Любовные чары

– Так почему же за высоким, – прошипел я, – приходится вкапываться?.. Надо как те древние, потребляли же как-то солнечную энергию всем телом… или не всем, неважно, а чтоб вот так примитивно… питекантропьи…

Несколько раз отдыхал, привалившись спиной к стенке ямы. Пальцы саднят, руки все черные, грязные, исколотые всякой ерундой в земле.

Ощущение, что нечто вот-вот, уже скоро, заставило копать снова, а когда совсем обессилел, всадил клинок в землю и раскачивал его, стараясь загнать поглубже.

В пальцы остро кольнуло, я не успел отдернуть руки, как по ним от рукояти меча хлынуло саднящее шершавое и оранжевое чувство некой огромности, вселенскости. Я задохнулся от звездной мощи, что пошла раздувать меня, как глубоководную рыбу, в глазах потемнело, но тут же вспыхнул такой яркий свет, что я ослеп начисто, однако вижу все куда отчетливее, чем раньше, так что это я ослеп как-то иначе, не так примитивно, а как примитив – я о-го-го…

Когда я вышел на поляну, где отдохнувшие глерды уже снова седлают коней, Фицрой оглянулся, я помахал ему рукой, дескать, меня лесные чудища еще не съели, не радуйся.

– В той стороне, – сказал он с озабоченностью в голосе, – был столб огня! Я не видел, правда, но наше благороднейшие и наблюдательнейшие глерды, что из самых благородных и родовитых семей королевства Нижние Долины… о чем это я? А то уже забыл… Ах да, Баффи и Эллиан успели заметить. Пожар? Или это было…

Он умолк, поглядев на меня со значением.

– Для Эллиана ничего не стоит соврать, – сказал я. – Просто так, даже не ради выгоды. Для искусства.

– А благороднейший и наблюдательнейший глерд из глердов Баффи?

– Баффи всегда поддержит, – ответил я. – Любого. Он конформист и коллаборационист, как и положено демократу и либералу на службе у самодержавной королевы, хранительницы тоталитарных устоев прогресса.

Фицрой посмотрел на Баффи с испугом.

– Чё, правда?

– Ты же обоих знаешь, – сказал я, – как облупленных.

– А глерд Финнеган?

– Финнеган, – сказал я, – дело другое. Он бы подтвердил, но, как я понимаю, многомудрый глерд Финнеган на всякий случай ничего не видел, верно?

Фицрой оглянулся на Финнегана, тому как раз Эллиан помогает взобраться в седло.

– Верно, – ответил он.

– Потому и во главе посольства, – сказал я. – Теперь понял?.. Я вот ничего не видел. Хотя чудеса обожаю!

Фицрой сказал строго:

– Нужно было садиться лицом к востоку. Ты нарушил главное правило наших предков!

– Сам придумал? – поинтересовался я.

– А что, – сказал он задиристо, – плохое правило?

– Главное, – сказал я с чувством, – полезное. Когда придерживаешься правил, чувствуешь себя правильным человеком. И как бы выше всей этой шушеры, что бегает вокруг и вообще непонятно зачем живет.

Он ухмыльнулся.

– Молодец, понимаешь!.. Значит, останешься на нижней ступеньке до скончания века.

– Почему?

Он пояснил:

– Наверху люди должны быть представительные.

– А я?

– Ты с виду крупный, – признал он, – а если приодеть и научить важничать… но почему-то не совсем дурак, что непонятно! Нарушение какое-то. Ладно, хлебни из моей баклажки, пора ехать. Отдохнешь в седле.

Заночевали по дороге в селе, Финнеган расщедрился и заплатил, чтобы мы с Фицроем заняли целую комнату, а не устраивались на конюшне или на сеновале.

Правда, Фицрой даже ложиться не стал, намекнул, что уже присмотрел тут пару сдобных курочек, так что сеновал устраивает вполне, а вот я, дескать, могу в отдельной комнате, что в полном моем распоряжении, ощутить себя хоть королем Антриасом, хоть королевой…

Я не стал заходить к остальным, делая вид, что все такие знатные, просто страшно с такими рядом, стесняюсь, робею и все такое, а сам уединился и прислушивался к тому, что происходит в организме, хотя четко чувствую пока только жжение по всей нервной сети, как будто знаю, где она у меня проходит, во всяком случае, жутко хочется почесать ногтями как-то изнутри.

Бывает, перекачаешься в спортзале, идешь домой, а тебя всего жжет, молочная кислота разгулялась, а потом еще суток двое едва ложку поднимаешь, сейчас не так, но, похоже, не мышцы горят, а нервная ткань стонет и просит пощады… или перестраивается, наращивает либо сами нейроны, либо быстренько создает новые связи между уже существующими?

Я закрыл глаза и попытался представить себя частицей этого мира, которая не просто сама по себе, изолированная, а влияет на этот мир. И не с помощью каменного топора или лазерного скальпеля, а уже по-современному, напрямую, без посредников.

Уснул под утро, встал с тяжелой головой, во дворе глердам деревенские мужики уже седлают коней, а Финнеган барски спрашивает деревенского старосту:

– Лошади свежие?

– Да, великий глерд!

– А копыта не сбитые?

– Все в порядке, глерд!

– Подковы еще не умеете прибивать? Эх, темнота…

Староста пробормотал озадаченно:

– Подковы?.. Ваше глердство, даже не слышали…

Финнеган скривился, отпустил его небрежным взмахом длани, а Эллиану сказал громко, кося на меня одним глазом:

– Пока в глубинку это придет, сколько лошадей обезножит… А то Улучшатель улучшил… и забыл, но мы обязаны все время помнить, что без ухода любое улучшение погибнет!

«А он не дурак», – мелькнула у меня мысль. Хотя напрасно ждет, что буду прикованным к своим улучшениям. Хотя вообще-то снова прав: Улучшатель и должен быть прикованным и постоянно улучшать, но я-то знаю какой из меня Улучшатель…

И снова дорога идет вдоль леса, иногда ныряет в него и торопливо перебегает, пугливо шарахаясь от деревьев, напрямик, под копытами то хрустят камешки, то шуршит песок, иногда даже плещет вода в ручьях и мелких речушках, а над нами светят то одно-два солнца, то озаряют мир огромные луны.

Одежда Эллиана и Баффи достаточно запылилась к тому времени, когда до Ииссора оставалось уже всего ничего, именно тогда мы услышали в лесу приближающийся стук копыт целого отряда.

Фицрой впереди насторожился, потащил из ножен меч, но Финнеган сказал резко:

– Глерд!.. Мы уже трое суток на землях Уламрии!