Выступает Кристина. Ее лучше представлять – дочь примадонны. Однажды ей и фанера не помогла, треснула не вовремя. Подождала Кристина, пока вновь заведут патефон, и продолжила петь, как ни в чем не бывало.
Чтобы не мучилась, ее быстро сменяет Максим Галкин, отчим-ровесник. Он больше по корпоративным вечеринкам, но сюда, на концерт, пришел. Правдолюбец: как точно Жириновского пародирует. Его прадед в скворечнице жил, а он замок отстроил для своей старушки.
Перед вами еще один отчим Кристины – Филипп Киркоров. Разряженный дьявол, обидчивый очень, хотя поет неплохо, особенно, когда рядом голые девочки скачут. Можно подумать, возбуждают они его.
Дождались, наконец, друзья: раздаются звуки шарманки и на сцену выходит Коля Басков. Он бы по примеру своих соперников тоже к примадонне посватался, но там Галкин, который уже сейчас берет не хуже его высокие ноты. Пусть у Галкина жена старше вдвое, зато у Коли вдвое выше.
Кто там растерянно выглядывает из кулис? Борис Моисеев. Давно потерял ориентиры. Уезжает из Петербурга, приезжает в Ленинград.
Надо ему напомнить, какой сегодня день, и пусть заменит красные рейтузы голубыми – не 7 ноября.
Правду-матку режу в глаза. Терять мне нечего. В театры не приглашают, в сериалах места не находят – хоть бы дверь открывать.
Все заслуженные и народные сейчас пойдут гуськом. Одни и те же лица. Их все знают, и представлять их не буду: корову коровой называть не надо.
Посмотрим, будут ли свежие, не из фабрики звезд. Ага, вот! Очередь двенадцатой настала. Приветствуйте Венеру Московскую, в девичестве Розу Кожемяко из Пензы. На подиуме впервые, кричит в три петуха. Еще не знает, что можно и соловьем – под фанеру.
Я сказал правду и только одну правду. Как на суде, народном.
В парке
– Видишь, Беззубый, Диана по аллее плывет в платье – купальнике. Приколемся?
– Давай, Кедр, бросай чалку.
– Куда стучишь лопастями, Диана? Богов тут нет, одни ангелы?
– А ангелы водку пьют?
– Только «Балтику», в неограниченном количестве, – вытащил из кармана брюк банку пива Кедр. Высосав ее, девушка сказала:
– Жаль, Кедр, что шишки твои не созрели, был бы мировой закусь, – и поплыла дальше по аллее.
– Круто, – рассмеялся Беззубый. – Кедр, давай разведем кого-нибудь сами? Для уравновешивания состояния.
– Вон, Патрикеевна ступает. Одна такая на весь город, дерзай.
– Все бутылки собрала в парке, Патрикеевна? – обратился к ней Беззубый. – Хочу предложить тебе банку пива. Жара такая, что и галоши вспотели: ноги хлюпают.
– Я подумала – на меня запал, хотя тоже без молотилки. А Кедр почему грустный?
– Диана сказала, что шишки у него незрелые, не идут на закусь.
– Пусть ширинку застегнет, дозреют, а пивко у тебя действительно прохладное, сбавляет быстро годы.
– Хлюпай дальше, Патрикеевна, зубы все равно у нас не вырастут, – и он повернулся к товарищу. – Смотри, Кедр, на аллее Кентавр, подходящий для облома субъект. Теперь твой заход.
– Нет базара, – двинулся тот к высоченному парню, похожему лицом на коня. – Почему без Пилорамы, Кентавр?
– А я кто? – из-за спины парня выскочила миловидная девушка, но лучше бы не говорила. Зубы у нее были с разводом, как у пилы. – Рассудите наш спор, ребята. Я хочу, чтобы Кентавр уменьшил свои ноги, а он говорит, зачем. Как зачем, если я ему до пояса не достаю?
– Ты не все знаешь, – Кедр подмигнул Беззубому. – Когда уменьшают длину ног, соответственно, отрезают и другие органы. Понимаешь, о чем я? Мы со вчерашнего дня бранных слов не употребляем. Так что решай сама. А Кентавру надо согласиться с твоим решением: не убудет.
– Для пропорции?
– Вполне возможно.
– Пусть все останется как есть. Резать они будут.
– Вот это мы развели Пилораму, – сказал Кедр, когда молодые ушли. – Еще бы, вон, того козла достать, дворового критика. У него хорошая только внучка, пока маленькая и не говорит.
– Афанасий Никитович, помоги нам разобраться в произношении слов. Почему у тебя фамилия с ударением на первом слоге – Кобелев, а не на втором или третьем?
– Звучит неэтично, все равно, что Собакин или Псов.
– А фамилия твоей жены Сучковой произносится с ударением на предпоследнем слоге, а если на первом?
– Я бы тоже так хотел, чтоб соответствовала, – он понял, что ляпнул лишнего, и, покраснев до ушей, ушел.
– Кедр радовался:
– Настроение поднялось и пива много осталось, открывай дружище, только не зубами, ха-ха-ха!
– Нельзя обижаться на дерево, – уколол его Беззубый.
– Все пьете? Пейте, пейте, скоро в армию загремите. Хотя служить сейчас легче: реформы, – к ним подошел знакомый еврей Шнобель. – В каждом взводе будет не только священник, но и общая подруга.
– Одна на всех? – удивился Беззубый.
– А кого призывают в армию? Дистрофиков. Посмотри на себя: кашу не прожуешь. В целях экономии прыгают теперь с парашютом по двое и с дирижабля.
– Тогда лучше с пика Джугашвили. Там круто, – сказал Кедр.
– С пика Сталина, хочешь сказать?
– Переименовали его давно.
– А пик Ленина?
– Боятся пока.
– Послушай, Кедр, я не понял, кто сейчас лажанулся: мы или Шнобель? Общие бабы в армии – это же туфта, как и твой пик Джугашвили.
– А если действительно в армии по двое прыгают с парашютом и больше шансов разбиться?
– Сейчас узнаем от Десантника. Как всегда, идет со своей Метелкой. Почему ее так назвали? Могли бы просто Метлой.
– Не зубоскаль. Слушок идет, что никакой он не десантник, и службу нес альтернативную в морге. Посмотри на его ноги?