Жизнь как предмет роскоши

А мы с дедом в подвале под хитающимся домом. Резонанс – по дрожащим трубам, звуки – по дереву, а я с Персиком в обнимку. Кота глажу и бабушкины пирожки уплетаю. За месяц уже ни в одни джинсы не влезала. Если и мамы таким же темпом свои нервы спасала, то куча шмоток зазря пропадет. Но гупало всё же не у нас, а в соседнем посёлке. И если у нас всё так тряслось, то представляю, что уже у них в это время происходило.

Меня друзья из Киева поддерживали, сочувствовали и своё такое же рассказывали. Все постоянно на связи, все в курсе. Но вроде все знакомые – целы, и это внушало какую-то иллюзию, что всё равно это пусть дикий, страшный, кошмарный, но только дурной сон. Но от теории вероятности… То есть рано или поздно, но если оно таки не дурной сон, а страшная явь, то вылезет.

И явь начала стучаться. Сначала почти две недели не было слышно бабушкину сестру – тётю Иру, которая километрах в восьмидесяти от нас в Бучинском районе жила. Но седьмого марта они, слава Богу, всей семьёй появилась. Приехали вшестером на одной машине: тётя Ира с двумя сынами, муж, невестки, сверху – наш в роду самый маленький – двухмесячный Алёша, а в ногах – собака и кот. Короче настоящее "Своих не бросаем!"

Как они в Форд поместились – просто чудо. И как он их в дороге выдержал?! Но не сломался и нигде не пробуксовал по изрытой страшной дороге. Действительно, Форд – надёжная машина! Почти такая же надёжная, как американский доллар – валюта.

Что рассказывали? Просидели они всем селом под чеченцами почти две недели по подвалам. Те по деревне молодых мужчин выискивали, а у тёти Иры как раз такого богатства много – сыновья погодки тридцатилетние. Так что сидели они воистину не подавая признаков жизни. Потом посовещавшись своим местным чатом послали к чеченам толковых парламентариев, и тем удалось договориться. За выкуп их всей деревней и выпустили. В колонне шло примерно сорок машин. По сколько скинулись? По пятьсот долларов. Так что спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

И рассказывали они, что на выезде из зоны оккупации на блок-постах стояли русские пацаны, по которым было видно, что страшно им до пиздюков. И когда машину и телефоны осматривали, то голоса у них дрожали. Даже когда младенца разворачивали и в пелёнках что-то проверяли, то руки тряслись, но строили из себя тут новых хозяев.

Короче, выехали всей деревней и разъехались по родне. Тётя Ира естественно к сестре приехала, так что у нас оказалось солидное пополнение.

А потом мне позвонил Сергей. То есть он всё время мне звонил и, только на пару – тройку дней почему-то исчез. После разговора с ним я поняла, жизнь для меня перестала быть такой, как раньше. Не знаю почему рассказ тёти Иры меня не сильно-то и задел, хоть что там тоже хорошего было: две недели безвылазно в переполненных подвалах с младенцем на руках, в ужасе от каждого грюка. Когда смерть зримо ходила над их головами заглядывая по шкафам… Но после Серёжиных новостей меня стало трясти не только от канонады, а ещё больше – от тишины. "Они крадутся", – било меня в дрожь. Я стала бояться и заходить в погреб: "Они нас тут всех…"

Дед посовещался с мамой и отвёз меня обратно в Киев, но уже без кота. Мама тут же ко мне приехала. Серёжа тоже приходил в гости… Мы ему сочувствовали как могли. Кончилось это всё ворохом таблеток, которые мне не очень-то помогали. И – Киев! Муторно такое видеть. Абсолютно безлюдные мартовские улицы родного города.

Мама, которая ещё раньше объявила, что ни за что не уедет, и если город оккупируют, то она тут будет ходить протестовать… То есть ходить к чеченам и рассказывать им своё мнение? Её вера в человеческое слово меня иногда удивляет, наверное я всё же из более циничного поколения.

Короче, мы сели в машину и отправились по трассе Киев – Одесса, и дальше, дальше…

На выезде из Киева на каком-то одном из многочисленных блок-постов мы ждали… Пропускали микроавтобусы "груз 200". Я увидела, как при виде них изменилось лицо мамы, как будто на её осунувшиеся черты накатила ещё бо?льшая сумеречная тень. Мне тоже стало очень нехорошо, началась паническая атака, но мама наверное боковым зрением увидела моё состояние и в этот момент заговорила со мной. Её добрый нежный голос отвлёк.

Про панические атаки я раньше только слышала. Было странно и слегка любопытно: что там внутри них, внутри этих атак. Теперь я знаю – там чудовищный шевелящийся надвигающийся втягивающий мрак. А ты спасаясь от него проваливаешься… Надо успеть схватить себя за руку и давить, давить по точкам… Если успеешь, то мозги не выскочат, и ты на этот раз спасён.

Мы ехали и ехали, границы мелькали. Сначала была Венгерская. Очереди на пропускном почти не было, каких-то часа четыре, не двое суток, как обещали на Польшу. Нам на заправке рассказали как сюда проехать, маленькая таможня. Пока ждали, то я как раз поспала. А потом я уже эти границы не считала. Иногда мы с мамой менялись местами и вела я.

Где-то в Швейцарии мы остановились поменяться местами и… Мы долго смеялись: на дороге валялась гора дисков российских певцов. Да, на обочине в пыли, побиты и потоптаны. Невтерпёж кому-то стало выдержать их наличие в машине, и он не дожидаясь мусорки провёл очищение своего пространства. И вот теперь диски Киркорова, Валерии, Долиной, ещё какие-то сборники – бесповоротно большая придорожная куча.

За границей нас всё время пытались бесплатно накормить. Одна грузинка, когда узнала, что мы из Киева – даже расплакалась и предложила нам свои билеты на транспорт, чтоб хоть что-то нам дать. Было чудно? и странно, ведь мы – не нищие. Эта жалось резонировала с моей внутренней, какой-то огромной, засунутой в глубину себя болью, которую не хотелось выпускать. Не истерить же нам беспрерыно, ведь мы целы, мы живы и уже очень далеко… от своего дома.

Я окончательно пришла в себя только проснувшись утром и увидев за окном готические шпили. А чтобы у меня не было много времени на разные мысли, то в посольстве передо мной положили кипу документов и объяснили как часто будут спрашивать как движутся мои изыскания. Время пошло.

Не знаю, что я там им за три месяца наизыскивала и насколько превзошла Аристотеля, но вот сны…

Мне дико хочется назад к своим – в Киев, но мама говорит, что "назад" – точно не получится. Вернуться уже ни у кого не получится, Киев и киевляне навсегда стали другими, всё стало другим, и я тоже. А я никак не могу придумать, чем же мне тут заниматься, и всё отстранённые смотрю на эти готические шпили.

Серёжа, мне бесконечно больно за твою семью, за твоего папу, за твой дом и маму.

Я никогда особо не вникала в особенности наций, для меня скорее все были примерно равны. Может и не в нациях дело… Тогда в чём?

Я уже много месяцев в двух тысячах километров от того места, от нашего городка, но мне снится, снится, как к моему другу в дом вваливает чечен и раскидывая всё на своём пути "осматривает" помещение, потом его туманный дурной взгляд останавливается на Серёжиной маме. И он пытается завалить пятидесятилетнюю тётю Валю на диван. Дмитрий Иванович сначала удивлён, потом бросается на обидчика жены, на это засаленное, бородатое, нечёсанное, немытое вонючее чучело с дикими глазами.

Дмитрий Иванович хоть и не юн, а ему под шестьдесят, но он посильнее чечена будет. Тот по сравнению с Серёгиным батей – просто недомерок. Но пришелец выворачивается к своему автомату и даёт очередь. Попадает и в отца.

На дикий шум в дом ломятся десантники. Они оттаскивают чечена, и между ними разгорается ругань. А в это время Дмитрий Иванович истекая кровью пытается зажать рану на животе. Тётя Валя выскакивает звать на помочишь, но некого. У десантников тоже нет медика. Всё кругом оцеплено, земля горит…

Как-то остановив кровь Дмитрий Иванович остаётся дома, а на утро – он уже холодный.

Десантники помогли вырыть в саду могилу. Они так и не ушли из этого дома. Спровадив чечена они объявили, что останутся тут жить, тут будет их штаб. У женщины отняли телефон, чтоб она не навела на их "гнездо".

Тётя Валя, сидя у могилы мужа смотрит, как в соседнем саду тоже роют могилу – изнасиловали и перерезали горло Тоне, ей было всего тридцать пять.

Но не долго этот карнавал длился. Месяца не прошло, как в один прекрасный день "гости" тёти Вали засобирались на выход. Среди их поклажи оказалось всё, что в доме они смогли отвинтить, и даже ношеная её и покойного Дмитрия Ивановича одежда.

Ну, пусть носят. Что тут вслед им – убогим скажешь.

Люди возвращаются по домам. Тётя Ира уже занята своим огородом, её дом не пострадал. Говорят, что пока можно ходить только по дорогам, вокруг всё заминировано, но надо сажать, надо растить…

И всё находят и находят трупы. Опознанные, неопознанные… Да, возвращаются люди домой, а там – чужие непонятно чьи трупы. Хто знает чем они тут занимались, что их сюда занесло. Мама права, я уже стала совершенно другой. Навсегда.

Я стояла и смотрела. 2014

Уже которую неделю с самого рассвета смотрю в окно со своего тридцатого этажа, не могу заставить себя отвлечься. Когда мы покупали эту квартиру, то имелось ввиду всё, что угодно, кроме того что происходит сейчас: смотреть, как на Киев летят ракеты… Какой-то нескончаемый завораживающий боевик. К тому же в любой момент может прилететь и в тебя, а ты всё смотришь и смотришь…

Да, эту квартиру с прекрасным обзором на прекрасный город, мы покупали, чтобы в ней релаксировать уже весь остаток жизни. Не то, что бы мы очень старые, но бегать с места на место для меня не комильфо. Я по природе почти домоседка с редкими вылазками на комфортабельные курорты. Редко, да метко, один раз живём, во всяком случае других своих жизней не помним, значит – по любому всё же один.

Возле огромного – от самого пола окна мы поставили красивый кофейный столик с турецким узором и золотистой инкрустацией, и пару глубоких болотного цвета кресел – попивая кофе любоваться на Киев. Всегда любила Киев. Сколько ни бывала за границей, пусть в Златой Праге, Варшаве, Мадриде, а Киев – он особенный. Такой широкий, вольный, стремящийся к бесконечности над огромной рекой. Эти изрытые пещерами берега так и веют древностью – люди тут были всегда. Из Азии до Европы мимо Днепра так просто не дотопать. За это наш Киев и несёт этот крест – терпеть набеги. Вот и сейчас, что называется – дожились.

Кто бы мог подумать, кто бы мог в такое поверить… Когда человечество вроде бы уже живёт совершенно другими ценностями и устремлениями, чем захватить кусок чужой земли, вдруг вылазит какое-то косматое чудовище в допотопных лохмотах и начинает заглатывать нашу страну. И это при моей жизни. Я бы никогда в такое не поверила… Но вот мой муж Кирилл – кадровый военный, который учился в Питере, и он всегда говорил, что такое рано или поздно, но должно произойти, что никакие рациональности тут ни при чём и стоять нам друг против друга всё равно придётся. Действительно, при чём тут рациональность, если вся она состоит из градаций ценностей, установленных людьми. А если кому-то они безразличны? А если кому-то горы трупов важнее гор золота или мешков зерна. И если он за ценой вообще не постоит, пусть половину его собственной страны поглотит взрыв – ему это всё равно. Он просто так играет, точно как сытый котёнок зачем-то гоняться за мышью. Зачем? Развлекается, и точка, такова его природа. Безумие? Иная рациональность?

Теперь мой муж вместе с сыном по очереди с другими жильцами патрулирует наш дом. А кто его беречь станет, как не мы сами?

Короче, мы вошли в этот кошмар, потому что кто-то развлекается. Кирилл всегда мне говорит, что я слишком верю в писанные правила. А ведь их писали люди, и поэтому их в любой момент могут переписать. Да, даже на скрижалях могут перебить – там тоже писали люди. Это он уже о моей надежде на свою полицейскую пенсию, которая пока ещё есть. А что? Имею полное право хотеть и надеяться. Да – пенсия, да – больше не хотим работать, нам всего хватает.

Да, я слышала мнение: руки/ ноги есть и в целом здоровы? Так за что им в сорок пять пенсия, а другим – пахать до шестидесяти и больше?

Ну… Я точно должна это обсуждать? Вот куда всегда вход свободный и вакансии – так это в армию и полицию. Пожалуйста, любой желающий мог одеть синюю форму и идти патрулировать ночные улицы, а что-то повыше – это уже как получится. Но основной вход – в систему вместе с её льготами – пожалуйста, всем открыт. Я и мой муж – воспользовались. Нас устроило.

И пока мои подруги и соседки работали на рынке, продавая до обеда китайские товары, или вояжируя вахтовым методом заработал/ потратил в Италию и Грецию, то я чётко с восьми и до как получится работала на ставку, но с верой в заключенный с государством контракт: до сорока пяти работаю я, а потом она мне – пенсию. Ну, и свой загранпаспорт сдай в отдел кадров, пусть там пока полежит, и подрабатывать – тоже не имеешь право, разве что картины пиши, как Черчилль, или детские книжки, как Зоя Воскресенская.

Кстати, когда Черчилль перестал быть премьер – министром, то даже свои картины не имел право продавать. Условия такие репрессивные для премьер- министра в отставке были. То есть притеснения, хоть и разные, они есть у каждого.

Так вот, я работала и мечтала о пенсии, откладывала, экономила, ждала. Тем более в 2014, когда мне оставалось пару лет. Даже не пару, а конкретно ДВА года. И тут началось…

Это я сейчас – в марте 2022 у видового окна смотрю как прилетают ракеты и взрываются дома. Даже на днях какой-то не в пикселях, а совершенно болотный вертолёт пролетал на уровне моего окна, и я – ей богу с пилотом встретилась глазами, была бы базука – сбила бы. Пипец, какое странное ощущение.

Но уезжать мне отсюда уже не хочется. Набегались, и – просто некуда. Деньги на новое жильё потрачены, война уже не как в 2014, а по всей стране. Хотя бы в убежище спускаться? С тридцатого этажа туда/ сюда бегать? Спасибо, я лучше тут – в коридоре посижу.

В 2014 мы на четвёртом этаже в Луганске жили, и то не сразу в подвал спускаться начали. Бомбоубежище это… Кстати, прямо под нашим подъездом – помещение "не приведи, Господи", клетка неухоженная, где не продохнуть и от труб конденсат капает. Кирилл туда заглянул, и сказал, что там ни продохнёшь – людей много и часть помещения народ давно уже себе под кладовочки выгородил, так что ещё и подгнившими овощами – лучком с капустой пованивает, и ходить он туда не будет. Ну, а я что его одного оставлю? Нет, я всегда – как он.

По нормальному тогда бы взять и уехать. Но я вечно куда-то не вовремя встреваю. Вот и тогда – в стране очередная революция, а я – неделю как после операции, хожу вся в швах на контрольные осмотры и перевязки.

Своих сына с мамой я сразу далеко отправила, аж к родне в Харьков, а сама сижу в Луганске, лечусь и канонады считаю "пио-пио-пио…" Так что я не совсем принципиальное "ку-ку", которые "ни за что не уедем". Просто обстоятельства.

Вот куда мне в таком состоянии к чужим врачам ехать? Понятия не имею где там и что. А своим я уже доверилась, так что решила: "Сколько надо, столько и буду сидеть". Со здоровьем шутить – ну его нафик. Ездить на перевязки не очень получалось – маршрутки почти ходить в нашем районе перестали, тут сильно простреливалось, квартира в самом центре города, возле Краеведческого музея.

Потом мы всё же стали в бомбоубежище спускаться, сидели под мутными лампами рядом с трубами, а то и вовсе свет гас, мобильниками дорогу подсвечивали. В убежище постепенно людей уменьшалось, кто как мог из города выбирался, и через месяц обстрелов уже человек двадцать всего осталось.