Смерть-остров

Смерть-остров
Галия Сергеевна Мавлютова

Сибирский приключенческий роман
На севере Томской области есть остров, ханты всегда называли его Заячьим, но со временем безобидное название забылось, и остров стали называть Назино по наименованию близлежащего посёлка, а с тридцатых годов и вовсе именуют островом Смерти. Это тот самый знаменитый Голодный Остров.

В 1933 году на остров выгрузили спецпереселенцев из центральных городов страны – голодных, раздетых, обездоленных, не обеспечив их никакими средствами существования. Несчастные люди утратили человеческий облик, породив трагическую историю, которая не должна повториться.

Галия Мавлютова

Смерть-остров

К 85-летию Назинской трагедии

На севере Томской области есть остров, когда-то ханты называли его Заячьим, но со временем безобидное название забылось, и остров переименовали в Назино по названию близлежащего посёлка, а с тридцатых годов прошлого века и вовсе именуют островом Смерти. Это тот самый знаменитый Голодный Остров.

Я родилась в середине пятидесятых годов прошлого века неподалёку, в селе Александровском, всего в пятидесяти километрах от страшного места. Моя мать из раскулаченных, в 1936 году подростком угодила в ссылку. Во время войны Александровское наводнили немцы, западные украинцы и западные белорусы. Украинцев называли «бендеровцами», а белорусов «бульбашами». Были ещё поляки, но мало. В пятидесятые-шестидесятые годы эти места по-прежнему оставались ссыльным краем. Я помню, как только сходил лёд, на Александровскую пристань приходили первые пароходы и по трапу выводили молоденьких стиляг, а с ними валютчиков и проституток, высланных из центральных городов уже во времена правления Н.С. Хрущёва. Они сходили на берег нарядные, в разноцветных, летних платьицах и коротких брючках. Особенно запомнились туфли-лодочки с острыми носами, а у нас весенняя распутица, всё развезло. Грязи по пояс. Молодёжь спускалась по трапу, явно не понимая, что будет с ними дальше. Куда потом подевались эти люди, не знаю. Наверное, пропали.

Позже появились геологи и работяги, в большом количестве слетевшиеся в Александровское за бешеными деньгами. В шестидесятые годы в тех краях нашли большую нефть.

Вот в таком необычном месте прошло моё детство.

Впервые я услышала об острове Назино от моего брата, недавно ушедшего в иной мир. Нам было совсем мало лет, когда он поведал мне об этом острове. Всё, что он рассказал, настолько потрясло меня, что я поклялась: когда вырасту, напишу книгу об этих местах.

Что мог знать восьмилетний мальчик о тайном и запретном месте? Совсем мало, но легенды той поры остались в моей памяти на много лет. В одной из них присутствовала сестра Ленина, будто бы она была сослана на остров, но, переплыв широкую реку, спаслась и добралась до Москвы, где обо всём рассказала Сталину. И тогда по его приказу из Москвы прислали чрезвычайную комиссию, чтобы спасти оставшихся на острове людей, но не успели, к этому времени голодные люди съели друг друга, и человеческие кости валяются по всему острову. Детская страшилка въелась в меня навсегда. С тех пор я думала об этих несчастных людях, не понимая, как могло такое случиться.

Разумеется, никакой сестры Ленина на острове не было, это всего лишь легенда, услышанная мною в далёком детстве, но там были другие люди. И они не спаслись, они до сих пор там, на острове, молча взывают к человеческой памяти.

К этой книге я шла много лет. Прошло детство, мы с братом выросли. Я уехала в большой город, мне пришлось много лет учиться и работать, но остров всегда жил во мне и со мной. В эпоху Интернета я наткнулась на статьи и материалы учёных Новосибирского университета и выяснила, откуда взялся этот остров в моей жизни и в жизни многих людей. Из документов стало ясно, почему страшная тайна до сих пор будоражит те места, не давая покоя ни людям, ни животным, ни деревьям. Кто-то забыл о проклятых временах, кто-то отмахнулся, но трагические события прошлых лет остались в общей человеческой памяти.

В 1933 году в процессе паспортизации на остров выгрузили спецпереселенцев из центральных городов страны – голодных, раздетых, обездоленных – и забыли о них. На острове не было жилья, продовольствия, необходимых предметов быта. Из шести тысяч человек за два месяца осталось чуть более двух тысяч. Голодные люди утратили способность сопротивляться и бороться за существование. Человеческая трагедия, созданная людьми, подобна водовороту, втягивающему в себя огромное количество судеб.

Каждый мог оказаться на этом острове. Каждый может оказаться на острове. Назинская трагедия создана людьми, но самое страшное, что в любой момент она может повториться.

Лишь через пятьдесят лет я написала книгу «Смерть-остров». Надеюсь, она станет памятником тем безвестным людям, не нашедшим покоя ни в этой, ни в другой жизни.

Часть первая

Явыз

Широкая старинная баржа медленно и тяжело шла вниз по Оби, на север. Впереди мельтешил юркий катерок, пытаясь разогнать баржу, но металлическая вода на глазах обрастала глыбами льда. Острые льдины глухо царапали деревянную обшивку баржи, угрожая разнести старое дерево на мелкие кусочки.

– До завтре не дотерпим, шуга пошла, похолодало, по вёснам так бывает, – пробурчал рыжий конвоир в суконной шинели, судорожно подергивая плечом. За его спиной болталось ружьё – длинное, бесполезное – старое, но конвоир не спешил расставаться с ним. С ружьем было спокойнее.

– Как ба дерево не раздергало, – посетовал его товарищ, с белесым и рыхлым лицом, основательно изрытым оспинами. На нем была такая же шинель, как у товарища, и точно такое же ружье за плечом.

По бокам баржи сидели изнуренные люди, обмотанные тряпьем и ветхими обносками. Они молчали, словно заледенели. Откуда-то снизу раздавался глухой вой. Он поднимался прямо к небу, туда, где в серой и мрачной пучине алели узкие полоски уходящего на зимний покой солнца. Иногда казалось, что солнце прощается с миром навсегда. Его больше не будет. И никого не будет. Ни мира, ни солнца…

– Чо воют-то, чо воют? – заскулил первый конвоир, не выдержав надрывного воя.

– А там рябетенок народился и сдох, – скупо пояснил второй, сопя и прилаживая к ремню алюминиевый чайник, обгоревший на частых кострах до угольной черноты.

– Мальчонка, что ль? – поинтересовался рыжий конвоир.

– Та не, девка, – небрежно отмахнулся второй, вздохнув с облегчением. Он уже приладил к поясу чайник и обдернул ремень, собрав сзади шинель широкими складками.

– Так чо делать-то будем? – спросил рыжий, недовольно морщась и оглядываясь на уходящую развилку реки. Они уходили в суровую непогоду, туда, где вечные льды и туман, а там, за развилкой, осталась нормальная жизнь.

– Та вон на дрова покладем и дальше пойдем, а то не успеть нам до вечера. Свистни на катер, пусть встанут маленько, – сказал белесый и, опустившись на колени, сунул голову вниз, в провал, откуда доносился пронзительный людской вой. – Ты подай девку-то, подай сюда.

Вой на миг затих, из провала показалась дрожащая рука с грязным свертком. Конвойный взял сверток и свистнул. Катер дал гудок, а баржа долго скрипела, приостанавливая ход у самой кромки берега.

– Долго не могу стоять, – заорал рулевой, высунувшись из кабины, – а то застрянем тут на неделю.

– Не надоть, – отмахнулся конвойный и, размахнувшись, ловко швырнул сверток на дрова, заготовленные местными остяками. В дровах тряпье развалилось, сверток раскрылся, из него показалось мертвое тельце новорождённой девочки. Она жадно смотрела застывшими глазами в небо, словно хотела вобрать в себя ускользающую алую полоску скупого северного солнца. И вдруг все вокруг завыло, небо потемнело, в один миг став черным, как обгоревший чайник, разом исчезли кровавые полоски уходящего на зимний покой солнца. И только одна, самая узкая, почти незримая, на мгновение задержалась в широко открытых застывших глазах младенца. Выли люди на барже, выла начавшаяся неожиданно пурга, выла голодная волчица, одиноко сидевшая на высоком берегу Оби. И кто из них больше тосковал – неизвестно. Волчицу привёл запах человеческой крови, ведь людей везли на верную смерть. На поселение. В документах их называли переселенцами. Они сидели внутри и снаружи, уже зная, чем закончится для них это долгое и страшное путешествие. И только конвоирам было весело. Они жгли костер на корме баржи, грея замерзшие руки.

– А волк-то на мясо пришел, – грубо пошутил первый конвоир.

– А чо ему? Жрать-то больше нечего, только падаль где подберет, – хрипло хохотнул второй и подбросил в огонь немного сухих прутьев. По инструкции большой огонь на барже ночью жечь запрещалось.

Воющая баржа плавно качнулась и медленно повернула к излучине реки. Конвоирам на миг стало жутко. Они сгрудились у костра, словно пытались найти у огня защиты. А страшный вой медленно полз по реке, пеленой расстилался в черном небе, оставляя мертвый след на голых деревьях и мерзлой земле.

…Иногда люди не умирают. Они прячутся в природе. А потом смотрят на нас и помогают нам жить.

Глава первая

Поначалу она боялась притрагиваться к чужим вещам. Не брезговала, нет, просто не хотелось. Ей казалось, что все они несут в себе душу прежних владельцев. Мужу дали квартиру в центре Ленинграда с мебелью, вещами, одеждой. Раньше здесь жили враги народа. Так муж сказал, а она промолчала. Не очень-то приятно жить в квартире, где нужно спать в постели врагов народа, есть из их посуды. Но время всё сровняло, вскоре они обжились среди чужих вещей. Хорошее бельё, красивые занавеси, крепкая и модная мебель, дорогая посуда; пользоваться всем этим было не только удобно, но и приятно. Про настоящих хозяев старались не думать. Они там, на выселках, где и должны находиться вредители социалистического государства.

Утро выдалось солнечным. Галина выглянула в окно. По улице спешили редкие прохожие. Кто-то ещё в зимнем, многие в ботах и калошах, но женщины уже переобулись в лёгкие туфельки. Вечером у Горбуновых гости. К столу всё готово, квартира наполнена вкусными ароматами, только хлеба не успела купить, придётся добежать до булочной. Хорошо, что посмотрела, в чём одеты люди на улице. Галина посмотрела в зеркало: волосы уложены, губы накрашены, глаза сияют, как вымытые стёкла. Сегодня она скажет Гришеньке, что беременна. Срок небольшой, но ребёнок уже чувствуется, наверное, девочка.

Галина радостно засмеялась. Она всегда мечтала о дочери. Дочка, дочь-доченька. Ненаглядная, долгожданная. И хотя Галина понимала, что зародыш ещё не сформировался, но настолько уверилась в своих предположениях, что уже любила будущую дочь. В мечтах представляла, как они вместе идут гулять, все втроём: муж Гриша, она, Галина, и маленькая дочурка. К тридцати годам жизнь у Галины сложилась счастливо – удачное замужество, квартира в большом городе, у мужа хорошая должность. Гриша работает на крейсере «Аврора». Он хоть и не самый главный, но командир. Крейсером командует другой человек, а Гриша всего лишь начальник секции. Машина ему не положена по должности, зато у него паёк, вполне достойный, на семью хватает. Иногда тайком от мужа приходится посылать гостинцы на родину. В деревне, откуда Галина родом, давно живут впроголодь, единственное спасение – ждать редкие посылки от счастливой дочери.

Галина нахмурилась, в уголках глаз появились крохотные слезинки, но, испугавшись, что испортит мужу праздник, она против воли улыбнулась и взмахнула рукой. Завтра же вышлет посылку в деревню; от праздника что-нибудь останется, да и в кладовке кое-что припасено. Галина гордилась своей домовитостью, всего у неё было в достатке, а в доме всегда порядок. Сначала хотели нанять домработницу, но муж не разрешил: мол, чужие глаза в доме не к добру. Люди завистливые, наболтают лишнего, потом не расхлебаешь. Советские органы зорко следят за совслужащими и командирами.

Галина взяла соломенную авоську, накинула на плечи светлое пальто и выбежала из дома. В лицо пахнул резкий ветер, всё-таки в апреле ещё прохладно. Ничего, скоро потеплеет, на майские праздники всегда тепло. Галина майская, весёлая, а Гриша апрельский, немного суровый, но не холодный, скорее прохладный. Иногда так взглянет, что страшно становится, но потом опомнится и потеплеет взглядом, и сам потихоньку оттает. Хорошо с ним жить, надёжно. Такой не бросит в беде, не уйдёт к другой женщине, не изменит, не предаст.

Гриша семью полностью обеспечивает. Кормилец, всё в дом несёт. Галина нахмурилась, вспомнив про тайные посылки на родину, Получается, что муж в дом, а она из дома выносит. Если Гриша узнает, не простит. Муж не любит вспоминать про свою родню. У него отец с матерью где-то за Уралом; там тоже голодно, но Гриша как член партии не имеет права осуждать правительство. В последнее время он только и делает, что молчит. Совсем перестал смеяться и разговаривать. Может, сегодня на его дне рождения, когда соберутся гости, все с работы, муж на людях отойдёт и заговорит. Она так соскучилась по его скупой улыбке. Галина вздохнула и заспешила: в вечернее время в булочной большая очередь. Нужно успеть до шести вечера.

Под аркой сгрудилась толпа молодых мужчин, у всех руки в карманах брюк, в углах ртов изломанные папироски, все в фасонистых кепках. Мужчины громко матерились и озирались по сторонам, высматривая добычу. Галина вздрогнула и припустилась бежать, сзади раздался громкий хохот и матерки. Шпана забавлялась. Ещё немного пробежать – и она окажется на проспекте 25 Октября. Это бывший Невский проспект. От бега Галина задохнулась и схватилась за сердце.

В последнее время в Ленинграде стало опасно: город заполонили деклассированные элементы. Гриша часто предупреждал жену, чтобы была осторожнее, ширмачи потеряли всякую меру. Галина нащупала в авоське кошелёк, хотя твёрдо знала, что он там, никто его не трогал. На проспекте было безлюдно. Странно – удивилась Галина, – обычно весной в эту пору бывший Невский бывает оживлённым и радостным, словно народ подстёгивает себя будущим весельем в преддверии майских праздников.

Вдалеке у булочной маячили люди в серых гимнастёрках с отложными воротниками с петлицами и с красными кантами по воротнику и фигурным обшлагам. Галина выдохнула. Страх прошёл. Люди в форменном обмундирование, видимо, тоже военные, как муж, только Гриша относится к морским силам, а эти из милиции. Так это же хорошо! Надо будет подсказать им, что под аркой собрались гопники. Проходу от них не стало, совсем распоясались, разболтались! Пора призвать их к порядку, а то пугают мирный советский народ. Галина пригладила растрепавшиеся волосы, мысленно похвалила себя, что надела летние туфли, светлые, лодочками, и смело направилась к мужчинам в серых гимнастёрках.

– Гражданочка, предъявите документы!

Галина прижала авоську к груди. Голос прозвучал где-то наверху, словно к затылку приставили медную трубу.

– А там, там, они, они, – пролепетала Галина, показывая рукой под арку.