Оценить:
 Рейтинг: 0

Собачьи дни

Год написания книги
2017
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 12 >>
На страницу:
6 из 12
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Так вот, Душкин, вооружённый степным юмором, на ходу дал своим туалетам тут же полюбившееся населению города и округи название: «Экстаз». Как только не обыгрывалось это название! А ведь звучит: «Пойду, получу экстаз» вместо затёртого: «Схожу в туалет». В результате, посетители душкинских отхожих мест за умеренное вознаграждение, начиная чуть ли не с вывески, получали экстаз – не экстаз, но облегчение точно.

Когда кто-то в тесном кругу пытался подтрунивать над родом деятельности Акима, предприниматель любил рассказывать следующую историю: «Когда сын Веспасиана Тит упрекнул отца в том, что тот ввёл налог на общественные уборные, император поднёс к его носу деньги, поступившие по этому налогу, и спросил, пахнут ли они? На отрицательный ответ сына Веспасиан произнёс: „И всё-таки они из мочи“».

– Так вот, мои деньги не пахнут… Во всяком случае не так дурно, как ваши», – заканчивал повествование авторским довеском бизнесмен с душком.

Голосок у Акима, названного так в честь деда, высокий и женоподобный, в районе контральто. В свою очередь лицо, хотя правильнее было бы сказать физиономия, было довольно неприглядным. Пять глубоких и длинных морщин на лбу напоминали нотный стан, который был забрызган нотками угрей. Длинный тощий нос почти упирался в худосочные губы, в которых, как в засаде, пряталась ироническая улыбка. Видимо, вследствие природного гормонального сдвига Душкин регулярно, но безуспешно пытался бороться с обильной, огненно-рыжей растительностью в носу и ушных раковинах. Жидковатые волосики на голове были неопределенного цвета и коротко подстрижены, делая оттопыренные уши ещё более оттопыренными. Хитрые, беспокойные глазки успевали всюду, опережая белку, занятую заготовкой припасов на зиму.

Одевался Аким броско, я бы сказал, по-молодёжному, хотя немного пестровато-пошло даже для неё. В этой связи особенно выделялась дорогая и яркая обувь, которую Душкин менял как перчатки. Аким был женат уже лет пятнадцать, но, видимо, в силу занятости нелицеприятно-пахнущим бизнесом детей у него не было. Душкин недурно… Правда, недурно играл на гитаре и душевно пел романсы. Лучше всего ему удавалось исполнение «Белой акации гроздья душистые». Это музыкальное произведение, впервые опубликованное в сборнике ещё в 1902 году, но ставшее чрезвычайно популярным только после выхода на экраны фильма «Дни Турбиных», Душкин исполнял настолько проникновенно, настолько искренне, что минорное настроение окружающих могло исковеркать только изрядное количество алкоголя, выводящее слушателей на другой… скотский уровень восприятия реальности.

Не случайно, если бы учёный-этимолог, зная Душкина, намеревался определить происхождение его фамилии, он до седьмого пота колебался бы между «душевностью» и «душком». Скорее всего, эти потуги не увенчались бы ничем.

Вместе с тем, Аким был какой-то шишкой в местном региональном отделении какой-то политической партии. Он любил выступать перед широкой аудиторией с задушевными речами. В запале Душкин представлял себя то Цицероном, распинающимся в сенате, то Троцким, с убийственной логикой разглагольствующим перед массами.

После туалетно-душевной темы уместно коснуться ещё одной дурнопахнущей. Милиция, в нынешнем варианте полиция, в Каинске занималась привычным для себя делом. То есть, не занималась своими прямыми обязанностями вовсе, разве что для вида. Зато система «крышевания» была удивительно отлаженной и если «крыша» протекала, то «течь» устраняли оперативно. Опера «патронировали» наркопритоны, периодически делая из тех, кого «доили» козлов отпущения. В свою очередь «жертвы ментовского произвола», попадая в тюрьму, в большинстве случаев, оставались «козлами», но уже по «масти».

Уголовники в погонах «крышевали» и просто домашние притоны, бесплатно пользуясь услугами путан. Конечно, это была не «Камасутра», но простенько и со вкусом. Во всяком случае, для оперов, не слишком искушённых в эротических премудростях, к тому же принявших на грудь смертельную дозу немца, хватало и пару традиционных поз для достижения оргазма. Но, как известно, бесплатная радость часто несёт с собой гадость… к радости местного, непересыхающего, венеролога, в карман которого перекочёвывали «грязные» деньги ментов.

– Similia similibus curantur, подобное излечивается подобным. Но это не Ваш случай, – часто повторял пациентам местный «писькин доктор» и ненамного реже: – Венеролог – не врач, а напоминание о жадности или лени.

– Наши пациенты друзьям только рассказывают о том, что у них наболело, а нам ещё и показывают. Так давайте же выпьем за венерологов – единственных врачей, которым пациенты доверяют больше чем друзьям, – любил произносить в профессиональной компании тост венеролог.

По слухам, он частенько проведывал Азата, которого знал ещё с хрюкиновских времён.

Был в городе… как не быть… и один честный лейтенант возраста подполковника, но коллеги считали его почти придурком, а жители Каинска, сталкиваясь с несвойственной городским сотрудникам милиции порядочностью, воспринимали мужчину настороженно, думая, что просто имеют дело с очень продуманным оборотнем в погонах. Местное руководство держало его за шута, показывая приезжему начальству как в своё время в цирке демонстрировали бородатую женщину с острова Тасмания.

Подпоив пожилого лейтенанта, ныне покойный начальник Каинского городского отдела милиции Кубышкин Игорь Вальдемарович частенько подводил разговор под тему повышения эффективности борьбы с преступностью. В свою очередь высокопоставленное руководство с иронией, а, подчас, и с плохо скрываемым смешком, воспринимали рассуждения мента-инопланетянина в состоянии между подшофе и в стельку.

– Милиционер – это верный пёс Закона, который неутомимо преследует Зло, – однажды во время подобной пьянки пафосно заявил начальству захмелевший лейтенант.

– Ага, чтобы получить кусочек сахара, – съязвил, пьяно икнув, один из присутствующих, порадовавшись собственной шутке больше, чем она того стоила.

– Не за сахар работаем, а за совесть, – убеждённо огрызнулся младший по чину.

– Лейтенантские погоны – не велика награда за совесть. И повысить тебя в звании могут разве что голуби, – пьяным языком резвился высокий чин.

– Да, я честный мент и горжусь этим! – распалился лейтенант, стукнув по столу увесистым кулаком с корявыми буквами из армейского прошлого «Л», «Ю», «С» и «Я» на пальцах.

– Честный мент – это атавизм на теле правоохранительных органов, – давясь оливье, цинично сумничал ещё один высокопоставленный собеседник.

В своё время он не поступил на биологический факультет университета и теперь часто, к месту и не к месту, использовал осколки знаний, не вытравленные алкоголем.

В конце попойки белая ворона, истерзанная пьяным чёрным вороньём, нетрезво махая крыльями, возвращалась в своё запущенное гнездо, лишенное элементарного уюта.

Лейтенант был одинок и еле сводил концы с концами, что и не удивительно. Его одиночество скрашивали сериалы про честных ментов, жёсткое порно, английская премьер-лига, дешёвое пиво, чипсы с беконом и, чуть не забыл, злые, голодные тараканы.

Следователи и гаишники, как обычно, брали взятки, проявляя чудеса изобретательности. Руководство получало от тех и от других свой гешефт и в свою очередь «крышевало» точки приёма металлолома. Звёзды покупались, как и ступени карьерной лестницы, а структура возмездного покровительства передавалась из поколения в поколение. В общем, всё, как и везде: система совращала, затем развращала, а после либо уничтожала, либо переводила на новый уровень совращения и развращения. Эдакая виртуальная игра: чем выше уровень, тем мельче совесть.

Чтобы ещё поведать о городе с названием похожим на имя первого библейского персонажа с кровью на руках?.. Пожалуй, немного боли, крови, секса, театра, сумасшествия и грязи не помешает.

Так, в этом городе стоматологи обещали осчастливить всех желающих очаровательной улыбкой за счёт постоянного совершенствования своего мастерства. Каким образом должно было происходить это совершенствование, скромно умалчивалось. Зато более чем красноречивыми были, например, такие красующиеся на фасадах зданий шедевры рекламного жанра: «Зуб за зуб» или «Всегда тридцать два».

Благосостояние представителей этой профессии, уходящей своими корнями в комнаты пыток подземелий средневековой Европы, неуклонно росло, опережая своими темпами рост инфляции в государстве.

Может быть, именно благодаря кипучей деятельности дантистов, жители Каинска были по-восточному улыбчивыми, а, чтобы при этом не казаться идиотами, к тому же освоили нехитрые азы того самого своеобразного юмора, имевшего зачастую лёгкий угольный налёт и отзвуки металлического задора. От этого юмора иногда веяло городской свалкой, но на это, как и на саму свалку, никто не обращал внимания, за исключением живущих на ней бездомных, собак, крыс и пернатой братии.

Количество дураков в данном населённом пункте соответствовало выбоинам на дорогах, на которые с весны до осени дружно ставили «пломбы» «дантисты» в жёлтых жилетах, не уступая в трудолюбии своим собратьям в белой униформе.

В городе до сих пор расположено великое множество всякого рода забегаловок, где можно довольно недурно поесть, попить, поиграть в карты, состроить глазки представителям противоположного пола, также пришедшим удовлетворить свои потребности, а, затем, улыбаясь почти по-голливудски после похода к стоматологу, рассчитаться с официантом. После можно было продолжить начатое в соседней забегаловке или перейти сразу к телу на чугунной скамье парка, или рядом с ней в кустах, или на кровати в собственной квартире, где, героически сражаясь с алкогольным опьянением, приходилось доказывать случайной знакомой своё мужское превосходство над зелёным змием. При этом заканчивалось всё это, как правило, или быстро, или плачевно.

Худшим развитием сюжета обычно была одна недоразвитая полупоза из «Камастры» и отсутствие всякого намёка на успешное завершение полового акта, свидетельствовавшие о полной и безоговорочной капитуляции эрекции перед алкоголем. Если же партнёру всё-таки удавалось собрать остаток сил… в кулак, добиться вертикального стояния «огарка» и «зажечь» его, «фитиль» всё равно очень быстро затухал после «заячьего» полового акта. Это можно сравнить со спектаклем, в котором начало действия практически совпадает с концом.

Под утро неудовлетворённая дама, прихватив с собой что-нибудь на память о «незабываемом» сексе, исчезала в неопределенном направлении, не забыв намазать дешёвой губной помадой на зеркале два-три сочных слова на собственно русском языке.

– Козёл, – примерно так, в ответ на вопрос подруги: «Как всё прошло?», заявит обладательница той самой помады.

«Сама коза», – подумает, сочувственно улыбнувшись, подруга.

– Я был на высоте, – на тот же вопрос друга ответит «козёл» и добавит: – Она была восхитительна!

«Не на высоте ты был, а в заднице», – мысленно поправит друг и по-приятельски хлопнет «козла» по плечу. Хотя, на самом деле, подумает он несколько иначе, но смысл тот же.

А если бы и вслух, и в самой грубой форме, то чего обижаться-то?! Какой же русский не любит быстро! Ему вечно некогда. Любить с ветерком, не сбавляя скорости на виражах, не замечая запретительных знаков и бычьего сигнала светофора – это по-русски. Минимум закуски, максимум водки – это по-русски. С таким раскладом достойному сексу со временем не поможет ни стриптизёрша, ни, на худой конец, факир с призывом: «Ванька, встанька!». А Ваньке-то и так хорошо. Его царевнами прельщали. Не поднялся Ванька. Не стал богатырём. Забыл о своём главном предназначении. Говорит, половой склероз. Вот и получается, что нечто отдалённо напоминающее секс приближённо оказывается свинством.

В альтернативу нечистоплотным плотским развлечениям в Каинске имеется даже свой профессиональный театр «Кураж», почти все актёры которого запойные пьяницы, а актрисы то ли работали, то ли подрабатывали в борделях. Был ли это заработок или приработок зависело от внешности, возраста и темперамента жриц Мельпомены.

Однако театральному режиссёру Полукровкину Дмитрию Андреевичу, которого служители муз за глаза чаще всего называли Димасик, неизменно удавалось «покуражиться» и из этого творческого бедлама вылепливать довольно приличные сценические образы. Поэтому городская элита старалась не пропускать ни одной премьеры в театре, а некоторые даже выступали меценатами.

Полукровкин родился в Санкт-Петербурге в околомельпоменной среде. Его мать, Татьяна Сергеевна, работала художником-гримёром в одном из театров города. Ей было тридцать с заячьим хвостиком, когда она познакомилась с Андреем, отцом Димасика, который после окончания обучения устроился на работу в тот же театр художником-бутафором.

У Татьяны к этому времени закончился долгий, как неспешное пешее путешествие от Москвы до Владивостока, роман с художником-постановщиком театра. Немолодой и, как оказалось, не благородный ловелас вскружил голову тогда ещё почти юной особе, которая верила во взаимную любовь. Эта любовь представлялась Татьяне ремейком одной из немногих пьес со счастливым концом из репертуара театра. Но, увы, конец оказался не таким уж и счастливым.

Ловелас был закоренелым холостяком и годами кормил Татьяну обещаниями брачных уз. Но время шло, а Татьяну с художником-постановщиком театра связывали не узы, а всего лишь любовная ниточка. Засим ловеласу предложили работу в именитом московском театре. Расставание было бурным. Он хотел уйти красиво, Татьяна не желала расставаться вовсе. Следствием их пылкого прощания стали глубокие царапины на лице ловеласа, придавшие некоторую мужественность женоподобному существу. Но после того как буря начала выдыхаться, несчастная Татьяна, уступая просьбам подлеца-ловеласа и приступу профессионализма, обработала его раны и наложила на физиономию пострадавшего негодяя грим.

– Теперь иди и отыщи себе другую гримёршу… – выгнала ловеласа, закончив мастерскую работу, Татьяна и добавила с болью в голосе: – Дуру!

Ловелас не заставил себя упрашивать, но перед тем, как закрыть за собой дверь, попытался промямлить что-то несвязное в своё оправдание.

Вдруг Татьяна увидела перед собой жалкое существо. Настолько жалкое, что ей стало жаль себя и тех лет, которые она с ним провела.

– Пошёл вон, червяк! – яростно выкрикнула девушка, поморщив курносый нос.

– Иду, иду, – опасаясь новых телесных повреждений, ретировался художник-постановщик.

– Не идёшь, а ползёшь, – вдогонку прошептала Татьяна, метнув в спину любовника пару молний из вишнёвых глаз и расплакалась, как её тёзка, уронившая в речку мячик, когда за ловеласом закрылась дверь.

Итак, один «художественный» роман закончился. Настало время другого. Андрей был моложе Татьяны на семь лет, но разницы, во всяком случае, внешней, не замечал никто. Андрей выглядел старше своих лет, а Татьяна, в силу профессиональных навыков, моложе. Их связь привела к свадьбе и рождению пухленького синеглазого малыша.

«Занавес», а не «папа» или «мама», стало первым словом карапуза. Ясли и детский сад ребёнку заменил Его Величество Театр. Первое слово бутуза не только не огорчило или удивило родителей, а скорее порадовало, убедив их в том, что малыш полностью и без остатка готов посвятить себя служению подмосткам.
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 12 >>
На страницу:
6 из 12