Кровавый апельсин

– Эти фотографии сохранились?

– Да, – отвечает Фрэнсин, явно удивленная моим вопросом.

– Можно нам на них взглянуть? – спрашиваю я.

– При чем тут эти фотографии? – Голос Мадлен звенит от раздражения, и я поворачиваюсь к ней.

– Они помогут мне понять, какими вы с супругом были в молодости. Когда вы поженились?

– Девятнадцать лет назад. В этом году была бы наша двадцатая годовщина.

Теперь Мадлен кажется расстроенной: от страшной реальности лопнул пузырь воспоминаний, временно ее окружавший. Она пускает голову, а я делаю запись и даю ей время успокоиться.

– Сын у вас родился лишь после нескольких лет брака?

– Да. Я хотела детей сразу, и мы пробовали, но пару лет не получалось. Потом Эдвин наконец согласился. Родился Джеймс. Я была очень счастлива!

– Что значит «наконец согласился»?

– Эдвин считал, что детей заводить неразумно. Он стремился сделать карьеру и не хотел, чтобы я сразу бросала работу. Впрочем, ссориться он тоже не хотел. Эдвин знал, пить таблетки я не соглашусь ни за что, и решил проблему сам, – чуть ли не нараспев говорит Мадлен.

Фрэнсин явно не по себе: она поджала губы и ерзает на стуле.

– Мадлен, как Эдвин решил эту проблему? Что он сделал?

– Таблетки он раздобыл у знакомого доктора. Каждое утро он приносил мне чай и туда их подмешивал. Я всегда любила сладкое, чай пила с сахаром, и разницы во вкусе не чувствовала. Эдвин все сделал правильно. Завести ребенка раньше времени и все испортить было бы ужасно.

Я смотрю на нее в полном изумлении:

– Получается, он давал вам вредный препарат. Это противозаконно. Преступно…

– Нет! – перебивает меня Мадлен. – Ничего подобного. Люди вечно сгущают краски, а Эдвин для меня старался. Для нас. Я вела себя неразумно, и он исправлял мои ошибки.

Я делаю еще несколько записей, но сосредоточиться не могу: слишком велико потрясение. Я знаю, что чувствуешь, когда хочешь забеременеть и не можешь. Матильда у нас появилась легко, а вот со вторым так и не получилось. Я закрыла эту тему, но порой с чувствами не справиться. А Мадлен страдала из-за чудовищных действий мужа… Я судорожно стискиваю ручку. Патрик откашливается, и я вздрагиваю, почти забыв о его присутствии.

– Думаю, нам стоит обсудить варианты защиты при убийстве. Элисон, ты согласна? – спокойно осведомляется Патрик, но его напряженное лицо говорит, что признание Мадлен шокировало его не меньше, чем меня.

– Извините меня на минуту. Я сейчас… – Не договорив, Мадлен поднимается и уходит с кухни.

Фрэнсин встает, чтобы последовать за ней, потом снова садится и качает головой.

– Я предполагала, что дело плохо, но такого не ждала. Значит, даже тогда… – бормочет Фрэнсин, обращаясь к самой себе.

– Что «даже тогда»? – Я чувствую, что Фрэнсин раскалывается, но отчаянно стараюсь не давить.

– Мне казалось, они очень счастливы. Поначалу я сильно завидовала, а сейчас… Попробую найти вам те фотографии… – Фрэнсин говорит все тише. Еще немного, и она расплачется.

На языке уже вертится следующий вопрос, но пищит мой телефон, и я машинально лезу в сумку. Пришло сообщение со скрытого номера.

«Я знаю, что ты творишь, шалава гребаная».

Хлопая глазами, я открываю письмо: вдруг догадаюсь, кто отправитель? Никаких зацепок нет. Я смотрю на Патрика, потом снова на экран телефона. Тут на кухню возвращается Мадлен, и я сосредоточиваюсь на деле. Руки дрожат, сердце бешено колотится – я отключаю телефон и убираю на дно сумки. В ушах эхом раздаются слова Мадлен, а перед глазами танцуют безжалостные буквы сообщения. Мадлен усаживается за стол, и Патрик нетерпеливым жестом велит продолжить разговор, но у меня получаются лишь какие-то обрывки фраз. В итоге он сам пускается в объяснения:

– Мадлен, я хотел тщательно разобрать суть предъявленного вам обвинения. Убийство считается совершенным, когда человек, находящийся в здравом уме, осознанно и противозаконно лишает жизни себе подобного. Следовательно, если вы не страдаете психическими заболеваниями, не находились в состоянии аффекта и не действовали в рамках допустимой самообороны, получается… – Патрик делает паузу. – Вы совершили убийство.

Мадлен кивает. Я понемногу беру себя в руки. Юридическая терминология утешает, возвращает меня в мир, правила которого мне понятны.

Патрик откашливается и заговаривает снова:

– Если быть до конца точным, все немного сложнее. Существуют определенные формулы возражения, но, боюсь, в данном случае они неприменимы или нет подкрепляющих их доказательств. В отсутствии оборонительных повреждений или признаков борьбы мы вряд ли можем говорить о самообороне. – Мадлен открывает рот, чтобы возразить, но Патрик поднимает руку и продолжает говорить: – Таким образом, остается вопрос, были ли вы в здравом уме и действовали ли осознанно, то есть страдаете ли психическими заболеваниями. – На сей раз пытается перебить Фрэнсин, но Патрик гнет свое: – Либо нам остается так называемое частичное возражение, которое переквалифицирует случившееся в непредумышленное убийство, а именно допустит аффект и частичную невменяемость. Полагаю, можно исключить, что наперекосяк пошло коллективное самоубийство по взаимной договоренности.

Мадлен открывает рот, но не издает ни звука.

– Элисон, ты согласна?

– Да, согласна. – Я снова вживаюсь в роль адвоката. – Думаю, психиатрическое освидетельствование необходимо. Будет крайне полезно оценить ваше душевное состояние, и сейчас, и, если получится, на момент совершения преступления.

– Не хочу быть сумасшедшей. Я впрямь не считаю себя сумасшедшей. – Мадлен говорит тихо, но каждое ее слово будто брошенный в воду камень.

– Мы и на секунду не склоняем вас к этому, – заверяю я. – Просто нужно рассмотреть все варианты.

– А как насчет аффекта? – спрашивает Фрэнсин. – Что может означать такой вариант?

– Самые разные вещи, но я не хочу его использовать, пока не услышу от Мадлен полную историю ее отношений с Эдвином и поминутный отчет о событиях тех выходных. На мой взгляд, перво-наперво нам требуется независимое психиатрическое освидетельствование.

– Какое-то время я ходила к психотерапевту. Мы провели только два сеанса, а потом об этом узнал Эдвин. – Мадлен до сих пор говорит чуть слышно.

– Что случилось, когда он об этом узнал? – уточняю я.

– Эдвин заявил, что это пустая трата денег. Мол, никому выговариваться мне не нужно, а если нужно, он всегда к моим услугам.

– Как вы это восприняли? – спрашиваю я.

– Я согласилась с ним. Психотерапевт мне не нравился, сеансы были в тягость.

– Зачем вы к нему обратились?

– Чтобы поговорить о своей тяге к спиртному. Чтобы понять, можно ли ее контролировать. – Мадлен замолкает и со вздохом смотрит в окно у меня за спиной.

– Когда это было? – Я рисую стрелку с низа страницы наверх и жду продолжения. В жизни не подумала бы, что Мадлен прикладывается, она же такая ханжа!

– Почти пять лет назад. – Мадлен снова сосредоточивает внимание на мне, прервав созерцание боковой стены соседнего дома, которая так ее завораживала.

– Чем вам не нравился психотерапевт? – осведомляется Патрик, не позволив мне задать следующий вопрос.

– Он предупредил, что, если я появлюсь на сеансе пьяной, не сможет со мной разговаривать. Я страшно разозлилась: дело было не в этом. Я и пила не постоянно, скорее временами перебирала. Мне казалось, он совсем меня не слушает. И что он жутковатый.

Я записываю ее ответ, кивая своим мыслям.