Мы из прошлого века. Невыдуманные истории

Куда мне до Ронсара Пьера Де —
Талант, по яркости приравненный к звезде.
В нем классика от Греции до Рима
В строфу легла и в том неповторима:
Легка, изящна и полна ума;
В стихах видна краса Вандомуа,
Простор лугов в излучине Луары;
Все прелести весеннего утра
В стенах Ла-Поссоньерского угла.
В них пажеский задор, любовное томленье,
Бег времени и ветра дуновенье,
Гармония и глубина везде.
Я восхищен Ронсаром Пьером Де.

Мы с ним не обращали внимания друг на друга, но иногда я вдруг замечала скошенный в мою сторону со второй парты первого ряда взгляд узкого глаза. Было, Миша? Не помнишь?

Там же, в задних рядах стоят брат и сестра Витя и Сима Дуранины. Сима стала женой брата Миши Савенкова, сейчас вдова. А Миша окончил военное училище, прошел Афганистан, получил там ранение в позвоночник. Стал полковником, имеет государственные и иные награды. Уволившись в запас, стал активным участником правозащитного движения на Урале. В судах города и области бесплатно представлял интересы членов свободных профсоюзов и малоимущих граждан. В настоящее время работает адвокатом. Это я сейчас цитирую строчки из его биографии на небольшой книжке его стихов, напечатанной издательским домом «Уральская государственная юридическая академия».

Рядом с Таней Переверзевой Сережа Журавлев. Учился не блестяще. Когда-то меня «прикрепляли», была у нас такая практика, помогать ему по математике, тем более жил он недалеко от меня. Приходил ко мне пару раз, занимались, но что-то ни помощи, ни дружбы у нас не получилось. Сережа окончил Вольское военное интендантское училище. Попал на крупную недостачу, его отец выплатил все долги, но из армии пришлось уйти. Он не один такой, не каждый может противостоять требованиям и аппетитам начальника. Пользуется начальство, а отвечать интенданту. Вот Слава Алексеев сумел вписаться в эту систему, дослужился до звания подполковника, вернулся в наш город, когда вышел в отставку. Со Славой мы учились с первого класса, так же как с Наташей Щербаковой, Леной Поздневой, Людой Авдеевой. Наташа стала моей первой школьной подругой, Лена – второй. С Леной мы дружили с седьмого класса, четыре года сидели за одной партой. Девочка из очень интеллигентной семьи, дед – заслуженный врач РСФСР, бабушка – медсестра, мать – блестящий хирург, специалист по операциям на глазах, также как и дед. Врачебная династия. Лена также стала врачом-офтальмологом.

Галя Степнова, которая стала моей подругой после школы на долгие годы и, наверно, на всю оставшуюся жизнь, стоит с краю в первом ряду, на лицо падает световое пятно. Тоже врач, только акушер-гинеколог.

Здесь же в первом ряду наша золотая медалистка Таня Щербакова, «Чижик», как ее ласково называла дружившая с ней тогда Галя Степнова. Окончила институт иностранных языков, живет с семьей в Нижнем Новгороде. Наташа Китаева выделяется темными волосами и бровями и светлыми глазами. Это сейчас легко приобрести любой оттенок волос и бровей, мы еще не красились. Разве что Таня Полубаринова вымыла как-то по чьему-то совету голову луковыми перьями и удивляла всех изумрудным цветом. Наташа Китаева долго дружила с парнем татарином, но жениться на русской родня ему не позволила. Говорят, Наташа так и не смогла создать семью.

В левом верхнем углу стоят рядом трое учеников нашего класса, которых уже нет в живых. Нет нашего блестящего математика, «Пифагора» Жени Юдина. Ходили с ним вместе в литературный кружок, декламировали на школьных вечерах по очереди отрывки из «Реквиема» Роберта Рождественского. Не запомнила отрывок Жени. У Али Парфеновой было душевное:

Если выплаканы глазоньки,
Сердцем плачут матери.
А у меня патриотическое:
Разве погибнуть ты нам обещала, Родина?
Жизнь обещала, любовь обещала Родина.
Разве для смерти рождаются дети, Родина?
Разве хотела ты нашей смерти, Родина?
Славы никто у тебя не выпрашивал, Родина.
Просто был выбор у каждого – я или Родина.

С Женей Черенковым мы сидели за одной партой в шестом и в начале седьмого класса. В десятом классе в кабинете химии, где столы на троих, он сидел со мной и Леной. Часто рассказывал что-то смешное, мы с Леной смеялись, а Лидия Ильинична злилась на нас с Женей, принимая смешки на свой счет. Лену как соседку, девочку из уважаемой семьи она в этом не подозревала. Женя и Лена поступили в Саратовский медицинский институт, учились в одной группе. Женя распределился на военную кафедру, служил за границей, был ранен в голову.

Таня Кузнецова, любимая «чертильщица» Игоря Андреевича. Именно ее четкий, красивый шрифт он ставил нам всем в пример. Окончила политехнический институт, работала строителем в той же воинской части, что и я. Всегда в брюках, когда они были еще не очень распространены, грубоватая, с мужскими повадками. Замуж не вышла, жила с матерью. После смерти матери незаметно пристрастилась к спиртному. Нашли убитой в ее квартире. Расследованием не очень-то занимались, некому спрашивать.

В классе сравнительно много однофамильцев: Кузнецовы Таня и Нина, Юдины Оля и Женя, Щербаковы Таня и Наташа. Не считая брата и сестру Витю и Симу Дураниных

Лида Токарева. Скромная прическа, опущенные глаза. Она и сейчас такая. Окончила медицинский институт, хороший врач, хороший диагност. Володю Завгороднева я всегда считала слишком легковесным, «мотыльком». Военное училище тыла, дослужился до полковника, живет в Москве. Очень спортивная, прямолинейная Люда Авдеева живет и работает в Вольске, инженер. Экономист Наташа Пантелеева, врач-стоматолог Наташа Седова, инженер Юра Вьюшкин.

Нет на фотографии нашей отличницы Милы Хижняк, задорного комсорга Оли Пожарской. Незадолго до окончания школы им пришлось переехать с родителями в другие города. Но Оля приезжала на 40, 50, 60 лет со дня выпуска. У Милы не получилось с транспортом.

Не знаем ничего о судьбе Валеры Кравченко, Володи Кожина, Саши Григорьева. На наших встречах присутствуют и те, кто не доучился с нами до десятого класса, ушли после восьмого. Всегда рады их видеть.

Очень хотелось бы еще встретиться со всеми, нам есть о чем поговорить и что вспомнить. Заканчиваю словами песни Александра Розенбаума:

«Родные, нас в живых еще не так мало!
Поднимем, поднимем за удачу на траве шалой,
Чтобы ворон да не по нас каркал,
По чарке, по чарке!»

Как все

Как в нашем детстве был силен страх оказаться не такой как все! Объявили накануне, что надо прийти в белых фартуках вместо обычных черных, а ты прослушала, пропустила мимо ушей. И вот на другой день все в белых фартуках, а ты одна среди них, как белая, нет, скорее, одна черная ворона среди белых. И все вроде бы смотрят на тебя с насмешкой, осуждением. Да не вроде бы! Могут и посмеяться, и высказать, и не знаешь, куда деться с этой своей непохожестью на других.

А я к тому же выделяюсь ростом, возвышаюсь среди низеньких одноклассниц, вся на виду. Так и хочется ссутулиться, подогнуть коленки, присесть. Представляю, каково сильно вытянувшемуся за лето Ростиславу Алексееву. Наша Людмила Митрофановна задирает голову, чтобы посмотреть на него снизу вверх: «Ну, Ростик, у тебя и ростик!» На школьных вечерах также невысокие одноклассники предпочитают приглашать других.

И держаться легко, непринужденно, болтать обо всем, что придет в голову, у меня не получается.

Я не стремлюсь непременно бегать по улице в стайке оживленных подруг, мне часто интереснее провести время с хорошей книжкой. Не участвую в бурном обсуждении недостатков других девчонок. Не тяну руку на уроках: «Я, я отвечу!», даже если знаю ответ на вопрос. Ну, не всегда потому, что мне этого не хочется. Порой просто не хватает сил, мешает излишняя скованность и застенчивость

Хочется танцевать, но в младшую группу танцевального кружка меня не берут из-за высокого роста. В средней группе разучиваем танец с лентами, но выступают на школьных вечерах более живые и подвижные девочки. В спектакле «Золушка», поставленном на английском языке нашей учительницей, мне предлагают только роль молчаливой гостьи на балу.

Хорошо мне только дома с братом, с друзьями – мальчишками, на Волге, за Волгой с отцом. Здесь я не чувствую себя изгоем, белой вороной, не стремлюсь ссутулиться и подогнуть колени.

Уже позднее, на работе, не тороплюсь высказывать свое мнение, отличающееся от мнения других. «Коллектив всегда прав!»

Некоторые мои поступки идут вразрез с общепринятыми правилами поведения. Не преступление, конечно. Но вот ребенок без отца, и не потому, что мне именно так хочется.

– Это что? Вызов обществу?

– Нет, я поступаю так, как я могу.

Так, чтобы самой не потерять уважения к себе. Дорожу в первую очередь мнением близких друзей, а не тех, кто обсуждает меня на скамейках у подъезда. Не хочу ломать и менять себя в угоду сплетницам.

Убеждаю своего четырехлетнего сына встать в хоровод у елки:

– Ну, пойдем, видишь же, все детки в хороводе.

– Все пусть, а я не хочу!

Смотрю на него с удивлением и перестаю настаивать. Пусть не появятся снова те, кто будет стремиться уравнять всех под одну гребенку. Выпрямись, Павлик! Не сутулься!

Отучили

Многие из нашего поколения любят с восторгом вспоминать наше октябрятско-пионерско-комсомольское детство. Я, как и все, прошла все эти этапы, но почему-то без большого восторга. Проблемы со здоровьем у меня были с самого рождения, но никто на это особенного внимания не обращал. Жили после войны трудно, лишний ребенок не радовал, самим бы прокормиться. Аборты запрещались, но многие все равно избавлялись от ненужных беременностей. Я была вторым и не очень желанным ребенком, росла слабой, не могла мыться даже в общем отделении бани, теряла сознание. Из-за меня родителям и брату приходилось высиживать длинные очереди, дожидаясь билетов в отдельный номер в бане.

В пионерский лагерь меня отправляли дважды, когда перестраивали наш дом. В первый раз со мной были брат и двоюродная сестра. Во второй раз только сестра, брат ехать отказался. Каждый день в лагере начинался с линейки. Всех выстраивали на площадке в центре лагеря, решали организационные вопросы, объявляли распорядок дня для каждого отряда.

Мне было трудно долго стоять на солнцепеке, темнело в глазах, и я имела неосторожность пожаловаться на это медсестре. Через несколько дней наш отряд должен был отправляться в двухдневный поход по лесу. И тут медсестра вспомнила о моей жалобе. Все ушли, а меня одну из всего отряда оставили в лагере. Я горько рыдала в уголке общей спальни, но никто меня не видел и не слышал.

Сейчас я думаю, что у меня был, скорее всего, какой-то врожденный порок сердца, частично компенсировавшийся со временем. В обмороки в очередях и в душных помещениях я падала всю жизнь. Но я научилась чувствовать приближение обморока и старалась сесть или выйти на свежий воздух, если это было возможно. Несколько легче стало после первых родов: я наконец-то смогла мыться в бане и мыть сына. Позднее я постепенно приучила себя пользоваться парной и сауной. От уроков физкультуры в школе никогда не отказывалась, во время учебы в университете занималась сначала в лыжной секции, потом перешла в секцию легкой атлетики. Подниматься в гору мне тяжело, а идти и бежать по ровной местности могу довольно долго. Очень люблю ходить по лесу, собирать грибы, ягоды, с удовольствием сижу с удочкой на реках, озерах.

К врачам обращаюсь очень редко, в самом крайнем случае и почти никогда не жалуюсь на свое здоровье. Отучили. Может быть, оно и к лучшему.

Наше детство