– Но ведь за это… – неуверенно сказала девочка. – Его посадили?
Любаха усмехнулась.
– Нет, золотко. Это не Америка. Что творится в семьях алкашей наше долбаное государство не интересует.
Она умолкла, неподвижно глядя в одну точку. На скулах играли желваки. Тяжкое воспоминание детства, как видно, вновь всколыхнулось в душе острой болью. Катя с жалостью смотрела на свою надзирательницу, не решаясь прервать её молчание, хотя множество вопросов беспокоило девочку. Через пару минут Люба сама заговорила:
– Я тогда поклялась себе, что убью эту тварь, когда вырасту.
– И что? – спросила Катя, вновь замерев от страха. Она боялась услышать страшную правду. В том, что Люба способна выполнить свою клятву, можно было не сомневаться. Её решительные действия во время недавнего инцидента с насильником красноречиво подтверждали эту способность. Люба ответила не сразу. После долгих раздумий она с тяжёлым вздохом сказала:
– Не успела. Сам сдох. Сгорел по пьяни. Уснул с зажжённой сигаретой, – она вдруг резко тряхнула головой. – Ладно, хватит чесать об этом. Тема закрыта. Давай лучше поговорим о твоём отце. Судя по твоим словам, он и в самом деле мужик неплохой. У меня к нему даже какая-то симпатия появилась.
Катя неуверенно пожала плечами.
– А что говорить?
– Ну, например, чем вы с ним ещё занимаетесь?
– Много чем. Правда, у папы редко бывает свободное время. Но зато когда оно есть, так здорово! Мы с ним занимаемся спортом. Устраиваем походы.
– Вдвоём?
– Да.
– А как же мать?
– Маме всё это не очень нравится.
– Что ей не нравится? По-моему твой папаша всё правильно делает.
– Ну, не нравятся ей наши походы. Не любит мама путешествовать. Правда, за границу мы всегда ездим втроём.
– Ну, ещё бы! Что ж она, дура что ли? Я бы тоже не отказалась. Ты-то, поди, уже весь мир объехала.
Катя зажмурилась, и яркие воспоминания унесли её из грязной подвальной комнаты в шикарные номера отелей, на морские побережья, на улицы и площади западных, восточных, южных городов. Она глубоко вздохнула.
– Не весь мир, конечно, но во многих странах довелось побывать.
– А где конкретно была? – допытывалась Любаха.
– В самый первый раз я побывала в Арабских Эмиратах, – стала рассказывать Катя. – Потом мы посетили Францию, Испанию и Монако. Потом был Китай. Прошлым летом мы отдыхали в Сингапуре. А в этом году собираемся поехать в Новую Зеландию, – девочка вдруг сникла и чуть слышным голосом поправила себя: – Собирались поехать.
Захваченная своими мыслями, Люба не заметила перемену в её настроении.
– Да, повезло тебе, – сказала она задумчиво. – Столько стран повидала.
– А ты была за границей? – спросила Катя.
– Была однажды, – мрачно отозвалась Любаха. – В Турции, будь она проклята!
– А что так? Плохо обслуживали?
– Нас там никто не обслуживал. Это мы обслуживали, – Люба опять умолкла на пару минут, потом продолжила рассказ. – Мне в то время совсем хреново было – жизнь подпёрла так, что дышать невмоготу. А тут мне знакомая подкинула информацию о том, что в Турции в ресторанах стали популярны русские официантки, и, вроде как, можно без проблем найти там работу. Я и купилась. Только вот работа оказалась совсем не той, которую обещали.
Катя поняла, о чём шла речь. Эта тема уже неоднократно обсуждалась на телеэкране. Легкомысленные девчонки в погоне за красивой жизнью попадали в страшные условия, где они были совершенно бесправны, а их жизнь не стоила ни гроша.
– Ты попала в сексуальное рабство? – осторожно спросила девочка.
– Вот именно – рабство. С унижениями, побоями, издевательствами. Мне и раньше довелось хлебнуть лиха, но там показалось, что все прежние мои беды – сущий пустяк.
– А в полицию никак нельзя было сообщить об этом?
Люба горько усмехнулась.
– Ты шутишь? Нас держали в укромном месте за высоким забором. Двор охранялся боевиками с овчарками. Да и что толку было сообщать? Там полиция сплошь продажная. Хуже наших ментов.
Катя зябко передёрнула плечами.
– Беспросветность какая-то.
Любаха кивнула, соглашаясь с ней.
– Жуть беспросветная. В аду, поди, и то легче. Некоторые из охранников были ещё более-менее нормальными людьми. Они тоже били нас, но не очень сильно. Зато остальные – настоящие садисты. Придумывали такие зверские наказания за любую провинность, что мне до сих пор тошно вспоминать об этом.
С окаменевшим от тяжёлых воспоминаний лицом Люба стала рассказывать свою страшную историю. Катя слушала и не могла поверить своим ушам. Неужели люди могут быть такими чудовищами? Ей вдруг стало нестерпимо жаль эту несчастную женщину, которая в своей жизни не видела ничего хорошего. Откуда же взяться добру в её душе, если весь её жизненный путь – обиды и унижения? Может ли Катя осуждать её, имеет ли на это право? И почему жизнь так несправедлива? Одним (счастливчикам, вроде неё самой) дарит радости и все блага, а на других обрушивает беды и невзгоды. Слёзы потекли по щекам девочки. Услышав всхлипывания, Люба повернула голову и с недоумением уставилась на неё.
– Ты чего ревёшь?
– Жалко… – ответила Катя, продолжая плакать.
– Кого тебе жалко?
– Тебя.
– Меня?! – удивлённо спросила Любаха и вдруг взорвалась. – Дура! Набитая дура! Жалко ей меня! А себя тебе не жалко? Ты уверена, что с тобой ничего не сделают? Мои проблемы позади, а что тебя ждёт – одному Богу известно. Да что с тобой говорить!.. Ну тебя к чёрту!
Она резко вышла из комнаты и заперла дверь на ключ. Катя осталась одна. На душе было тяжело и тоскливо. Конечно, она и раньше знала, что в мире твориться много жестокости и несправедливости. Но всё это было где-то «там», далеко от неё. Впервые девочка так близко столкнулась со страшной реальностью. Люба права: одному Богу известно, что ждёт её в самое ближайшее время. Но Катя почему-то не испытывала страха. Душу заполнило ещё более тяжёлое чувство – пустота.
* * *
– Лёша, вставай. Вадик приехал, – Валентина настойчиво тормошила мужа за плечо. – Ну, вставай же!
Алексей Игоревич тяжело приподнялся и сел на кровати, уткнув лицо в ладони. Часового сна оказалось слишком мало для того, чтобы чувствовать себя бодро. Потом он тряхнул головой и резко встал.
– Всё, Валюша, я проснулся. Идём!
Смирнов – подтянутый, с обеспокоенным лицом – ждал его в гостиной. Увидев Туманова, шагнул ему навстречу, крепко обнял.