Концерт мне понравился: стихи, песни, иллюзионисты, циркачи… Казалось, ему не будет конца. Зрители хлопали, вызывали «на бис». Артисты были веселы и дружелюбны.
Один из зрителей, видать в подпитии, сильно расчувствовался от очередного номера, полез на сцену обнять артиста. Солдат его вернул на место:
– Не полагается.
Некоторые артисты выступали не по одному разу, их уже узнавали, даже полюбили.
– Вот этого артиста я знаю, – мама сказала об очередном, вышедшем на сцену. – Это заслуженный артист, – она назвала его фамилию, я не запомнил, – лауреат Сталинской премии. Что он сделал? Боже мой! Боже мой! Никогда бы не подумала. – На её глазах выступили слёзы…
Концерт закончился. На улице было темно, холодно и сыро. Грязь? Да какая там грязь, когда я видел такое! Какие хорошие артисты! Если они такие на сцене, то как они живут в обычной жизни? Для меня это был не концерт, а прорыв в невероятный мир. Неужели так можно жить? Кто они, эти артисты? Сколько радости и счастья дают людям… Пробираясь в грязи, по лужам, в сплошной темноте, я был заполнен светом зала, творчеством артистов.
Дома я долго подробно, восторженно рассказывал сестре и отцу о том, что видел, переживал.
– Гена, давай спать. Ты на рыбалку завтра собирался. Во сколько разбудить?
– В семь, пожалуй.
– Хорошо, в семь так в семь. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мама.
Засыпая, я долго видел концерт, артистов, огни зала.
* * *
Утром с неохотой поднялся, умылся, оделся, перекусил. Взял удочку, червей, бидончик под рыбу – пошёл на реку. Далеко идти не было необходимости. Река вот она. Сел под берег. Вода мутная, клевало плохо. Хорошо хоть дождя нет. Не заметил, сколько прошло времени. Вспоминал концерт.
Наверху у берега постепенно усиливался непонятный шум, крики, лай собак. Посмотрел по сторонам. Ниже по течению на воде, метрах в тридцати от меня стояло с десяток деревянных лодок. Поначалу я на них не обратил внимания.
Вышел на верх берега и ужаснулся. Там шла колонна матерящихся заключённых, в сопровождении злых солдат и яростно лающих собак, овчарок. Люди несли в руках чемоданы, музыкальные инструменты. Одеты они были в зэковскую форму, кирзовые сапоги, шапки.
Кто это? Артисты? Это артисты? Кошмар. Вчера были они?.. Да, и того, и того помню. Неужели это возможно?
Я стоял, широко открыв глаза, рот, не мог пошевельнуться. Зэк с большим барабаном проходил мимо меня, изумлённого и убитого.
– Малыш, а я запомнил тебя. На первом ряду, рядом с мамой, чёрненькой такой, сидел. Красивая. Не переживай, увидишь меня ещё на большой сцене…
– Разговаривать запрещено. – Солдат бесцеремонно отодвинул меня в сторону.
Я стоял и безмолвно смотрел на происходящее. В лодки сложили музыкальные инструменты, чемоданы с одеждой. Надели лямки, соединённые верёвками с лодками, и, как бурлаки, потянули их вверх против течения реки.
– Пока, парниша. – Барабанщик, улыбаясь, помахал мне рукой.
Что было это? Что было вчера? Неужели такое возможно: быть зэком и так играть?
Между сценой и явью лежала пропасть. Вот тебе и наука на всю жизнь… Она может быть и такой вывороченной. Урок.
Было не до рыбалки. Быстро собрал удочку, взял бидончик с двумя пескарями и побежал домой.
– Что так быстро? – Сестра была на улице во дворе дома.
– Не клюёт. Пойду ещё посплю.
Дома разделся, залез под тёплое одеяло. Ничего не хотелось видеть. Долго думал о случившемся, но не нашёл ответа на вопрос: «Что есть жизнь? Она вся такая?..» Опыта было мало – вернее, совсем отсутствовал для ответа на прилетевший ниоткуда так неожиданно вопрос.
Кот Чумбока
Головка лука
На кухне мама готовила пельмени перед Новым годом. Отец с сестрой ей помогали, а так как мне было немного лет и усидчивостью я не отличался, про меня вроде как забыли. Лук почистил – и будь таков. Кот Чумбока из-за запаха мяса не отходил от стола. Перебегал от одного к другому, тёрся спиной и мордой о ноги, садился, распушив остаток наполовину отмороженного хвоста, поднимал с такими же отмороженными ушами и остатками усов морду, с любовью смотрел вверх, скромно мяукал, мол: «Дайте несчастному коту кусочек мяса». Ответа не получал, мяса тоже. В лучшем случае его кто иногда шугал или отодвигал ногой: «Не надоедай».
Мне стало жаль кота.
– Мама, ну дай ему маленько.
– Жалостливый какой. Посмотри на его брюхо. Он уж с килограмм, а может, и того больше слопал, пока фарш готовили. Луковицу лучше ещё одну почисти.
Внимательней присмотрелся к коту. Действительно, он и так был здоровенный, всех котов в деревне гонял, а теперь его живот был похож на футбольный мяч.
Лук почистить – пять секунд.
– Папа, скажи, почему Генки Ерина кота Проходимцем зовут, а нашего Чумбокой?
Все сидели, делали пельмени молча, и я решил завести «светский» разговор. Больно скучно: зима, темно, керосиновая лампа…
– Проходимец, сынок, это вроде шутливого слова – разбойник, или непослушник. Наверное, будучи котёнком, он был непослушным: писал где не надо, корябался, кусался… Ну, вроде такого. Вот и назвали его так, по заслугам, видно… А Чумбока, брат, это другое дело. Ты, конечно, не помнишь, как мы на Колыме жили. На Стрелке, где ты родился. Как начальнику метеостанции, мне приходилось с проверками, как и здесь, ходить по точкам, чумам, стойбищам для сбора месячных данных для составления сводок. Так вот, в одном чуме в стойбище среди местных жителей жил наш русский метеоролог. Кот у него был, и звали его Чумбокой. Рыжий такой, здоровенный. Только там он всегда удирал от собак. Они в тех краях ездовые и всегда злые. Жизнь кота была незавидной. В чуме всю зиму не усидишь. В туалет, к примеру, надо. Выскочит на мороз, нужду справит, а здесь уже собаки. Он на чум. Собаки окружат чум, прыгают, лают, обезумев. Хозяин выйдет, разгонит псов, снимет кота и опять вовнутрь. Что это за жизнь? Летом полегче. Собаки разбредаются по тундре, занимаются самопропитанием. Ни одной кошки ни у кого нет. Один он только и был на всю тундру… В общем, задрали собаки того Чумбоку. Когда вот этот у нас завёлся, я и назвал его так же. Жизнь у него – лафа, против колымского бедолаги: кошек – сколько угодно, котов и собак сам дерёт. Неделями дома не появляется…
– Не знал, что он такой знаменитый. А как ты думаешь, папа, наш Чумбока лук ест? – Очищенная луковица всё ещё была у меня в руках.
– Нет, конечно. Хотя погоди. Иди сюда, помажем его мясом. – Отец взял фарш, сдобно смазал луковицу. – Давай верёвочку.
Я побежал в другую комнату, нашёл шпагат. Привязали луковицу.
– Давай поиграй с ним.
Работа остановилась: все с любопытством наблюдали за мной и котом. Сначала он луковицу на полу долго обнюхивал, потом осторожно полизал. С пола за верёвочку луковицу я поднял над его головой. Он потянулся. Луковица поднялась выше. Кот подпрыгнул, попытался ухватить лапой. Лапа соскользнула. Тогда он распустил когти. Когти соскальзывали. Луковица раскачивалась, он затаился и смотрел на неё, поворачивая за ней голову. Выбрал момент, взвился, зубами и когтями поймал её. Шпагат под тяжестью кота вырвался из моей руки.
Чумбока придавил луковицу к полу, вцепился в неё зубами, лёжа на животе.
Я потянул за шпагат:
– Отдай.
Кот яростно тащил луковицу к себе и шипел.
Мама встала, взяла ложку фарша:
– Гена, хватит кота мучить. – Положила мясо перед котом на пол. – Ешь, отдай луковицу.