Перед вратами жизни. В советском лагере для военнопленных. 1944-1947

– Помалу! – что означает «помедленнее, камрад!». Тут как в санатории.

Мы не просто сгребаем песок с безразличным видом. Так было только в самый первый день. Но один из нас, каменщик, у которого была своя крестьянская усадьба, придумал нечто новенькое:

– Сейчас мы тянем грабли наискосок! А теперь крест-накрест!

После нас на песчаной дорожке остается паркетный узор.

Несколько наших оболтусов, конечно, не могли не протопать по нашему красивому узору в своих разбитых башмаках.

– Эй! Вы куда, вот сейчас мы вам зададим! – кричим мы им вслед.

Не хватало еще, чтобы они испортили всю нашу красивую работу!

Когда ассистентка врача выходит из операционной палатки на песчаную дорожку, то сначала удивленно останавливается, прежде чем ступить на наш такой хрупкий песчаный паркет. Мы высоко оценили ее внимание к нашей работе. Тот, кто изобрел этот песчаный паркет, граблями осторожно снова стирает ее следы.

Юная ассистентка врача внешне очень похожа на мою жену.

– Она такая же высокая блондинка, – говорю я своему приятелю. – На свете есть много женщин со светлыми волосами, голубыми глазами и стройными длинными ногами. Но моя жена умела так трогательно-смущенно наклонять голову. Это было очень красиво.

Ферман часто говорит о своей жене, когда бредит в горячке:

– Бон, иди, пожалуйста, на спортплощадку, когда увидишь самолет.

– Какой самолет?

– Бон, ты всегда возражаешь. Иди, пожалуйста, к самолету. Это прилетела моя жена. И когда ты увидишь маленького мальчика в форме юнгфолька, то знай, что это мой сын. Скажи моей жене, что мальчик хочет остаться со мной. Ты можешь все это запомнить, Бон?

– Ну конечно! – успокаиваю я находящегося в бреду товарища.

– Но ты этого не сделаешь, Бон! Ты такой же плохой, как и все остальные! – кричит он мне вслед.

Но я уже снова на улице, где солнце успело нагреть южный склон оврага. Там так хорошо сидеть. Так бы и просидел здесь все время, пока не закончится плен!

Перед моими слабыми глазами раскинулось волнующееся море. Зеленое море сосновых вершин, которые колышутся на ветру. За низиной сверкает озеро. Словно широкая голубая лента позади зеленых крон и красных стволов сосен.

Восемь дней тому назад, когда нас привезли сюда, они еще ездили по льду на машинах и лошадях. Сейчас же только под скамейками, стоящими вдоль берега озера, осталось немного снега.

Весна наступила.

В лесу раздается стук дятла и очень громко поют дрозды. Очень хорошо слышна кукушка. Она кукует не как обычно, робко и с паузами, а не замолкает ни на минуту. Русская весна громко и решительно вступает в свои права.

– Что это за озеро? – спрашиваем мы, щурясь на солнце.

Справа на зеленом мысу светится белое здание с множеством куполов в форме луковиц.

Далеко слева в небо поднимается столб дыма. Это город Осташков. Там же находится и железнодорожная станция, на которую мы прибыли.

Мимо нас проплывают пароходы. Что же это за озеро?

Это озеро Селигер, объясняет нам пожилой конвоир. Через него протекает Волга. (Волга протекает западнее и южнее, а из озера Селигер вытекает короткий полноводный левый приток Волги – река Селижаровка. – Ред.) Мы находимся на Валдайской возвышенности. Озеро протянулось в длину более чем на тридцать километров. Оно не очень широкое, но с множеством островов, отмелей и бухт. Мимо проплывают большие колесные буксиры с двумя дымовыми трубами с несколькими баржами или с длинными плотами, на которых установлены палатки. Крошечные фигурки людей ловко перебираются с одного бревна на другое. Этим людям предстоит длинная дорога. Они плывут до Астрахани, вниз по всей Волге (сначала по Селижаровке. – Ред.).

Вот с кем бы стоило отправиться в плавание!

Во время плавания можно было бы готовить для них еду. У них там, на плотах, наверняка есть очаг.

Возможно, они могли бы тайком провезти человека до самого моря. И до Турции (после Астрахани – Каспийское море-озеро, а за ним не Турция, а Иран. – Ред.). А оттуда можно было бы добраться еще дальше!

Но нам суждено недолго греться на солнышке и мечтать. Развлечение с нанесением паркетного узора на песчаную дорожку для прогулок тоже вскоре прекращается. Медсестра упрекает нас в том, что в германском вермахте мы работали день и ночь, а здесь, в плену, не хотим даже дров наколоть.

Да мы хотели бы, возражаем мы медсестре, но в германском вермахте нам давали совсем другую еду.

– Ничего! – говорит медсестра. Она считает, что мы тем не менее должны усердно работать.

При случае я еще раз спрашиваю молодую женщину-врача о бумаге для моей статьи «В красном военном госпитале». Она якобы уже говорила об этом с товарищем майором, слышу я в ответ.

В один прекрасный день мы обнаруживаем, что конюшня не заперта на замок. Нам было приказано носить дрова. Пользуясь удобным случаем, мы отбираем у добродушной сивой кобылки немного овса.

– Не всем из нас суждено выжить, камрад! – Один из нас похлопывает усталую лошадку по белой лебединой шее. Морда лошади печально трется о пустую кормушку.

Зерна овса, надежда найти в обед в своем супе хорошую мозговую косточку – в этом и заключается сейчас смысл нашей жизни.

Мы разделились на две партии. На тех, кто любит глодать кости, и остальных, кому лень это делать.

Я сам отношусь к партии любителей поглодать кости. Я даже являюсь, так сказать, их спикером.

– Косточки сегодня чудо как хороши! Зубам есть над чем поработать. Если бы мы хлебали один только бульон, то у нас быстро повыпали бы все зубы. Кроме того, в костях содержится фосфор. А это важно для мозга!

После обеда мне нужен еще час, чтобы перемолоть зубами баранье ребрышко.

Из партии любителей глодать кости я отбираю себе двух помощников, когда администрации госпиталя понадобился художник. В парке надо было разбить большую круглую клумбу. Стоит ранняя весна, и цветы еще не появились. Нам предстоит составить орнамент из разноцветных камней, белого песка и черного как смоль торфа. В честь социалистического майского праздника.

– Понимаете, что нужно? – пытается объяснить нам один из офицеров.

Ясно! Мое фирменное блюдо: советская красная звезда с серпом и молотом!

– Куда повернут серп, направо или налево? – спрашиваю я своего напарника. Раньше он был членом Коммунистической партии Германии.

Но и он не совсем уверен.

– Приятель, да это же должно было бы сразу броситься тебе в глаза! – перехожу я на берлинский диалект.

В конце концов до нас доходит, что у прогуливающихся мимо нас товарищей на кокардах тоже есть серп и молот. Ну, вот и славно!

Прогуливающиеся мимо товарищи очень рады, когда наша картина готова.

Мы очень старалась. Сначала нам приходится изготовить огромный циркуль с двухметровыми ножками. Потом нам надо было принести кирпичи, выбранные из кучи мусора позади ограды госпиталя, и разбить их на мелкие кусочки для составления мозаики. Ну а куда же снова подевался молот? Мои помощники приносят на носилках черную землю и белый песок. Я рисую молот и укладываю в нужном порядке серебристый мох. Мы приложили массу усилий. Наконец звезда полностью готова. Какая же красивая эмблема эта звезда!

Серп и молот – тоже хороший символ. Если, конечно, при этом не задумываться ни о чем!