Я тут же упал на кровать справа у окна и закачался под потолком на скрипучих пружинах заоблачного гамака. Наверное, от высокой температуры…
Состояние не было неприятным и почти нравилось мне. Но гиря, давившая на кишечник, сбросила вниз на землю, и я засобирался освоить местный «тубзик». Но тут в палату ворвался бритоголовый с криком: -Где тут у вас туалет? – тут же скрылся за стеклянной, замазанной побелкой, дверью.
Вот это прыть! И опять я за ним… Выждался и опять в постель.
Не прошло и пяти минут, как лысый подскочил и грохнул стеклянной дверью.
– Надо ему кровать у унитаза поставить! – пошутил кто-то. Кто-то засмеялся. Мне не было смешно. Я сам был, почти, в таком же состоянии.
Вечером мне вновь, предложили клизму, чтобы окончательно расстаться с дизентерийными палочками, но я, как и все в палате отказался. Лысый, тоже попытался отказаться, но его накачали принудительно. И опять, после этого, он охал и бегал каждые 10 минут в сортир.
В палате нас было четверо, все солдаты- срочники.
Сегодня прибывшие: я, лысый – Боря —Батыр из стройбата (их «бат» строил казарму в нашем военном городке и удлинял ВПП у соседей), «черпак» из моего полка, почти земляк-калужанин. И был еще старожил – Колян из Батыровского стройбата.
Боря оказался татарином, но по-татарски, кроме мата, ничего не знал. Учил меня.
Два дня мы приходили в себя, и в голову не лезло, чтобы как-то нарушить больничные беспорядки.
За это время сдружился с солдатом из стройбата – Колей.
Он был моего призыва, но уже был такой вальяжный и волосатый, будто во всю «дедовал». Я выглядел скромней, как и положено «молодому».
А вот Боря-мабута был совсем затюканным у себя в подразделении. С нами отогрелся и разговорился. Стал травить анекдоты, рассказывал про дом и невесту в Казани.
На третий день мы, уже совершенно окрепли и поняли, больница – это настоящий Рай!!! Ни отбоев-подъемов, ни нарядов на кухню, ни тупых офицеров, ни дембелей, ни горы парашютов под укладку. Ничего! Днем и вечером телик, перед сном кефир, днем прогулка в больничном садике.
Колян надавал советов, как продлить этот Рай в бесконечную перспективу.
– Жрите, сырые подсолнухи, тут за больницей растут, не мытые. Понос не будет прекращаться. Если бы не это, я бы уже неделю впахивал бы на стройке!
В палату прибежал какой-то блаженный пацаненок, с явными признаками олигофрении.
– Коль, а Коль! Тебя Таня зовет! Иди!
– Зачем?
– Хочет конфету дать.
– Сюда принеси!
– Зачем тебе здесь-то?
– Чтобы губы были сладкие!
Олигофренчик задумался, его вдруг осенило:
– Ты, что с ней целоваться собрался, сладкими губами?
– Да-да. Вали отсюда.
Дебильчик ускакал с перекошенной челюстью.
– Таня эта, -делился Николай: -ей всего 16 лет. Один раз затащил ее в подсолнухи… Теперь она за мной бегает, или брата-дебила подсылает.
– А ты? Неужели больше не хочешь? – удивился я, с откровением голодного волка.
– Нее. Хоца-нет. Я теперь Светку-медсестру обхаживаю.
Мы лежали на койках и мечтали:
– Вот сейчас, позвать бы Светку и сказать: сестра, сестра (Колян жалобно заканючил) змея прополза…
– Ну и что, спросит она? – он сменил голос на визгливый женский.
– В член укусила!.. Нужно яд удалить!..
Мы начали падать с коек, Батыр ринулся за мелованную стеклянную дверь.
Но медсестра Света все поползновения Николая игнорировала.
Уроки татарского мата от Бори, не прошли бесследно. Я трещал на «ём» как сорока, к месту и не к месту. Однажды, во время просмотра ТВ, пожилая казашка осекла меня, сказав с укоризной:
– Молодой человек. Я же все понимаю. Сколько же можно ваш словесный понос слушать?!
Я извинился. Но тут же скаламбурил:
– ЗдОрово! Закончился понос простой, начался словесный!
Как-то утром, НиколЯ выпросил у своей Тани 4 рубля и заслал меня в магазин за вином. Я обул кирзовые тапки. Отворот больничной пижамы загнул так, чтобы закрыть клеймо «ИО». Спросил бойцов: -Похож я на гражданского, выскочившего, на минуту, из дома за сигаретами?
– Нет, скорее на шизА, сдёрнувшего с психушки. ГраждАне в вельветовых пижамах не бродят по улицам!
Выскочил из больницы через подсобку, втиснулся в щель в заборе. Голое поле до магазина. Глинистая стометровка. Несся по ней теряя шлепанцы.
В кассу, в «штучный», хвать бутылочку и ходу. Груз сунул в штаны, под резинку. «Портвейн Белый», по тем временам, вроде ликера «Амаретто» сейчас! Такая, вкусная гадость!
Аккуратно пробрался в палату, успел спрятать «пьюзырь» под матрас, зашла дежурная медсестра:
– Копытов, там к тебе пришли, на улице ждут.
Кого принесло? Вышел на улицу. Меня пришел навестить наш старший укладчик, лучший парашютист части и командир спасательного катера на воздушной подушке «барс», Никонец Михаил.
– Здоров, Миш! -у нас разница в три года, панибратствую.
– Здоров, Ген! Как самочувствуешь?
– Поправляюсь…