Собачьи дни

И бумагу, но это ведь не еда.

Защищая своё, Игорь Вальдемарович, в прямом смысле, положил голову на пьедестал памятника Карлу Марксу в городском скверике. Её то рано утром и обнаружила дворник Бояновна. У бедного каинского Йорика изо рта торчала солидно-соблазнительная сумма денег и записка с текстом из одного слова: «Подавился».

– Бедный Йорик! Я знал его, Горацио. Это был человек бесконечного остроумия, неистощимый на выдумки. Он тысячу раз таскал меня на спине. А теперь это само отвращение и тошнотой подступает к горлу. Здесь должны были двигаться губы, которые я целовал не знаю сколько раз…1 – процитировала дворник Шекспира.

К моменту прибытия милиции к месту обнаружения не самой нужной части тела начальника горотдела денег и записки во рту Кубышкина обнаружено не было, как, впрочем, и всего остального, отягощённого деликатесами и алкоголем. Зато Бояновна, не побрезговав, прибарахлилась, сходила в салон красоты «Нефертити» и почти месяц поглощала морские гребешки, жирную гусиную печень, нарезку из телятины, грибы, суши, сыры: эдам и гауду, фрукты, ягоды, орехи, миндаль и даже «вульгарную» пиццу, которая не слишком сочеталась с благородным шампанским. Бояновна в нём прямо-таки купалась и не одна, а с давними, как родинки на ягодице, подружками: Тонькой и Нинкой.

В отличие от филолога Бояновной подруга детства Тонька всю сознательную жизнь просидела в конторе одного из цехов градостроительного предприятия, а на пенсии осталась работать банщицей. Из обмылков, вес которых шёл на тонны, Тонька наладила

1Шекспир Уильям, Гамлет, принц датский (пер. М. Лозинский). Издательский дом: Азбука. Год издания: 2000.

производство мыла на дому почти в промышленных масштабах. За это соседки, да и подруги называли её Мыльницей. Что касается Нинки, то она работала в Каинской исправительной колонии общего режима и изъяснялась по фене, немного разбавленной русским языком. Многое из её лексикона переняли и подруги, и частенько в узком кругу ботали на уголовном жаргоне.

– И откуда привалил такой фарт (счастье, удача), подруга? – поинтересовалась Нинка, давясь нарезкой из телятины.

– Так масть легла (так вышло, такая судьба), – уклончиво ответила Бояновна, позволив себе rutto da champagne – отрыжку от шампанского.

– Не колоти понты (притворство, показуха, лицемерие), – встряла в разговор Мыльница.

– Западло (претит, лень, неохота) шобле (компания, сообщество, группа подельников) про башли (деньги) кольнуться (признаться в содеянном преступлении) по-свойски? – давила на подругу Нинка.

– Промолчу – поберегу макитру (голова). И всё, ша – закрыли тему. Давайте лучше о погоде и о туманном, но светлом завтра…

О расчленении Кубышкина одни поговаривали, что к его смерти причастен честный лейтенант, натерпевшийся от начальника, о котором теперь только хорошо или, как мы, почти ничего. Другие, что в убийстве Кубышкина виноват вор в законе Румын. Разглагольствовали, что оборотни со звёздами на мундирах и криминал со звёздами на ключицах чего-то там не поделили. Но узкий круг приближённых Штерна знал правду. Знал, но помалкивал.

Численность путан в избранном городе была таковой, что это не могло не породить конкуренцию в их куртизанской среде обитания. Чего они только не делали, чтобы привлечь и удержать клиента! У девиц лёгкого поведения стало модным наносить татуировки на различные участки тела. Так, одна из представительниц самой древней профессии имела по художественному отпечатку ладони на каждой ягодице. И привлекательно, и удобно. Во всяком случае, шалун-клиент если и отшлёпает, то почек не отобьёт. Другая путана на спине сделала татуировку в виде простенького ребуса, но большинство клиентов разгадывало его всю ночь. Третья проститутка, в прошлом преподаватель латыни, заказала две крылатые фразы – по одной на каждой половинке попки: periculum in mora – «опасность в промедлении» и repetitio est mater studiorum – «повторение – мать учения». Грамотные клиенты смеялись, шутили или иронизировали по поводу надписей. Реакция прочих, узнававших содержание латинских изречений от проститутки, ничем не отличалась от поведения грамотеев.

Благодаря фантазии путан, и клиенты, и сутенёры, и куртизанки были не в накладе. Сутенёры вначале просто поощряли эти «изюминки» до тех пор, пока «маркетинговые» исследования не подтвердили растущую популярность проституток с тату на пикантных участках тела по сравнению с нерасписными «жрицами любви». Учитывая это обстоятельство, сводники, или на дореволюционном воровском жаргоне «коты», начали обязывать своих «подопечных» наносить татуировки и наколки, изгаляясь в зависимости от наличия или отсутствия тюремного прошлого, художественного вкуса и, естественно, интеллекта.

Штерн не возражал против увеличения своего дохода… тем более такой мечено-пикантной ценой.

– Не буду я делать эту наколку. Мне ещё замуж выходить! – не в шутку заартачилась смазливая путана по прозвищу Марафет, когда смешливый тонкогубый сутенёр показал ей откровенно пошлый эскиз наколки с надписью: «Секс-мастерица».

Ответ не заставил себя ждать.

– Заглохни, шмара, а то твой жених не дождётся тебя, – последовавшая сочная оплеуха заставила звенеть оба, просвечивающихся на свет, уха проститутки. – Стой, кобыла, в стойле и не брыкайся!

Дальше было не то чтобы хуже, но слишком уж унизительно даже для шлюхи.

Отнесение сутенёрства к категории «западло» заставляло сводников держаться вместе в радости и помогать в горе тем, кто из их среды попадал в места лишения свободы, в том числе, чтобы избежать прогнозированного изнасилования или даже убийства со стороны осуждённых, отбывающих наказание по… по-настоящему уважаемым в криминальном мире статьям.

Так вот, на ближайшую вечеринку сутенёров тонкогубый сводник привёл Марафет и пустил её «по кругу» в промежутке между навязанным проститутке аперитивом и дорожкой кокаина.

– Ну что, будешь меня слушать, тварь?! – злобствовал сутенёр.

Марафет уже не ненавидела «кота», пребывая в состоянии искусственной нирваны.

– Да, босс, – из прекрасного далёко отозвалась проститутка, побывавшая более чем во всех позах «Камасутры» вперемешку с фантазиями маркиза де Сада…

Она даже попыталась покрутиться на шесте, но закончилось всё это вывихом лодыжки и конским ржанием обдолбанных «котов».

Будучи внушительного телосложения, мало походя на своих сородичей, Штерн оказывал благотворительную помощь на развитие в городе бокса. Да, именно того вида спорта, который только в этой стране считали таким, что способствует развитию умственных способностей спортсменов. И это в то время как на другом полушарии один голодный спортсмен-каннибал, с явно выраженными признаками слабоумия, на ринге откусил ушную раковину у соперника. Армиллий даже учредил динамично развивающуюся промоутерскую компанию «Нью Каин» и выступил организатором ежегодного боксёрского турнира «Золотой кулак» с призовым фондом… С солидным призовым фондом.

Звёздами компании стали высоченные братья Дятловы с ломаными-переломанными ещё во времена разгула рэкета «клювами» и неподдельно-туповатым выражением рябых физиономий. На этих коротко-стриженных ряхах улыбка смотрелась как на корове сарафан. Мало того, что братья с детства отличались от сверстников косноязычием, так ещё и после неоднократных переломов гальских носов, Дятловы стали изъясняться с французским прононсом. Но главное рябые братья не хуже курицы рябы несли золотые яйца в лукошко, предназначенное для Штерна. Об этих двоих из ларца – одинаковых с лица, в принципе, сказать особо нечего, если только… Если только то, что старший из Дятловых, Егор «собирал» календари, за всю жизнь не прочитал ни одной книги, любил полных брюнеток и вкладывал деньги в свой бренд нижнего мужского белья «Дятлофф». Младший Ефим в детстве мечтал стать Суперменом, обожал себя, любил комиксы и коллекционировал пивные крышки.

– Для Каинска слишком даже одного дятла, а два – это явный перебор в угоду дьявола, – именно так высказался юродивый Фрол, встретив братьев возле главного храма города.

Егор был вне себя от негодования, но выдавил подобие улыбки, не слишком разбавив тупое выражение лица. Ефим оказался менее сдержанным и замахнулся на сумасшедшего пудовым кулаком, но вынужден был пересилить себя под осуждающими взглядами горожан.

Только недавно я где-то вычитал, дятел в христианстве является символом дьявола и ереси, которые разрушают человеческую натуру и ведут к проклятию…

Армиллий любил посещать свой ресторан, всякий раз заказывая фирменный напиток с ласкающим слух корейца названием – «собачья кровь». В это время местные коты сотнями кружились вокруг ресторана, разрывая воздух победными криками. Их никто не трогал, поскольку хозяин заведения, как мы уже знаем, питал особенную, поистине мистическую привязанность к этим четвероногим.

Среди кошачьей братии особенно выделялся гладкий сиамский кот – любимец Штерна и соплеменницы кошки Нюрки с огромными печальными глазищами. Наглый и злющий толстяк своими повадками напоминал пушкинского учёного кота из Лукоморья. Он тоже любил сходить направо, рассказывая затем своей подруге сказки, и налево, напевая очередной зазнобе любовные арии.

Кот откликался на кличку Князь и то лишь тогда, когда его звал Армиллий и угощал из собственных, по-мужски лапистых и по-женски холеных, рук живой форелью. На других двуногих кот вообще не обращал никакого внимания.

Нюрка жила в квартире у пьяницы, Гулькина Сергея Мефодиевича, имевшего солидный стаж общения с «зелёным змием», недавно познакомившим его с «белочкой». Разумеется, долгое время никто об этом, кроме Нюрки, не знал, так как пьяница никогда не выходил из дома в состоянии полной невменяемости.

«Валерианы, б…, валерианы!» – наверное, непрестанно орал бы этот пьяница, если бы переродился котом.

Верил ли Гулькин в переселение душ неизвестно, но в этой жизни он просто сошёл с ума.

Конечно, опухший от менделеевского изобретения и традиционного самогона в исполнении известной в узком кругу, но во всех частях города, бабы Насти, с «изрытым» оспой лицом и трясущимися в такт африканского барабана ручонками, Гулькин не всегда был пьяницей. Почти отличник, почти спортсмен, почти студент, почти музыкант… Вся жизнь его прошла под этим усечённым девизом. Так он почти и жил, и по-своему почти не тужил.

Однажды один беспокойный и обеспеченный родственник, в очередной раз навестив запойного Гулькина, стал свидетелем настоящего представления. Лицезрея как пьяница бегает по квартире в семейных трусах со шторой на плечах и размахивает хваталками как крыльями, родственник решительно забрал Нюрку с собой, благополучно за дорого определив Сергея Мефодиевича в «Тихую гавань». Там тот оказался в компании изменённого сознания профессора Колышкина и прочих умалишённых.

Но любовная история Нюрки и Князя на этом не закончилась, так как она имела свободный доступ на улицу и частенько пользовалась этим, чтобы уличить любимого в очередной измене. Всё заканчивалось звериной сценой ревности, а затем кошачьей «Камасутрой».

И всё же Князь продолжал вести свободный образ жизни, который не мог не сказаться на его импозантной внешности. Бесчисленное количество шрамов украшало его мужественную наружность, давно уже оценённую по достоинству котами-рогоносцами. Этот «кошачий Распутин» успевал везде и всюду, доставляя удовольствие кошкам, но вызывая зависть и гнев котов. Если бы можно было невооружённым взглядом видеть стрелы кошачьего Амура, то Князь был бы похож на дикобраза.

К гордости Князя, его аМУРррные похождения стали притчей во языцех всего мирового кошачьего сообщества. Вот и выходит, что «цыганское радио» кошачьему не годится даже в подмётки…

Уже довольно давно, когда кот вместе с братьями-крысоедами передушил почти всех грызунов на городской свалке, почти чистокровная дворняга с большими белыми пятнами вокруг глаз по кличке Босс надругалась над незаурядной внешностью сиамского самца, откусив на две трети его гордость – хвост.

Этот кобель уверял собратьев, что имеет родословную мастиффа, уходящую собачьими корнями во времена рюриковичей. Ему никто не верил, но и не спорил, так как это могло дорого обойтись сомневающемуся в знатном происхождении пса.

Стало быть, хотя внешне Князь и пострадал, его авторитет ещё более вырос. И, вправду, он стал жертвой не какого-то облезлого, разобидевшегося собрата, а здоровенного пса благородных, как тот утверждал, кровей.

Не слишком разбираясь, а, скорее, не вдаваясь в тонкости вольной жизни Князя, Штерн не находил себе места. После этого события его ненависть к собакам достигла критической массы и послужила основанием к открытию в городе коммунального предприятия по утилизации животных со странным, но титаническим названием – «Прометей» под патронатом самого Армиллия Борисовича.

Прометей… Подарив людям огонь, этот титан был наказан за ослушание Зевсом, пока Геракл не убил орла, выклёвывающего печень отступника, которая на зависть алкоголиков отрастала снова и снова, и не освободил благодетеля человечества.

Какое отношение мифологический персонаж имел к отлову и утилизации собак ответить уже никто не мог, так как на предприятии за короткий срок сменилось четыре руководителя, первый из которых, и не без основания, посчитал целесообразным исчезнуть из города. Этот делец умудрился израсходовать бюджетные и немалые спонсорские средства, вооружив ловцов всего лишь одним, да и то неисправным, духовым ружьём и десятью упаковками ампул дитилина. Чего греха таить, по весне бывший руководитель обнаружил себя… всплыв в близлежащем водоёме со следами удушения.

Не удивительно, что ни одна бездомная собака так и не была усыплена, несмотря на многочисленные заявки жителей города, которые, иногда, таким образом, сводили счёты с соседями, указывая на домашних животных, как на беспризорных. Со временем коммунальное предприятие «Прометей» жители города стали называть «собачья крыша» к явному неудовольствию хозяина города. Его негодование граничило с дикой, необузданной яростью, заставившей трепетать офисных работников.

Знатоки оккультизма с лицензиями народных целителей и без разрешительных документов шептались, что причиной создания городскими властями по указанию Штерна предприятия «Прометей» явилось то, что собаки представляют опасность для самого Армиллия, хотя какую и почему обсуждать категорически отказывались.