Двадцатый век Натальи Храмцовой

– Папа был любимцем своей мамы, потому что мальчиков в живых осталось двое: Сергей и Шурка, младший.

Судьбу Сергея определили сразу. После окончания двух классов приходского училища отправили не в гимназию, как, скажем, барышень, а в Симбирское коммерческое училище. Потому что он должен был принять дело отца. Но если бы они повнимательнее пригляделись к старшему сыну, то поняли бы: «деловой» человек из него не может получиться, это типичный гуманитарий… С восьми лет, несмотря на насмешки взрослых «серьёзных людей» пишет стихи. Ну, и, конечно, шахматы – страсть всей жизни.

Один раз его оставили в училище без обеда. Почему? Потому что опоздал, ночевал под горой у своего приятеля Аксинского. А почему там ночевал? Потому что сказал: будем готовиться к контрольной по математике, а на самом деле в шахматы играли. Пришли на уроки бледные, сонные. Но в шахматы продолжали играть и в классе – забравшись под парту.

«Мат в три хода! – крикнул Аксинский. «Не три, а четыре часа в карцер», – сказал немец-учитель. Но как было мальчиков оставить без обеда? Жена директора училища их пожалела и велела принести обед прямо в карцер.

Насчёт веры папочка был так себе. Я его спрашивала: «Пап, вот ты сейчас в Бога не веришь. Но ведь когда-то же ты верил?» – «Это было очень давно… А потом ведь об меня отец зонтик сломал…»

Во время революции 1905 года папа в своём училище возглавлял забастовочный комитет. Тем не менее училище закончил довольно прилично и в 1908 году поступил в Петербургский политехнический институт – имени Петра Великого он тогда именовался. Учился на экономическом факультете, хотя история ему всегда нравилась гораздо больше. (По дням и по фразам вождей знал всю французскую революцию).

Потом он был ещё и пацифистом. Он не то чтобы боялся, что его возьмут в армию (к армии он был не годен по здоровью: плохое зрение и плоскостопие), это были его убеждения.

В Петербурге папа с товарищами участвовали в какой-то студенческой забастовке. Их изловили, когда они пошли в редакцию какой-то газеты вместе со студентом по фамилии Соловейчик. (Они там подрабатывали мелкими заметками). Их там арестовали – и в участок. И вот «проповедь» полицейского, которую папа запомнил точно. «Та-ак, Соловейчик… (Имя-отчество типично еврейские)… Вот смотрите, вы еврей, вы получаете высшее образование. Но вы представьте: а если победят ваши, будут ли они так же снисходительны?

Сергей Павлович (это он уже к папе), если победят ваши, кого из нас они повесят первым: вас, сына купца, или меня, полицейского? Подумайте об этом».

И отпустил их обоих. Это была Столыпинская реакция.

Когда были студенческие каникулы, и в Симбирск съезжалась молодёжь из разных вузов, то здесь устраивались благотворительные концерты и балы в пользу нуждающихся студентов. В таких концертах папа принимал участие в качестве чтеца чужих и собственных стихов.

Недавно наш краевед Сергей Петров раскопал афишку одного такого концерта и позвонил мне: «А вы знаете, что ваш папа выступал вместе с актрисой Сонечкой Голлидэй, музой Марины Цветаевой?»

В Петербурге (или, может быть, уже в Петрограде) папа написал стихотворение «Модистка Нина», которое пошло в народ и особенно нравилось студентам. Слова эти даже пытались петь и что самое забавное, в пивных, где было известно, что это автор «Модистки Нины» отца бесплатно поили пивом.

Сергей Храмцов

Модистка Нина

Товарищи! Мы счастье где-то ищем,

А ведь счастье в юности и в нас.

В ту весну я был студентом нищим

И вздыхал о ласке синих глаз.

Помню грязь и холод мезонина,

Груды лекций, догмы и… апрель,

А внизу жила модистка Нина,

У которой голос как свирель.

Правда, я осиливал Бэкона,

А она читала по складам,

Только, верьте, сердцу нет закона, –

Я решил – экзаменов не сдам!

И любовь почуяв, как заразу,

Понял я – нельзя идти назад.

Я влюбился бешено и сразу

В Нинин голос, талию и взгляд.

Обоюдно. Бегали, встречались

Каждый день, всю ночь и до утра,

Ревновали, дулись, целовались…

Золотая, нежная пора!

Не в пальто, а в продранной накидке,

Без калош и денег ни гроша,

Ждёшь её, волнуясь у калитки,

И поёт счастливая душа!

Ждёшь, глядишь налево и направо,

А придёт, обнимет и пошли!..

Забывал я догмы и уставы,

А она иголки и рубли.

Всё прошло. За стол и за квартиру

Мне судьба урок подогнала,

Нина жить к какому-то банкиру

Для сестёр и матери пошла.

И с тех пор вот, сытый и довольный,

Я встречаю каждую весну.

А в душе как будто что-то больно,