Ричард Длинные Руки – виконт

Ричард Длинные Руки – виконт
Гай Юлий Орловский

Ричард Длинные Руки #7
Истинно благородные рыцари идут в крестовые походы, остальные предпочитают блистать на турнирах. Слава турнирного бойца всегда сияла неизмеримо ярче подвигов защитников Отечества. На турнирах можно обрести имя, богатство, невест из высших сфер, получить места ближе к трону.

Однако сэру Ричарду позарез нужна победа именно в большом Каталаунском турнире. Не ради ценного приза.

Гай Юлий Орловский

Ричард Длинные Руки – виконт

Часть I

Глава 1

Зайчик взглянул в упор оранжевыми глазами, теперь оранжевыми, что постепенно переходят в коричневый, обычный для всех коней. Совсем недавно это были глаза адского зверя, в глазницах бушевало багровое пламя. Я обнял его за голову, поцеловал в замшевый нос.

Против обыкновения он не отстранился, брезгливо фыркая. В умных глазах тревога и настороженность, обнюхал меня, как собака, очень –тихо ржанул. Я погладил по шее, чувствуя под пальцами нежнейший шелк густой и длинной гривы. Боевые рыцарские кони, что достигают десяти, а то и больше ладоней в холке и весят по две тысячи фунтов, выглядят гигантами рядом с крестьянскими лошадками. Но мой Зайчик и среди них как гусь среди уток. У самых могучих из рыцарских коней толстые кости и могучие мышцы, они могут дать в галопе до сорока километров в час… правда, всего на несколько мгновений, которые так важны для решающего удара. А вот скорость моего Зайчика так и не знаю: при сильной скачке разогревается, как кусок металла в горящем горне. На мне вспыхнет одежда раньше, чем узнаю предел, не говоря уже о том, что сам превращусь в кусок плохо зажаренного мяса.

– Уже скоро, – пообещал я, – сегодня же увидим Каталаун!..

Оранжевость в его крупных глазах сменилась багровостью, а та опасно быстро перешла в пурпурное пламя, словно на затухающие угли костра дохнуло свежим ветром.

Как хорошо, когда не надо управлять конем. Зайчик всегда знает, куда я еду, куда хочу свернуть, когда надо идти галопом, а когда следует перейти на шаг или остановиться вовсе. Сейчас, когда мы с ним столько отмерили миль, я начинаю думать, что сдружился он только со мной. Прежнему хозяину он просто служил, потому что создан для того, чтобы на нем ездили, чтобы носить всадника и перевозить на себе тяжести.

Но ко мне прибегает на свист веселый и ликующий. Знает, что обязательно обниму и поцелую, почешу между ушами, а потом он понесет меня на спине, гордясь таким великолепным всадником. Возможно, в моем предшественнике слишком много от нечеловека, а единорога создавали именно для человека. Не знаю, но готов душу о пень, что Зайчик привязался ко мне больше, чем просто к хозяину.

Мул Кадфаэля тащится шагах в двадцати, сам монах углубился в книгу, как только читает при такой тряске…

Я оглянулся, уточнил Зайчику:

– Сегодня же заночуем в Каталауне… может быть.

Он фыркнул, покосился огненным глазом и снова фыркнул, обещая затоптать любого, кто выступит против нас на турнире. Дорога, опасливо поглядывая на темный мрачный лес, бежит в сторонке по выжженной солнцем рыжей земле. Небо плавится от дикой жары, горячие капли срываются с хрустального свода и больно бьют по голове, плечам, спине. Я уж совсем собрался свернуть к деревьям, но дорога обреченно вздохнула и, выбрав щель пошире в темной, застывшей в пугающем молчании стене, сама бросилась торопливо напрямик.

Мы старались не проезжать слишком близко к огромным стволам. Такие великаны обычно покрыты толстым слоем мха, на ветвях переговариваются птицы, которых даже я назвал бы странными, хотя в пернатости не силен. Однако птицы не должны хамелеонить, то и дело меняя окраску. У них перья должны быть как на спине, так и везде, а чешуя только на лапах, как напоминание о ящеричном происхождении. Эти же похожи на аквариумных рыбок, чешуйки так и сверкают, зато пение больше похоже на царапанье ножом по оконному стеклу.

Мой конь и мул брата Кадфаэля резво стучат копытами, деревья мрачные, но, и к счастью, стоят редко. На темные поляны изредка падает солнечный свет, заставляя прятаться под коряги гигантских многоножек, уховерток размером с крысу и болотных клопов размером с ладонь, что приспособились жить вот так, под камнями и гниющими деревьями во влажном лесу.

В приземистых мрачных дубах зияют темные дупла. Как будто порода такая: дубы все низкорослые, зато поперек себя шире, а в стволах обязательные дупла. Оттуда, из темноты, либо огромные желтые глаза, что следят с лютой злобой, либо в пустых недрах дерева трепещет странный свет, словно светлячки освоили электросварку.

Темный мох, облепляющий стволы, как будто чует наше приближение: начинает торопливо перемещаться по дереву. Особенно заметно, когда тропка проскакивает между двумя такими лесными великанами: на одном мох скапливается с южной стороны, на другом – с северной, даже наползает складками, бугрится, и все для того, чтобы дотянуться до коня или всадника.

Пес вздумал взять на себя снабжение нашего маленького отряда свежим мясом, таскает оленей, кабанов, гусей. Пару раз принес огромных трепыхающихся рыбин, хотя не видно вблизи ни ручья, ни реки, потом он начал приносить их все чаще, понравилось чувствовать себя водоплавающим монстром. Я всякий раз посматривал на брата Кадфаэля, но монах молчит, еще не знает, что когда-то начнут беречь природу и фауну. А если молчит религия, то мне тем более важнее потренировать собачку, чем беречь эту сраную природу.

В дальних кустах словно бы вспорхнула мелкая пташка. Я не успел шевельнуться, на шаг впереди с глухим стуком вонзилась в дерево стрела. Я инстинктивно ухватил за тонкое древко, выдернул.

– Разбойники? – вскрикнул сзади брат Кадфаэль с детским испугом.

– А кто теперь не разбойник, – ответил я.

Кадфаэль пригнулся и торопливо оглянулся по сторонам, я стрелу отбросил, цапнул лук Арианта. Зелень колышется, как причудливый занавес, брат Кадфаэль крикнул торопливо:

– Лучше не останавливаться, брат паладин!

– А что, – поинтересовался я, – насчет правой щеки? Вот-вот, если по правой, подставь левую… а сам либо в печень, либо… в другое место. Главное – посильнее.

Шагах в тридцати сквозь зелень проступила красноватым цветом согнувшаяся человеческая фигура. Мерзавец выбрал неплохое место: за спиной почти чаща, если обнаружат, успеет за буреломы.

Я прицелился, человек из-за листьев наблюдает, абсолютно уверенный, что незрим. Перед ним три стрелы воткнуты в землю, лук в руках, одна стрела уже на тетиве. Брат Кадфаэль покачал головой, но я вскинул лук. Щелкнуло, стрела исчезла, я продолжал держать глазами фигурку человека за листьями.

Еще два дерева проплыли мимо, на миг закрыв цель, я убрал лук, брат Кадфаэль поерзал в седле.

– И… что?

– Милосердие милосердием, – ответил я, – но как насчет карающей руки правосудия? Когда найдут со стрелой в груди, кто-то из лесных робингудов усомнится в доходности ремесла.

Брат Кадфаэль смотрел широко распахнутыми глазами.

– Брат паладин… ты рассмотрел?

– Да вот, – ответил я скромно, – сумел.

– Через такие кусты?

– Брат Кадфаэль, – ответил я серьезно, – разве мы не сделали немалую… ну пусть не самую-самую, но все-таки услугу святой Церкви? А она, как я уже понял, не любит оставаться должной! Так что прислушайся к своим внутренностям. Ты уничтожил злейшего врага церкви, нечестивого колдуна, забыл? Благодаря тебе еще один клочок земли, отвоеванный у нечисти, отныне принадлежит христианскому воинству.

Он посерьезнел, лицо застыло, по нему бегут ажурные тени редких ветвей. Кажется, что это деревья двигаются нам навстречу, расступаются, а затем то ли смыкаются за нашими спинами, то ли вообще исчезают, как, говорят, бывает в некоторых зачарованных лесах.

Мы пока что двигаемся по проселочной дороге, которая здесь не просто проселочная, а vois, так как ширина ее пятнадцать футов, от нее отходят тропинки, sentier, в три фута шириной, и тропки, эти уже восемь футов. Встреченные крестьяне объяснили, что когда выйдем на дорогу, т.е., chemins, шириной в тридцать два фута, то она и приведет прямо к Каталауну, ибо такие вот chemins прокладывают только между большими городами.

Существуют, правда, еще и королевские тракты, chemins royales, в пятьдесят четыре фута шириной. По ним, говорят, можно передвигаться действительно с большой скоростью целыми отрядами. Эти дороги проложены поверх древних римских дорог. Ну да ладно с дорогами, сейчас все они ведут на турнир, большой турнир в Каталауне. Можно сказать, грандиозный.

Вообще-то турниры – это не что-то особенное, проводятся примерно раз в две недели. То есть везде по королевству гремят турниры, но в большинстве своем это, так сказать, местного значения. А есть такие, на которые съезжаются знатные рыцари и герои даже из дальних королевств.

Правда, даже эти грандиозные турниры ничего не стоят учредителям, так что их могут проводить хоть каждую неделю. Для турниров не надо строить специальные сооружения, как Колизей в Риме, достаточно ровного поля. Нет каких-либо призов, за исключением редчайших случаев. А призы рыцари захватывают сами. Еще, помню, юный Сигизмунд рассказывал с придыханием в голосе, что один прославленный турнирный боец только за один сезон взял в плен сто три рыцаря, за которых получил в качестве выкупа баснословные богатства. Разве это не дороже любого золотого кубка или олимпийской медали?

Даже размещением прибывших устроитель не занимается, об этом заботятся сами жители. Известно, что хозяева гостиниц, постоялых дворов и вообще все торговцы мгновенно взвинчивают цены, а отцы городов платят огромные суммы, только бы турниры высшего класса проводились у них, ну как теперь при выборе места для олимпиад. А все местные жители ждут такие турниры со страхом и восторгом.

Словом, турнир по средствам даже самым бедным рыцарям, нужно только иметь коня и вооружение. Впрочем, особо бедные могут взять напрокат, торговцы охотно дают в долг под огромные проценты. Так что не случайно встречаю то одного, то другого, а то и целые группы, что направляются в Каталаун.

Кусты затрещали, Пес вымахнул, раздвинув их, как стебли травы, в пасти – здоровенный олень, это же какие шейные мускулы надо иметь, чтобы вот так нести, я крикнул строго:

– Раскормить нас жаждешь?

Кадфаэль тут же заступился:

– Старается собачка. Она у тебя добрая, брат паладин.