Засекреченная война

4 октября русские бросили в контратаку тяжёлые танки. Мы наблюдали этот бой как очевидцы, практически со смотровой площадки. На протяжении вечера 3 октября меня с моими экипажами направили на третий этаж административного здания железной дороги.

Наши 4 танка расположились друг возле друга рядом со стеной здания и были хорошо замаскированы. Ранним утром нас разбудил мощный взрыв. Двери распахнулись настежь, оконные стёкла задребезжали. Мы в испуге бросились к окнам. Рядом с нашими танками стоял тяжёлый советский танк, который обстреливал город. Мы не могли понять, чем он ведёт огонь;

мы лишь стояли и смотрели. Но после нескольких выстрелов он развернулся и, не обращая внимания на наши танки, покинул «наш» город, скрежеща гусеницами.

Вот таков был наш рейд на Орёл. За неполные четыре дня боёв мы прошли 240 километров. За это время мы захватили 30 стратегически важных мостов и нанесли противнику существенный урон, если говорить о ценной военной технике. Самое важное: мы захватили автодорожный и железнодорожный транспортный узел Орёл».

Г. Шёффель, ефрейтор 2-го батальона 35-го танкового полка:

«Было 3 октября. Мы наступали на Орёл. Я был заряжающим в командирском танке Pz II 01 2-го батальона – в экипаже майора фон Юнгенфельда. Наводчиком пушки был лейтенант Ойлер. Мы сделали короткую остановку в перелеске. Перед нами лежало 500 метров открытого поля, за

которым шли деревья, а далее виднелись первые дома города Орла. На открытом поле перед собой мы увидели несколько странных куч грязи.

По радио поступил приказ выступать. Мы выстроились в боевой порядок углом назад и пошли в атаку. Неожиданно ожили кучи грязи перед нами. Со всех сторон загрохотало. В заблаговременно оборудованных стрелковых ячейках за вывернутой наверх землёй сидели русские. Мы открыли огонь из пулемётов и медленно подошли к окраине города. Я включил вентилятор, чтобы вытянуть пороховой дым. В противном случае в тесной башне можно просто задохнуться. Русский солдат бросил в нашу машину бутылку с зажигательной смесью; на броне вспыхнул огонь.

– Все из танка! – приказал фон Юнгенфельд. Несмотря на солидную комплекцию, ему удалось быстро выскочить из люка башни. Я также распахнул люк и выпрыгнул. За мной сидел начальник связи, лейтенант Бюркнер. Лейтенант Ойлер и механик-водитель унтер-офицер Бредель эвакуировались с другого борта. Для танкиста это странное чувство – спрыгивать на землю в разгар атаки. Мы поползли за нашу горящую машину. Русские открыли огонь из своих стрелковых ячеек со всех сторон. Мы отстреливались из пистолетов, как только могли. Несколько оказавшихся поблизости наших пехотинцев оказали нам товарищескую огневую поддержку. Несмотря на это, лейтенант Бюркнер, лейтенант Ойлер и унтер-офицер Бредель были ранены, поскольку русские сосредоточили огонь на нас. Когда я выпустил последний патрон из личного оружия, за нашими спинами раздался оглушительный грохот. Обер-фельдфебель Габриель, заметивший наше трудное положение, привёл с собой 5 танков и открыл огонь из всех

имеющихся видов оружия.

В этот момент мы получили короткую передышку, и я смог немного осмотреться. Майор фон Юнгенфельд сидел рядом с гусеницей нашего танка. На нём по-прежнему был микрофон, разорванный кабель висел на уровне живота. Он нажимал тангенту микрофона и сердито повторял снова и снова:

– Лекшарт, вперёд… Лекшарт, вперёд…

Я слегка обезумел после всего произошедшего и поэтому грубо схватил командира за плечо, поднёс ему к носу оборванный кабель и заорал на лучшем мюнхбергском (северо-восток Баварии. – Ред.) диалекте, на который только был способен:

– Не видишь, что кабель перебит?

Несколько секунд он смотрел на меня непонимающим взором, затем сорвал микрофон и, выругавшись, бросил его на землю.

Прошло всего несколько минут, прежде чем появился Лекшарт. Но не потому, что каким-то образом услышал сообщение, которое не транслировалось, а просто потому, что у танкистов нюх на неприятности. Наш Пампас перебрался в другой танк и продолжил вести свой батальон в направлении Орла. Подъехал медицинский бронетранспортёр и забрал раненых. В этот момент я посмотрел на наш горящий Pz II 01. Что ж, и тебе не повезло. Собственно, всё было не так плохо, как казалось. Вентилятор высосал из машины гарь. И мне удалось погасить танк. В тот же вечер наш Pz II 01 снова сражался у вокзала Орла…» (Там же, стр. 91-93.)

Продолжаем исследовать историю Орловщины, особенно её трагические страницы, связанные с минувшей войной. Когда с высоких трибун говорят о необходимости поставить заслон фальсификации истории, то от этой пафосности сквозит желанием прикрыть весь негатив, что

исходил от самой советской власти, от её карательных органов. Причём приближенные к власти стремятся не только обелить себя за беспомощность и откровенное предательство при защите городов и их жителей, но и очернить истинных патриотов. До сих пор многие провластные СМИ,

не утруждая себя исследованиями, безропотно принимают чужие версии, веря на слово имеющим «свою правду» чиновникам.

Однако, отдавая дань уважения настоящим героям, мы не можем идти на поводу у отечественных фальсификаторов. И это касается не только своих, но и чужих. Давайте будем последовательны и беспристрастны даже тогда, когда говорим о наших врагах. Нельзя всех мазать только чёрной краской.

Среди противников тоже были совестливые и чуждые человеконенавистнических планов фюрера люди. Мы будем и дальше пытаться честно анализировать их поступки: здесь виновен, а здесь – нет. И наши читатели ещё узнают немало интересных фактов о том времени.

А пока мы склоняем голову в память о миллионах и миллионах граждан, погибших как от рук гитлеровцев, так и от своих же соотечественников, слепо служивших Системе. Которая была ничем не лучше Третьего рейха…

2. За год до войны

Мне представляется интересным ознакомить читателей с воспоминаниями не только тех, кто встретил войну в оккупированном городе. О том, как жил Орёл последние мирные месяцы, какими были будущие защитники Отечества, по моей просьбе рассказывает Зелик Аронович Бонкс, выпускник 7-й школы города Орла, инвалид Великой Отечественной войны, заслуженный работник культуры РСФСР.

– Я окончил Орловскую среднюю школу № 7 в 1940 году. Нет дня, чтобы я не вспомнил с благодарностью свою школу, замечательных учителей, одноклассников – павших на войне и выживших, проживших счастливую жизнь и менее удачливых…

Я решил поделиться воспоминаниями о своих школьных годах.

Наша школа занимала старое, ещё дореволюционное трёхэтажное здание рядом с мостом через Оку. Можно было через мостик войти сразу на второй этаж школы. К школе примыкала Покровская церковь, самая большая в Орле. Здание школы не сохранилось, было взорвано немцами при отступлении в 1943 году. Сейчас на месте школы сквер, здание универмага и жилой дом «Орёлстроя».

По теперешним меркам школа была небольшая, всего 20 классов, в каждом классе около 25 человек. Смело можно сказать, что во многом наша школа продолжала традиции дореволюционных орловских гимназий, Института благородных девиц и Кадетского корпуса. Большинство наших учителей окончили эти учебные заведения, многие учились в знаменитой

Ломоносовской гимназии. Учитель – практически любой, молодой и старый, строгий и снисходительный – действительно был примером для нас во всём – в отношении к своему предмету и к жизни вообще, в одежде, в поведении. Наши учителя, в большинстве своём вышедшие из городских мещан, духовенства и разночинцев, были настоящими интеллигентами,

бессребрениками, любили детей, прекрасно знали русскую культуру, историю, литературу. Если бы нам сказали, что пройдут годы и некоторые учителя будут брать «подарки» и писать с ошибками, мы бы долго смеялись, это показалось бы нам абсурдом! И ещё – до войны добрую половину наших учителей составляли мужчины; это была почётная, благородная, хотя и скромно оплачиваемая работа. Некоторые учителя занимались репетиторством, но многие помогали ученикам и бесплатно.

Сначала школа была семилеткой (директор – Николай Васильевич Костин), а затем она приобрела статус десятилетки, и директором стал Дмитрий Сергеевич Легостаев (преподаватель географии, добродушный и заботливый человек; любил спорт и сам бегал с нами на лыжах, катался на лодках).

Наша школа, как и многие другие, славилась своими учителями.

Многие лучшие наши наставники – Мария Ивановна Грачёва, её племянница Людмила Степановна Грачёва, Сергей Иванович Горовой, Аким Никифорович Волков, Никифор Абрамович Косарев – все они когда-то окончили Ломоносовскую школу. Знаменитые словесники нашей школы – МитрофанИльич Фивейский и Василий Иванович Парнасский сначала учились в Ломоносовской школе, затем окончили духовные семинарии и рабфак. Одним их первых заслуженным учителем России стал географ Вячеслав СергеевичТрисвятский. Он очень любил Орловщину, прекрасно знал её природу. Его уроки проходили под девизом: «Люби и знай свой край». Мы ходили на экскурсии и в походы по лесам, к истокам Орлика, собирали гербарии, местные минералы, образцы почв. Некоторое время у нас работали учителя из династии Никольских – Сергей Михайлович, Софья Михайловна и Дарья Михайловна. Опыт, накопленный в нашей школе, Сергей Михайлович внедрял в практику работы орловских учебных заведений, когда стал директором института усовершенствования учителей в Орле.

Хочется вспомнить и отметить всех учителей, но начну я со словесников. Прежде всего, в нашей школе преподавались не два предмета – русский язык и литература, а ещё один – изящная словесность, в котором органически сочетались родной русский язык и литература. Русский язык был основой учёбы в школе. Каждый ученик обязан был наизусть знать стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Я, например, читал наизусть «Стихи о советском паспорте» Маяковского. По чтению наизусть ставили оценку.

Проводились олимпиады на тему: «Пиши и говори грамотно». Митрофан Ильич Фивейский был главным организатором этих олимпиад, на которых мы обязаны были продемонстрировать свои знания грамматики, фонетики, морфологии, наш словарный запас и т.д. Василий Иванович Парнасский, Евдокия Яковлевна Успенская, Глафира Алексеевна Лапотникова, Евдокия Антоновна Иванова, Любовь Матвеевна Миранцева учили нас не только грамоте, но и культуре родной речи. Когда вёл уроки Василий Иванович Парнасский, приходили на ум строки: «Речь сладкая, как мёд, из уст его текла». Основы языка закладывались ещё в начальной школе такими прекрасными учителями, как Евдокия Антоновна Иванова и Любовь Матвеевна Померанцева.

Учили нас не только языку – учили мыслить. «Думать надо, когда говоришь!», – требовал Сергей Иванович Горовой. Когда он вёл занятия, все хотели, чтобы этот урок никогда не кончался, звонок вызывал досаду. Сергей Иванович знал наизусть всего Пушкина, «Евгения Онегина» мог читать часами. Хорошо помню, с каким артистизмом Сергей Иванович декламировал стихотворение Лермонтова «Родина». Всегда носил один и тот же светло-серый костюм. Жизнь его сложилась трагически. Горько об этом писать, но в годы оккупации он и его жена Зинаида Дубровская, директор областной библиотеки, «сотрудничали с немцами», а их приёмный сын Октан был редактором оккупационной газеты «Речь» и сбежал вместе с фашистами.

После войны их с женой на работу не брали, они бедствовали. Сергей Иванович вскоре умер и никто его не хоронил.

Митрофан Ильич Фивейский происходил из семьи священника, был тонким знатоком русского языка, учил культуре речи и культуре вообще. Он утверждал: «Чтобы быть учителем, прежде всего нужно знать русский язык». Он, как я уже говорил, называл свой предмет «изящная словесность», а не русский язык и литература.

В пятых классах русский язык вела Мария Васильевна Костина, жена нашего директора. Это было уже новое поколение учителей – выходцев из рабочей среды. Она окончила педагогические курсы, училась заочно. Конечно, знаний у неё было меньше, чем у «стариков», и старшие, хорошо

образованные коллеги, много ей помогали, ходили к ней на уроки. В послевоенные годы я много раз встречался с Костиными. Их сын Коля стал директором завода приборов. Много раз он говорил: «Мои мама и папа учили Зелика Ароновича!»

Был у нас в школе замечательный учитель физики Николай Иванович Пахомов – статный брюнет с красивым баритоном. Он создал большой, хорошо оборудованный кабинет физики. Каждый ученик обязательно должен был принести в кабинет «вещицу» – болт, какую-нибудь деталь… На примере работы этих «вещиц» он объяснял нам законы физики. Он всегда говорил: «Физика – она кругом! Вот вы едете в трамвае – и это тоже физика!» Некоторые его ученики из нашей школы тоже стали учителями физики, например, замечательный преподаватель Борис Иванович Внуков (любимый педагог моей дочери).

В 1937 году в один день арестовали Николая Ивановича Пахомова и учителя математики Артемия Даниловича Судзиловского. Александра Николаевна, жена Николая Ивановича Пахомова, бедствовала в оккупации, а сын их Колька сотрудничал с немцами и вместе с ними сбежал. Только в 1955 году Николая Ивановича реабилитировали. Выдали справку, что он

восстановлен во всех правах. Когда он вернулся, то получил место учителя в Красненской средней школе недалеко от Ельца. Потом сын Колька нашёлся в Америке, прислал посылку… Николай Иванович разволновался, его сердце не выдержало, и он умер.

Вместо Николая Ивановича Пахомова в нашу школу пришёл новый учитель физики – Михаил Николаевич Башкатов. По-прежнему работал кабинет физики, мы приносили новые «наглядные пособия». Михаил Николаевич был страстным астрономом, мог часами рассказывать об устройстве мироздания, звёздах, знал и любил художественную литературу, связанную с этой тематикой. Рассказывал он нам и об астрологии. Семьи у него не было, всё своё время он посвящал нам, своим ученикам. Когда по молодости он собрался жениться, его мать сказала, что такой женщины, как она, ему не найти, а другой не нужно. Из-за матери он остался в оккупации, а после того как немцы были изгнаны, работал в институте усовершенствования учителей.

Вместо репрессированного Артемия Даниловича Судзиловского пришёл новый учитель – Анатолий Алексеевич Марышев. Он считал, что математика – это главное и в жизни, и в учёбе, требовал знания формул наизусть. Дисциплина на его уроках была железная, все его боялись и все учились на совесть.

Историю в нашей школе вели учителя Мишин (имя–отчество не помню) и Екатерина Никифоровна Щаулина («Катя»). Она приехала с Дальнего Востока с дочкой, тоже Катей. Екатерина Никифоровна водила нас на экскурсии, от неё мы узнали много об истории нашего города, замечательных земляках. Уроки её были интересными, а личная жизнь – несладкая. Говорили, что первого мужа её, командира дивизии, на Дальнем Востоке расстреляли. В Орле она снова вышла замуж – за директора одной из школ, но его репрессировали. После войны она стала заведующей городским отделом народного образования. В 1951 году она назначила меня учителем

в 26-ю школу и сказала: «Зелик, помнишь нашу седьмую школу, как там работали учителя? Вот так надо работать!»

Помню учительницу химии Елену Васильевну Акимову («Леночку»). Любила она задавать задачки, а в конце урока частенько говорила: «А на прощанье решим задачечку!» Двойки не ставила, вместо этого говорила: «Ответишь отдельно, я спрошу».

После девятого класса, когда я записался в пехотную школу, она встретила на базаре мою маму и рассказала ей об этом, посоветовав оставить эту затею, так как вначале надо обязательно получить аттестат зрелости. На уроках всегда были какие-нибудь опыты, и она говорила: «Химия без опытов не бывает! Вся жизнь наша – это опыты!»

На третьем этаже около зала располагалась постоянная выставка рисунков и чертежей, причём выставлялись и хорошие, и плохие работы. Учитель рисования и черчения Константин Сергеевич Андросов – хороший художник, строгий наставник, но человек ехидный. Старшеклассники звали его Транспортир Линеич. Ставит, бывало, двойку и говорит: «Возьму твои работы на выставку!» К слову, он был одним из основателей Орловского художественного училища в Ельце (там дали помещение).