Юлий Цезарь

– В таком случае, я тебя не задерживаю, а ответ Цезарю пошлю со своим человеком.

– Это будет очень сложно, – заметил Курион. – Цезарь находится в самом центре восставшей Галлии. Твой посланник, скорее всего, попадет в руки людей Верцингеторига.

– А Гай Курион не может попасть в руки мятежников?

– Могу, но с меньшей степенью вероятности. Цезарь выделил для меня сильную охрану. Но главное – со мной удача Гая Куриона.

– Хорошо, – Сервилия вновь была вынуждена пойти на уступку, – жди меня здесь, если угодно, но не прикасайся к свиткам – некоторые из них очень ценные.

– Сервилия, и ты не угостишь меня обедом перед дорогой, полной опасностей? – еще больше осмелел народный трибун. – Так ты принимаешь посланника Юлия Цезаря!

– Я распоряжусь, чтобы тебя накормили, – после некоторых колебаний смягчилась Сервилия.

– Говорят, твой повар великолепно готовит морских ежей, – наглости Куриона не было предела.

– Отправляйся в триклиний[6 - Триклиний – столовая комната в доме римлянина.], – Сервилия пропустила мимо ушей последнее желание трибуна, и тут же сурово добавила. – И не смей приближаться к моей дочери, Гай Курион. Иначе рабы тебя так отделают, что надолго пропадет интерес к молоденьким девочкам, а возможно и навсегда.

– Ты очень добра ко мне, Сервилия. А за Юнию можешь не волноваться – она не в моем вкусе, – успокоил хозяйку виллы бесстрашный трибун.

7. Мать и дочь

Некоторое время Курион в одиночестве наслаждался творениями поваров Сервилии. Именно творениями, ибо кухня Сервилии считалась одной из лучших в Риме.

Народный трибун действительно был голоден, но он не набросился на пищу с жадностью голодного волка. Гай Курион, как человек жизнерадостный, умел получать удовольствие от всего, а истинное наслаждение не терпело спешки.

Вкусная пища являлась одной из многочисленных слабостей Куриона, и его аппетит не могли испортить такие мелочи, как досадный инцидент с Юнией и недовольство Сервилии.

На жареную утку не самых больших размеров Курион потратил столько времени, сколько у другого человека ушло бы на целого поросенка. Он услаждал все органы чувств процессом поглощения несчастной птицы. Народный трибун долго любовался едва ли не каждым кусочком с золотистой кожицей, вдыхал его аромат и, закрывая глаза от удовольствия, отправлял в рот. Периодически сложный процесс уничтожения птицы прерывался глотком фалернского вина.

Когда Курион разобрался с уткой и принялся за устрицы, в триклиний вошла хозяйка виллы.

– Ах, Сервилия! – воскликнул гость, слегка приподнявшись. – Мне бы твоего повара, и ничего другого в этой жизни не желал бы.

– Кто-то говорил, что ему нужно спешить к Цезарю, – заметила Сервилия.

– Похоже, это мог быть я, – предположил Курион. – Но с пустым животом далеко не уедешь. А наспех съеденная пища может явиться причиной частых остановок в пути. Греческие врачи советуют тщательно пережевывать вкушаемое.

– Не злоупотребляй моим гостеприимством, Гай Курион. Доедай и уходи, – слова хозяйки прозвучали довольно недружелюбно, но тон голоса стал несколько мягче, чем в библиотеке. Это отметил и Курион.

– Сервилия, ты хочешь сказать, что ответ Цезарю уже готов?

– Да, Гай, тебя ничто не держит в моем доме.

– Твои прелестные черты, о божественнейшая из женщин…

– Лучше скажи: кувшин вина, да устрицы, – прервала разглагольствования повесы неплохо сохранившаяся дважды вдова.

– Сервилия, признайся, что ты пошутила. Я только начал обедать, а ты уже прочла письмо Цезаря и написала ответ.

– Отчего же, – Сервилия протянула свиток, перевязанный розовой ленточкой. – Цезарь всегда немногословен, и я следую его примеру.

– Но ты позволишь мне дойти до десерта? – не на шутку разволновался гурман.

– Позволю, – смилостивилась Сервилия, – и даже составлю тебе кампанию.

Раб тотчас же поставил приборы и блюда для хозяйки.

– С твоего позволения, я приму удобное положение для тела, – произнес Курион и, не дожидаясь разрешения, полулежа устроился за обеденным столом.

Сервилия продолжала сидеть, ибо для женщины, согласно римскому этикету, иная поза считалась неприличной.

– Курион, ты ешь, словно последний раз в жизни, – заметила хозяйка виллы.

– Умоляю, Сервилия, будь осторожна со словами. Мне предстоит опасное путешествие в Галлию, а хотелось бы еще лет сорок наслаждаться кухней, подобной твоей.

– Для этого, Гай, нужно умерить свою похоть и укоротить язык, – посоветовала женщина. – Не только галлов тебе нужно бояться, много и в Риме желающих посмотреть какого цвета кровь у Гая Куриона.

– Недовольные сенаторы меня мало волнуют. Я одолжил денег у тех, кто более всего мог желать моей смерти, – рассмеялся Курион. – Не настолько же глупы мои кредиторы, чтобы бить по собственному карману.

– А твоя жена Фульвия? Говорят, женщина очень скверного характера. Ей могут надоесть твои многочисленные измены, – высказала предположение Сервилия, более для того, чтобы вывести собеседника из равновесия. – Ты не боишься, Курион, проснуться в один прекрасный момент с укороченным мужским достоинством?

– Змея змею не ужалит, – невозмутимо ответил народный трибун и отправил в рот очередную устрицу.

Лицо его выражало некоторое недовольство, но не по поводу непочтительных высказываний о жене. Недоволен был Курион, что его вынуждали отрываться от еды, чтобы поддерживать разговор.

Сервилия не решилась больше беспокоить народного трибуна до тех пор, пока тот не разделается с устрицами. Единственное, она положила себе несколько моллюсков, чтобы ускорить окончание трапезы.

Наконец и это блюдо оказалось опустошенным. Курион подозвал раба – кудрявого, белокурого мальчика – и вытер руки о его волосы.

Воспользовавшись моментом, Сервилия обратилась с вопросами, которые давно вертелись на языке.

– Курион, ты назвался другом Цезаря. Скажи, каково его положение? Что происходит в Галлии? Небольшой бунт или опасная война?

– Все – хуже некуда. Галльские завоевания Цезаря висят на волоске. А в Риме большинство сенаторов мечтает избавиться от строптивого проконсула навсегда. И не только мечтает. Другой, на его месте, давно бы беседовал с праотцами.

– Что же ты служишь Цезарю, если все так плохо? – подозрительно посмотрела на Куриона Сервилия.

– Во-первых, Гай Курион никому не служит. Он свободный человек, и может лишь оказывать услуги из дружеских побуждений. Во-вторых, я прошу некоторое время хранить в тайне мои отношения с Цезарем. Это необходимо больше Цезарю, чем мне.

– Почему же ты оказываешь услуги Цезарю? – сформулировала по-иному свой вопрос Сервилия.

– Потому, что верю в Цезаря. Это не человек, а какое-то сверхъестественное существо. Он победит всех врагов, он не может не победить. Никто не в силах стоять на пути Цезаря.

Пожалуй, впервые за время беседы слова Куриона прозвучали искренне.

– Наверное, и денежные дела надеешься поправить за счет Цезаря? – предположила Сервилия. – Не верю я в бескорыстие Куриона.

Народный трибун пропустил мимо ушей последнее высказывание собеседницы, и в свою очередь спросил: