Из двух тысячелетий. Проза и стихи, принесенные ветром Заволжья

– Не драться же с тобой киллеру, – снова смеется.

Действительно, как клопа раздавит. И, вдруг, меня осенило: он же все забывает, когда играет на гармошке. Говорю ему:

– Сыграй-ка, Пятница, что-нибудь душевное, уважь напоследок, на острове останусь я, афера с ним моя, мне и отвечать.

– С превеликим удовольствием, шеф, – обрадовался Пятница и заиграл. Все больше заволакивались его глаза, все больше туманилось сознание. Я быстро сел в лодку, отплыл, приготовился к погружению. Вдруг, вижу около Пятницы Гавриила и слышу громкое:

– Ты не только вор, но обманщик и лгун, готовый ради спасения своей гнилой душонки подставить любого. Твой Боливар давно разгерметизировался, так что давай, погружайся.

И я завыл волком:

– Ворюга я подлый, родную мать за копейку продам, нищего ограблю, с бедного последнюю рубашку сниму. Одним словом, олигарх.… Простите, если можете, и спасите. Останусь на острове с попугаем, пусть называет меня дураком…

И проснулся я, весь в поту, вокруг стояли испуганные домочадцы, над которыми возвышался строгий лик Гавриила.

Картина пятая

Морской звездой устанавливаются машины, из них выходят пятеро, подумаешь клоны – бритоголовые, накачанные, с угрюмыми взглядами.

– Совсем одурел Елисеич, где я ему найду в Туве шаманку с голубыми глазами, – пьет из бутылки водку парень, готовый, кажется, расплакаться.

– А ты, Пузырь, сам переоденься в ритуальный костюм, шеф никогда культовых служений не видел, молений духам не слышал, не различит, – заржал рядом стоящий.

– Прав, Дивиденд, бубен ты привез, а пену изо рта пускать умеешь, не раз надувал охранников, – поддержал третий парень.

– Не остри, Пупок, действительно не все в порядке стало с головой у шефа, после того как он воткнулся в снег на Красной горке. Вот ты гоняешься за призраками и привидениями в развалившемся замке. Догнал? То-то. И меня недавно шеф наказал. Ты, говорит, Безбородый, засиделся без настоящего дела, поэтому в лунные ночи подежурь на погосте. Там по слухам раздаются непонятные звуки. Возможно, мертвецы создали ансамбль. Если так, попроси их выступить на моем юбилее. Утрем нос всем.

– Дуреют, когда карманы набиты бабками, – съязвил самый угрюмый клон.

– Еще один озадаченный. Ты, Палач, наверное, как горькая редька надоел православным, шастая по монастырям и скитам в поисках берестяной грамоты, которой нет. Попроси Художника нашего, он тебе любую грамоту сварганит, не графом Елисеича, как он хочет, а князем сделает. Ни одного нарисованного Художником доллара фальшивым не признали.

– С грамотой легче, вот как я найду ему голубую шаманку? – вздохнул Пузырь.

– Эх, горемыка, голубую, конечно, не найдешь, как ни старайся, но бомжиху с голубыми глазами из актерской среды найдешь. Она наговорит ему все, что надо, и с пользой для нас.

– А не раскусит ее Елисеич, Дивиденд?

– С его головой? Нет. А раздеть может, так что подбирай актрису помоложе.

– Разводишь всех, Дивиденд, а мне, верняк, труба. Где привидения? В воображении только, – посетовал Пупок.

– Составь логическую цепочку. Шеф врет? Врет. И ты наври ему, скажи, что уже встретился с привидением, представь видео, это мы устроим.

– А дальше?

– И дальше вешай лапшу, де, хочет оно поговорить с ним лично в полночь, но пусть придет один и накинет на плечи простыню. От одной этой мысли он наложит в штаны, боится частенько из броневика вылезти.

– При таком раскладе Елисеич действительно о привидениях забудет, мне труднее, не знаю, что делать с кладбищенским оркестром, – пожаловался Безбородый.

– Как вижу, ты не только без бороды. Можешь сказать, что это просто слухи, и при сильном ветре издают звуки венки на могилах. Можешь запустить страшилку: есть оркестр на кладбище, но не мобильный, мертвецы не могут прийти на юбилей к Елисеичу, учитывая их физическое состояние. Или так: все придут к нему, а их сотни тысяч.

– Как просто, а я два месяца прячусь в склепе, который шеф построил себе, на всякий случай, если не похоронят на Мемориале, где он купил себе место. В последнее время мне стало казаться, что мертвецы действительно поют.

– Да, и в смерти повезет Елисеичу, весело ему будет лежать, – вздохнул Пупок.

– Хоть и скажем ему об этом, премию все равно не даст, – сказал Безбородый.

– Что поделать, если наступило время перевора, – добавил Палач.

– Тонко подмечено, не стал бы перевор новой эрой, – подвел разговор Дивиденд.

На полярной станции

Сцена №1

Самолет летит над ледовитым океаном. Первый пилот второму:

– Мы все взяли для полярников? Штурман в последнее время часто забывает свое имя.

– Да, и я не помню.

– Мария, однако. Ей бы мужичка, но раньше надо сходить к косметологу. Иногда подойдет незаметно сзади, обернешься, кровь стынет, сразу вспоминаешь избушку на курьих ножках.

– Не переборщай, носы у них совершенно разные, у нашего штурмана, как у многих, сапогом.

– На этот раз, кажется, ничего не забыли, а продукты самые калорийные.

– Баб-то не забыли? Особенно просили: старые износились.

– В заявке их не было.

– Да, и не должно быть, это личная просьба полярников. Чем им еще заниматься на дрейфующих льдинах, когда едят, как на убой.

– Подозреваю, командир, что это дело рук Марии. Ревнует, вероятно.

– Заревнуешь. Последние модели живее всех живых. Сам убедился, когда жена была в длительной командировке. Успел спрятать гирлу под кровать.

– Кого, жену?

– Другую, куклу.

– А если найдет?

– Жена не заглядывает под кровать, полы я всегда мою.

– Не побьют нас полярники, командир? Один, говорят, так озверел, что с медведицей подружился.

– Не побьют. Есть идея. Подсыплем в кофе штурмана снотворного, порций пять. Уснет, скажем, искусственная гирл, новейшей модели, обеспечит всех.