреча будет неприятной. Примерно такой, как вот здесь показывали. Это на бандитском жаргоне.

– А что существует бандитский жаргон? Раньше я только о тюремном слышал.

– Да, появился и бандитский – отвечал гость.

Наконец-то на третьем канале было что-то, по крайней мере, не противное. Шла реклама «МММ». Ее и оставили. Несмотря на совершенно позитивное лицо Лени Голубкова, хорошее настроение, а вместе с ним и аппетит прошли. Все как-то притихли. Мужчины вышли на балкон. Лида стала готовить стол к чаю. Марина, сидевшая рядом с Еленой Леонидовной, спросила:

– А у вас по кабельному что показывают?

Женщина растерялась, а потом, собравшись с мыслями, отвечала:

– Марина, да мы уж полтора года в столице не были. Лида одна в квартире живет. А мы в деревне. Про кабельное я и не слышала еще. Раньше же и не было никакого кабельного.

– А попросите дочь. Пусть она вам включит. Может в вашем районе что-то путное показывают. А у нас так только голых девок.

– Голых девок? – глаза старушки округлились, словно пуговицы.

– Ну, да. И девок и мужиков – подтвердила гостья.

– Да неужели? – щеки Елены Леонидовны покрылись румянцем. – По нашему телевизору? – хозяйка с недоумением посмотрела на свой «Рубин». В ее взоре читалось осуждение. – Да как же я попрошу Лидусю, такую срамоту включить? Что Вы? – теперь осуждение было переадресовано гостье.

– Да, и то верно – согласилась Марина. – Да ведь может у вас и нет этого кабельного – запоздало пыталась исправить ситуацию гостья, что завела этот разговор.

– Да конечно нет – схватилась за спасительную идею растревоженная женщина. – Да и зачем нам такие программы. Конечно, нет.

В это время в комнату вошла Лида с подносом. На подносе лежали пышные пироги, мед и даже конфеты. Услышав разговор о новом телевидении, она радостно спросила:

– Кабельное хотите? Сейчас включу.

Не успели женщины вымолвить и слова протеста, как на экране замелькали яркие огни. Шел концерт популярных певцов и артистов.

– О! Вот как раз то, что нам и надо – девушка стала подпевать. Все заулыбались.

– А мне Марина тут страсти всякие про это телевидение рассказывает – съябедничала успокоенная мать.

– Про обнажёнку что ли? – Лида весело смеялась. – Так ее ж только ночью показывают. А днем очень даже хорошие фильмы и концерты, как видите.

– Ну, слава Богу. Значит, днем не опасно.

– Не, мам. Не опасно – Лида говорила таким обыденным голосом и с таким равнодушным видом, что женщинам и самим стало смешно за свои опасения. Они обе засмеялись друг на друга и принялись за чай.

За чаепитием опять вернулись к разговору о предстоящем бракосочетании. Беспокоились больше родственники. Молодые были так счастливы, так довольны своими отношениями, что, казалось, им ничего больше и не надо. Учитывая это, а также неопределенность жизненных перспектив, было решено, не тратить много сил и денежных средств на свадебную церемонию.

– Я попрошу у Бога вместо платья и фаты лишнюю пятилетку счастья – говорила Лида, заглядывая любимому в лицо.

– Нет. Без платья нельзя. А без фаты тем более – испугалась Марина. – Сейчас все традиции забыли, а зря. По религиозным канонам, и белая магия тоже это подтверждает, очень важно, в чем одета невеста на свадьбе. Очень важно. В шляпе нельзя, с голой головой тоже нельзя, с цветами в волосах ужас как нельзя. Просто смерть как нельзя. Только в фате. Только фата гарантирует благополучный брак. Она же отличает невесту от других женщин. И шляпу, и цветы, и все, что хочешь, можно носить в любой другой день, а вот фату только на свадьбе. И только невесте. Один раз в жизни.

– Марина, уговорила. Я согласна на фату и на все остальное. На все, что положено для того, чтобы на небесах нас обвенчали на счастье.

– Ну, вот видишь, Виталий, какая покладистая у тебя будет жена – повернулась Марина к брату. – Я рада. Я рада не только по поводу свадьбы – она поперхнулась, не сумев сдержать эмоции. Глаза сначала заблестели, а затем часто-часто заморгали. Виталий обнял сестру.

– Знаю. Знаю. Прости. Я знаю, как ты волновалась, пока меня не было. И затем на суде. Я все понимаю и люблю тебя, не только как сестру, но, наверное, отчасти и как мать. Все последние годы ты мне была как мать. Спасибо.

– Так. Кажется, вино нашло выход назад. Все друг друга любят. У всех глаза на мокром месте – это муж Марины решил исправить ситуацию и бросился отвлекать растроганных родственников от грустных воспоминаний. – Так! Давайте про все забудем и начнем уже решать, что делать со свадьбой – твердо постановил он.

– Да считайте, все решено – подал голос Валерий Иванович. Все повернули к нему лица. – Сейчас все заняты политикой. Свадеб и других торжеств мало. Цены за аренду мизерные. Так что отметим в кафе. Я договорюсь. Есть у меня в одном местечке знакомый повар. Я думаю, нас там все устроит. Родни мало. Будет почти одна молодежь – он посмотрел на жену и добавил. – Вернее, кроме молодежи вообще никого не будет.

Все поняли шутку и засмеялись.

Глава 4

Последние дни перед отъездом в Москву Света старалась быть веселой. Она хотела доказать родителям, что уже успокоилась и что все будет хорошо. Не хотела оставлять в родном доме лишних поводов беспокойства о ней. Видя старания дочери, Надежда Михайловна решила ее немножко урезонить.

– Не актерствуй, доча. Твои улыбки больше похожи на гримасы. Не надо делать вид, что ты все забыла. Лучше обдумай все, что произошло. Вспомни, как вы раньше жили. Представь, как бы вы возвратились домой, если бы не случилась эта трагедия. Неужели ты думаешь, что Олег переменился бы. В сорок лет уже не меняются. Одно дело побыть рыцарем пару месяцев и другое дело остаться им навсегда. Особенно если раньше им не был.

Светлана резко повернулась к матери. Глаза ее были наполнены укором.

– Мама, я прошу тебя, не говори так. Я хочу помнить о своем муже только хорошее. И хочу, чтобы моя дочь помнила и знала, что ее отец был замечательным человеком. А он и был замечательным. Мы просто не сразу поняли друг друга. Ты поняла меня?

– Поняла! Поняла, что рану не затянуло. Прости. Ты права. Во всем права. Это неудачный способ утешения – мать села у окна, опустив голову на руки. – Может, еще побудешь с нами? До холодов хотя бы.

– Нет. Жизнь меняется. Это у вас тут тишина и покой. А посмотри, что по телевизору показывают. Представляю, что в Москве делается. Я поеду. Надо как-то устраиваться. Не волнуйся. Я же с Лидой. Они все уже там. Ты можешь звонить Елене Леонидовне. Телефон на календаре вверху записан.

– Да, конечно – мать рассеянно глядела на дочь, думая о своем. – У Лиды же свадьба скоро. Ты обязательно иди.

– Да. Как же – с излишней готовностью согласилась Света.

Надежда Михайловна внимательно посмотрела на дочь. Тяжелый вздох вырвался из груди. Через пару дней Света уезжала.

Проводов не было. Они, молча, собрались и, молча же, дошли до станции. Только когда из-за криулей показался поезд, каждая мать бросилась к своему ребенку. Надежда Михайловна, одной рукой державшая на руках внучку, другой крепко обняла дочь, а та потянулась к своей маленькой девочке, чтобы прижаться к дочери губами. Так они стояли, крепко обнявшись, представляя из себя одно целое. Любовь к друг другу и тревога за судьбы близких объединяли их больше, чем сплетенные в объятии руки. Поезд остановился. Света вымученно улыбнулась, как она улыбалась все последнее время, и направилась к вагону. Надежда Михайловна с Галинкой на руках, истратив последние силы на прощание, устало опустилась на привокзальную скамью. Поезд тронулся, все больше разделяя уезжающую с родными местами и родными людьми.

Москва встретила ее кучей проблем. Самая главная – работа. Придя в свое кафе, она застала невеселую картину. Все ждали новостей и все их боялись. Появившаяся в стране, частная собственность и, только что родившиеся на нашей территории, рыночные отношения вносили в судьбы людей свои коррективы. Для кого-то это было благом и исполнением желаний. Для кого-то – неожиданно свалившейся нежеланной реальностью, которая не сулила ничего хорошего. Одно дело работать на государство. Тут были все равны. Другое дело, когда люди стали делиться на хозяев и наемных работников, фактически слуг. Слугами и батраками быть никто не хотел. Воспитанные на ненависти к эксплуатации человека человеком в старой стране, люди соглашались на одного эксплуататора – государство. В новой стране со старыми гражданами это право предоставлялось любому, кто мог его реализовать. Способности к этому, а также непонятно откуда взявшиеся возможности, появлялись зачастую вовсе не у самых достойных представителей общества, а, наоборот, у самых худших, откровенно анти социальных элементов. Иной раз, хозяином предприятия становился вчера еще рядовой коллега, такой же, как все, или даже хуже, чем другие. Это вызывало сильное возмущение и отторжение у людей новых законов. Многие утешали себя только тем, что не верили в постоянство и закрепление в жизни этих новшеств. Именно это и происходило в кафе, где работала Светлана.

Предприятие передавалось в собственность коллективу. Основной костяк работников, которые смогли найти деньги на оплату своей доли, был невелик. Он составлял всего семь человек из двадцати работающих. Доли предлагались всем, кто работал не менее шести месяцев со дня устройства. Многие отказались. Сами. Не было денег. Да и откуда бы им взяться в условиях инфляции и повсеместной задержке зарплат. Их доли тоже были выставлены на продажу. Добавить себе еще одну долю смогла только бухгалтер Людмила Геннадьевна. Остальные излишки выкупил директор.

Таким образом, в уставном капитале доли разделились неравномерно. Шесть человек получили по пять процентов, один – десять процентов, остальные шестьдесят смог оплатить директор кафе. Так и было записано. Коллектив, чувствуя свое численное преимущество, не возражал. Поговаривали, что денег директору дал какой-то знакомый из районного управления общественного питания, и что настоящим хозяином он и будет.

Светлана специально пришла в кафе после обеда, когда народу поменьше. Работники в подсобке обсуждали будущую работу при новом правлении. Одна из поварих, из числа тех, кто поимел пять процентов собственности кафе, недовольно пыхтела, услышав о приятеле директора, который дал денег.

– Это почему он будет главным? По закону нельзя. Нам как объясняли. Можно выкупить по льготной цене коллективом. Он же к коллективу не относится. Он же у нас не работал.

– Так примут опосля. Да и будет работать. Директор и примет – отвечали ей.

– А мы будем против – яростно махая рукой, спорила повариха.