Три поколения. Художественная автобиография (первая половина ХХ века)

Иногда на пути встречался обратный порожняк. Начинались споры о том, кому сворачивать с дороги, но велись они больше для того, чтобы скрасить однообразие долгого пути. После лёгкой перебранки малый обоз-порожняк обычно со смехом сталкивали с наезженного санного пути, а большие обозы, поспорив, сами отводили порожняк в сторону: этого требовала справедливость.

Но однажды Яшке пришлось наблюдать картину, которая поразила его своей несправедливостью. В морозном воздухе послышался звон колокольчиков. По обозу прокатился встревоженный крик:

– Братцы, цорт нацальника несёт! Все, не соблюдая осторожность, принялись поспешно сворачивать лошадей в снег. Лошади вязли в снегу по брюхо, заступали в верёвки розвальней, калеча ноги. Опрокидывались короба, и ладно уложенный уголь рассыпался по снегу, втаптывался лошадьми.

Кибитка, звеня бубенцами, принеслась по дороге, мужики, сняв шапки, стояли по пояс в снегу, с каким-то страхом глядя на кибитку. Последние подводы не успели свернуть. Из кибитки поднялась фигура в енотовой дохе и разразилась угрозами и руганью. Кучер безжалостно хлестал кнутом испуганных лошадей и ещё более испуганных мужиков. Сани спешно были сброшены в снег, и кибитка умчалась.

– Какая сила в этих колокольчиках?.. – думал Яшка.

Но вот дорога становилась всё шире, лес редел, и наконец Яшка увидел низину, в которой раскинулся город. В одном конце его поднимался столб чёрного дыма и белого пара. Зарево огня красило всю окрестность багровым цветом.

– Пожар, тятька, гли-ка!

– Дурной, завод это.

Страшно было ехать к заводу. Чем ближе подъезжал обоз, тем Яшке становилось страшнее. То, что издали казалось маленьким, вблизи становилось большим: громадные дома, громадные корпуса, высокие домны.

Вся площадь у завода была заполнена подводами с углем. Мужики спорили из-за очереди, спорили до хрипоты. Спор переходил в дикую ругань, чаще всего заканчивавшуюся драками. Но вот место занято, и мужики уже добродушно греются, толкая друг друга плечом, потешно прыгая на одной ноге. Шум, гомон, фырканье лошадей. Пар от дыхания поднимался облаком над площадью.

Внезапно шум смолк, мужики сдёрнули шапки. На площадке амбара стоял коренастый человек, одетый как-то странно, непривычно для Яшки. Снова Яшка почувствовал силу одного человека над этой толпой.

– Ну, мужики, с богом, по порядку на платформу! Сани въезжали на платформу. Человек заглядывал в короб.

– Полтинник, вали! И короб опрокидывал и, высыпая уголь.

– Тридцать пять копеек! Вали…

– Цо вы, господин приказчик, помилуйте!

– Короба неполные, уголь мелкий. Ну, вали и проезжай! Пять подвод – рубль семьдесят пять копеек на руки!

Короба опрокидывались, и из окошечка будки рука протягивала бумажки и мелочь.

– Проезжай! Не годится – со снегом и короба неполные.

– Помилуйте, батюшка…

– Проезжай, проезжай.

– Батюшка-барин, уж сколько вашей милости будет угодно, не гоните ради Xриста…

– Двадцать пять копеек. Вали! Четыре подводы – один рубль.

– Добавьте по гривеннику… Семьдесят вёрст вёз.

– Пошёл вон – милости не понимаешь!

И мужики, скорые на расправу с любым, здесь покорно благодарили ограбившего их человека. Яшку и здесь поражала эта сила одного человека над всеми.

Мужики отъезжали в сторону, останавливали лошадей, бросали им охапки сена и долго перебирали медяки и бумажки, мучительно подсчитывая разницу между надеждой и действительностью.

Василий и его односельчане получили расчёт. Задав лошадям корму, мужики отправились в трактир. Там стоял густой пар, и спёртый прокуренный воздух перебивался запахом щей и пельменей Яшка быстро наелся, а мужики, выпив водки, галдели, смеялись, пели.

– Тять, мы скоро домой?

– Подь, погуляй. Ночевать будем.

И Яшка вышел из душного трактира на улицу.

Благоустроенность лубочного ада

и неприглядная жизнь завода

Завод казался страшным, но Яшке хотелось посмотреть его. Он прошёл на заводской двор. Здесь всё было необычно. Яшка приблизился к домне, из которой валил густой чёрный дым. Вблизи она была громадная, а около неё сновали ничтожно-маленькие фигурки людей. Люди были совершенно чёрные от копоти и угля, только глаза и зубы блестели на чёрных лицах. В первое время Яшке показалось, что он видит ад. Устройство и быт ада были изучены Яшкой до мелких подробностей. Когда мать открывала сундук с бельём и холстами, Яшка всегда рассматривал лубочную картину, наклеенную на крышке сундука. Картина изображала ад. Внизу в правой стороне сидел главный чёрт. Художник не пожалел на него чёрной краски. Кругом озабоченно трудились чёрные фигурки чертей… Маленькие, хиленькие, они с трудом тащили тучные туши грешников. Красный фон огня подчеркивал трудность их работы. Яшка был убежден, что в аду мучаются черти от непосильной работы. Во всяком случае, ад, изображенный на лубочной картине, был гораздо привлекательней, чем заводской двор.

Люди толкали вагонетки, тачки, носили брусья чугуна, одеты они были в чёрные лохмотья, которые не прикрывали, а только причудливо драпировали тело. Захваченные своей работой, люди не чувствовали ни мороза, ни жара печей. Яшка видел, что эти люди служат громадным печам и машинам, а те зло требовали труда.

Вдруг около домны раздался окрик:

– Бей леток!

Люди поспешно отбежали в сторону. Несколько человек держали большой железный прут. Держа прут на весу, они разбежались и ударили в круглое окошечко внизу домны и поспешно отбежали в сторону. Из летка хлынула струя расплавленного чугуна, разбрызгивая тучи ярких искр. Чугун растекался по ямкам, сделанным в песке. Наконец струя истощилась. Чугун постепенно менял свой цвет. Один оттенок сменял другой. Из ярко-белого он стал жёлтым, потом оранжевым, потом покрылся переливающимся сизым налётом.

Всё это казалось страшным, непонятным, но интересным.

Яшка очнулся и заметил, что наступила ночь. Он поспешил в трактир. Мужики были пьяны. На Яшку никто не обращал внимания, да у него и не было охоты попадать под руку пьяным. Яшка свернулся калачиком в углу и заснул.

Утром Яшка проснулся раньше мужиков. В трактире была ужасная духота. Пахло водочным перегаром, табачным дымом и кислым запахом овчин. Люди спали вповалку, причудливо перепутав тела. Яшка с трудом пробрался через бесчувственно спавших и вышел на улицу.

Ему хотелось ещё посмотреть завод, и он снова направился к домне. Вдруг за углом заводского корпуса раздался страшный грохот, что-то так громко рявкнуло, что этот страшный звук долго перекатывался в поле. И вот из-за угла выползло невообразимое чудовище. Оно двигалось, и это давало право воображению считать его живым, кроме того оно, как живое, вздыхало, отдувалось густыми клубами пара. Из головы его валил черный дым с большими яркими искрами. Чудовище это или машина, но Яшка решил держаться от него подальше. Лучше уйти туда, где, пусть чёрные и страшные, но всё-таки люди. Яшка пошёл на то место, где был вчера.

По длинным мосткам на самом верху домны люди толкали вагонетки и опрокидывали их в доменную башню. Люди казались маленькими, по цвету и движениям напоминали муравьёв.

Вылитый вчера чугун разбивали кувалдами на чушки и складывали в штабеля.

Сколько прошло времени, Яшка не заметил, пока один рабочий не сказал:

– Ты, паря, подь-ка отсюда, а то зашибут ненароком.

Яшка спохватился, что надо идти к своим, и побежал к трактиру.

На площади опять было тесно от подвод с углём.

Зайдя в трактир, Яшка увидел, что ни отца, ни односельчан нет.

– А где наши? – спросил Яшка у хозяина, сидевшего за поплавком.

– Ваши? По лесу бегают да воют или в берлоге лежат.