Ричард Длинные Руки – грандпринц

Он не ответил, что очень рад или хотя бы просто рад, король не может радоваться, что его сопровождает принц, это принц должен радоваться обществу короля, потому ответил мягко:

– Вы очень любезны, ваше высочество.

– Стараюсь, – сообщил я, – хотя я, как видите, человек войны и больше привык к грохоту топоров по головам и крикам мертвецов, чем к изысканным речам…

Краем глаза видел, как ехидно улыбнулся Альбрехт, он вроде бы пока единственный усекающий насчет криков мертвецов, остальные смотрят гордо и надменно, дескать, мы такие же.

Леопольд послал коня ближе к моему арбогастру, и хотя так он выглядит значительно ниже, а я могу посматривать свысока, но он мудро не обращает внимания на такие важные для других мелочи.

Я поглядывал с ожиданием, он сказал совсем негромко:

– Ваше высочество…

– Ваше величество? – ответил я.

Он вздохнул, лицо омрачилось, но произнес твердым голосом:

– Хочу, чтобы некоторые вопросы были ясны как для меня, так и для вас. Для нас обоих. Я отдаю себе отчет, что моя жизнь и жизни моих людей находятся в ваших руках… однако бывают ситуации, что жизни – ничто, когда речь заходит о подлинных ценностях.

Я ответил с настороженностью:

– Ваше величество?

– В ваших руках армия, – произнес он ровным голосом, – но вы должны обращаться ко мне «ваше величество» и кланяться согласно протоколу дворцовых правил. Ваши люди должны вести себя тоже соответственно… Естественно, на людях.

Конь его продолжал идти тем же ровным шагом, но король прервал речь и покосился в мою сторону.

– Согласен, – ответил я. – Что-то еще?

– Вы и ваши люди, – продолжил он голосом, в котором появились более жесткие нотки, – не должны позволять себе выпадов в сторону нашей святой апостольской церкви!.. Как вы понимаете, это наша святыня, задевать ее или порочить в нашем присутствии – это больше, чем даже задеть нашу фамильную честь!

Я наклонил голову.

– Ваше величество… можете не сомневаться, я приложу все силы, чтобы этого не случалось… или случалось как можно реже. Скажу откровенно, я и не собирался предпринимать никаких репрессий… Да вы и сами видите, мы сожгли только несколько колдунов, которые вообще хулили Создателя и наводили порчу на скот… Я настолько уверен в преимуществах римской церкви, что просто разрешил вашей и нашей сосуществовать рядом, а там пусть победит сильнейший…

Он нахмурился, взглянул с неприязнью. Сама мысль, что апостольская может оказаться не сильнейшей, глубоко оскорбительна, но мудрость победила, и он сказал сдержанно:

– Что ж, это неприятно… но справедливо. Хотя тупой народ не всегда может выбрать правильно.

У меня вертелось на языке, что как раз обряды апостольской более красочны и понятны простому народу, в то время как католические обряды строже, как и сами священники смотрятся приличнее, а в церквях нет великолепно расписанных икон или сделанных из сусального золота образов, но заставил себя смолчать, религиозный спор может очень быстро нарушить все договоренности и привести к новой войне, вместо этого заставил себя улыбнуться и сказать совсем мирно:

– Ваше величество… разве такие вопросы не обсуждаются заранее, не составляются договоры с подписями?

На его лице тоже проступила улыбка. Он взглянул коротко в мою сторону живыми карими глазами.

– Мне уже доложили о вашей манере решать вопросы.

Я хмыкнул.

– Ваше величество рискует.

– Да, – ответил он, – но мне почему-то кажется, что ваше высочество слово не нарушит. А затягивать дальше было опасно.

Он не сказал, в чем опасность, но я и так догадывался, что от короля убегают последние его сторонники. Он и так уже с горсткой верных ему, да и то это по большей части слуги, а лорды уже заперлись в замках и крепостях и готовятся начать борьбу за власть, как только захватчики уведут армию.

Ворота Генгаузгуза приближаются, уже широко распахнутые, дорога дальше идет расчищенная широко, четверо всадников проедут стремя в стремя, на стенах и башнях полно народу, все размахивают руками, подбрасывают в воздух шапки и ликующе орут.

Я кивнул на радостные лица горожан.

– Вас обожают, Ваше величество!

Он коротко усмехнулся.

– Не завидуйте. Еще больше они бы ликовали, видя, как меня везут на казнь. Это же народ! Им подавай зрелища.

– Вы несправедливы, – сказал я мягко, – с вашим приходом возвращается прежняя власть. Народ консервативен, новое пугает.

– Народу нужна стабильность, – согласился он, – и крепкая власть. Потому принц Ричард Завоеватель в качестве преемника престола их устроит больше, чем любой из местных лордов.

Я кивнул, понятно, но спросил:

– Почему?

– У того, кто займет трон после меня, – ответил он со вздохом, – другие наверняка смогут общими усилиями вырвать из рук власть…

Альбрехт сказал с другой стороны:

– Ваше величество абсолютно правы! А потом будут делить ее в кровавой распре.

Леопольд взглянул на него с вопросом в глазах, достаточно ли этот человек высокого ранга, чтобы вмешиваться в разговор, и почему я не осажу нахала, но принял реалии и только продолжил сдержанно:

– А из львиных лап принца Ричарда не рискнут даже и пытаться.

– Вы поступаете мудро, – ответил я. – Ненависть… или, скажем мягче, неприязнь к чужаку не мешает вам смотреть реально на мир и вещи.

Он изогнул губы в горькой усмешке.

– Неприязни, тем более ненависти, как раз и нет, вы должны это понимать. Ненавидим соседа, а не того, кто далек… С момента восхождения на трон я сдерживаю попытки герцогов Фирнебурга и Сайна усилиться, расширить влияние, вытребовать себе больше прав… и так уже тридцать лет!.. А граф Бич-Лихтенберг, фактически отделивший свои владения от королевства? А барон Зарганс, что вот уже семь лет не отсылает ко двору собранную в его землях королевскую долю податей? Мне есть кого страшиться больше, чем принца Ричарда! И страху этому много лет, ваше высочество…

На стенах города черным-черно от высыпавшего встречать короля народу, просто давка, если бы все разом вышли в тот первый день на улицы, нам бы город захватить не удалось, но мирное население на то и мирное, стаду овец не остановить даже одного волка.

Когда подъехали к воротам, на снег полетели со стен цветные платки, нарезанные из красной ткани сердечки, лепестки, фигурки. Король улыбался и отечески помовал рукой, и всякий раз это вызывало взрыв восторга и дикого энтузиазма.

Под копыта коней со стены и верха ворот продолжают падать платки и шапки вместо букетов цветов и лепестков роз, как было бы летом, народ визжит от радости, а на улицах города стража оттесняет людей к стенам домом, освобождая нам проезд.

– Любят вас, – сказал я, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало ревности. – Значит, правили умело…

– Как мог, – ответил он просто и добавил с той же извиняющейся улыбкой интеллигентного человека: – Но я старался.